Кира Измайлова
Старое платье королевы
Глава 1
Время сумерек — особенное. В сказках говорится, что именно в сумерках оживают чудеса. Не ночью, вовсе нет: тогда наступает законное время чудес, когда они властвуют безраздельно, только люди их не замечают. А вот граница ночи и дня, когда солнце еще не скрылось за горизонтом, но вечерние тени уже длинны и густы, — это те самые минуты, когда можно повстречаться с чудесами лицом к лицу.
Жаль, в нашем пансионе ничего подобного днем с огнем не сыщешь. Нет ни запертых комнат, в которых спят старые пыльные зеркала, отражающие будущее, прошлое и даже иные миры, ни палисадника, где можно заглянуть под куст сирени или в мышиную норку и обнаружить нечто удивительное. Кругом только камень да чахлые городские деревья, заключенные в чугунные решетки, словно арестанты. Время от времени нас, пансионерок, возят на прогулку в ботанический сад или даже за город, но разве можно отлучиться хоть на минуту, когда за тобой коршуном следит классная дама? Да и что это за прогулка: парами, рука об руку, по тропинкам…
Мне порой воображалось, как я убегаю в дремучий лес и брожу там босая по мягким мхам и шелковистым травам сколько заблагорассудится, собираю душистую землянику и лесную малину, срываю цветы… Конечно, это были лишь мечты. Никаких дремучих лесов в округе давным-давно нет, а в чахлых рощицах, я слышала, ягод и не найдешь: первыми до них добираются деревенские дети, а чужаков, пришедших за их добычей, они могут и побить. И босиком мне доводилось ходить разве что по холодному полу общей спальни, в лесу же я непременно распорола бы ногу о какой-нибудь сучок.
Но мечты есть мечты: в них жили прекрасные олени с добрыми темными глазами и бархатными носами, веселые птицы, забавные белки и зайцы, хитрые лисы и даже суровые хозяева леса — волки и медведи, которые предпочитали держаться подальше от людей, но могли заступиться за несправедливо обиженного…
Я вздохнула и перевернула страницу: оставалось решить две задачи, вот и вся моя повинность на сегодня. Остальные тоже корпели над уроками: слышались тяжелые вздохи и — клянусь, не лгу! — проклятия в адрес учителей.
Домашние девочки — так у нас называли тех, кто каждый день уходил из пансиона, отсидев занятия, — наверняка готовили уроки при уютном теплом свете ламп. Наверно, многим старые служанки или добрые бабушки приносили что-нибудь вкусное — скрасить тяготы учебы. А может, даже помогали, кто их разберет, этих бабушек с дедушками?
Мне не требовалась помощь, но мечты — мечты не оставляли меня, даже когда я выводила в тетради математические формулы и чертила пирамиды с цилиндрами, и воображение уносило далеко-далеко, стоило лишь представить, как сию минуту распахнется крашенная белой краской дверь, кто-нибудь позовет меня с порога и я устремлюсь навстречу чуду…
Дверь со скрипом отворилась, и горничная окликнула:
— Госпожа Эва! Пожалуйте к госпоже директрисе, и поскорее!
— Но что слу…
— Я слышала, ваш отец нашелся, госпожа Эва, так что поторопитесь! — громким шепотом ответила она, и классная комната загудела, будто разбуженный улей. Даже задремавшие над учебником древней истории девочки встрепенулись, сна как не бывало! Еще бы: все знали, что отец мой погиб на войне!
— Но как такое может быть? — растерянно спросила я.
— Не знаю, но поспешите, поверенный ждет — такой важный… — Мика, великая сплетница, причмокнула от избытка чувств и добавила, явно для остальных: — Похоже, госпожа Эва, отец ваш — знатный господин… Я видела карету…
Мои однокашницы бросились к окнам: если встать на подоконник, то можно рассмотреть что-нибудь за углом, возле подъезда, где останавливаются гости.
— Уже иду, — сказала я и принялась складывать книги, но они валились из рук. — Сию минуту…
— Оставьте, госпожа Эва, велено привести вас как можно скорее. — Горничная взяла меня за плечи и развернула к двери. — Не убегут ваши книжки с тетрадками!
Уже в коридоре Мика быстро пригладила мне волосы, поправила воротничок и манжеты, одернула платье и вздохнула, увидев чернильное пятно у меня на ладони.
— Идемте, госпожа, — сказала она. — Этот господин ждать не будет, у него много дел, сразу видно: все на часы смотрит, наверно, опоздать куда-то боится.
— Мика, но… откуда он взялся? — спросила я, едва поспевая за размашистым шагом рослой горничной. — Так же не бывает!
— Ни у кого не бывает, а у вас, госпожа, одни сказки на уме, вот, наверно, Богиня и сжалилась — сделала одну такую правдой, — скороговоркой ответила она. — Нет, а что такого? Если вас приодеть, причесать как следует — выйдет знатная девица не хуже прочих! И матушка ваша была красивой, я слышала, сама-то не застала…
До кабинета директрисы оставались считаные шаги, и мне не хотелось туда входить. Было страшно.
Однако Мику мои переживания не волновали: она приоткрыла тяжелую дубовую дверь, коротко присела, едва обозначив поклон, — так делали все горничные, — и доложила скороговоркой:
— Госпожа Увве, воспитанница доставлена.
— Хорошо, пока можешь быть свободна, — кивнула ей директриса и поманила меня к себе. — Подойди, дитя мое…
Я подошла, не забыв приветствовать ее и гостя приличествующим случаю реверансом, и замерла в ожидании.
— Вот, господин, это и есть Эва Увдир, — произнесла директриса, взглянув на незнакомца.
Он был небольшого росточка, вряд ли выше меня (хотя сложно судить по человеку, утонувшему в таком кресле), полным, но не толстым, крепко сбитым. Короткие светлые волосы он причесывал на косой пробор. На мягком округлом лице выделялся забавно вздернутый нос, а бровей, мне показалось, у гостя вовсе нет, так, едва заметный намек на них. Зато губы были пухлыми и красными, и он часто облизывал их.
— Фамилия, как я понимаю, не настоящая? — спросил он.
— Я ведь уже сказала вам, господин…
— Полагаю, вас не затруднит повторить? Может быть, девушка внесет какие-то коррективы в вашу историю?
— Как вам угодно. — Госпожа Увве выпрямилась, хотя, казалось, сильнее уже некуда, и поджала тонкие губы. — Мать Эвы была воспитанницей нашего пансиона. Сирота, дочь погибшего на войне офицера, как мы полагали.
«Совсем как я», — мелькнуло в голове.
— Вы полагали?
— Да, так утверждала ее мать, и документы были в порядке… на первый взгляд, а проверять никому и в голову не приходило до тех самых пор, покуда эта несчастная женщина исправно платила за обучение и содержание дочери.
— И что потом?
— Случилась вспышка заразной болезни в том местечке, где она жила, и… — Госпожа Увве развела руками. — Плата перестала поступать. Моя предшественница навела справки и выяснила чуть больше, чем следовало бы.
— Вы об этом не упоминали, — заметил толстячок. Он не смотрел на меня прямо, не замечал, словно я была вешалкой или там половичком возле двери, но я все равно ощущала его внимание, обращенное ко мне. Удивительно странное и неприятное чувство. — А я ведь просил быть честным со мною.
— Я была более чем откровенна, — отрезала она. — Но не вдавалась в детали.
— Вы уверены, что девушке следует слышать о подобном?
— Она в курсе, — сказала директриса, взглянув на меня, и я потупилась. Конечно же, я знала правду с самого раннего детства, знала и молчала. — Итак, госпожа Ивде — она была крайне дотошна — выяснила, что мать осиротевшей воспитанницы никогда не была замужем, а бумаги, в том числе брачное свидетельство и свидетельство о рождении девочки, — искусная подделка. Очевидно, несчастная женщина потратила все, что у нее имелось, лишь бы обеспечить дочь документами, с которыми ей была открыта дорога в хороший пансион. Ну а на оплату зарабатывала как могла…
— Наверно, при девушке говорить о подобном действительно не стоит! — перебил толстячок.
— Вы подумали о каком-то непотребстве? — приподняла бровь госпожа Увве. — Конечно, с точки зрения большинства обывателей работа поденщицей и ночной сиделицей в винной лавке — это дно человеческой жизни, однако…
— Я вовсе не об этом подумал, прошу меня извинить, — поднял он руки.
— Я не стану утверждать, будто не было чего-то иного, — медленно выговорила директриса, и я почувствовала, будто с меня заживо сдирают кожу, хотя речь шла не о матери даже, о бабушке, которой я и не видела никогда. Только на мутном снимке, где даже черты лица не разберешь толком… — Но вряд ли на постоянной основе. Госпожа Ивде видела ее, когда та приезжала проведать дочь: успешные… гм… женщины подобного рода занятий выглядят иначе. И по рукам сразу все понятно, даже если спрятать их под перчатками, не так ли?
Он молча кивнул.
— Госпожа Ивде была, кроме всего прочего, крайне великодушной женщиной и не считала, что дочь должна отвечать за проступки матери, — продолжила госпожа Увве. — Она поведала обо всем этом только мне, своей преемнице. И то, о чем я сейчас говорю вам, господин…
— Я ведь дал клятву молчания, — перебил он и наконец-то посмотрел на меня в упор. Взгляд его был словно крапивный ожог.
— Хорошо. Девочка выросла в пансионе — госпоже Ивде всегда удавалось собирать достаточно пожертвований на сирот, — и осталась здесь учить малюток, — устало продолжила госпожа Увве. — Она была очень умна, хорошо находила общий язык с детьми, и я думала: быть может, с годами она заменит меня, как я — свою предшественницу? Но увы…