После похорон мама и перестала улыбаться. Я не слышала от нее ни слова упрека, но долго казалось, что она не может меня простить — ведь это мое непреднамеренное превращение выдало папе ее тайну.
Возможно, она до сих пор меня не простила.
На Свеянск пала ночь. Шесть свадебных церемоний остались позади, вход в храм закрылся, свет в зале потускнел. В стенах отворились туннели, ведущие вглубь жемчужины-боба, и служители-ули разошлись по своим делам. Я наконец выбралась из-за статуи — истомившаяся, голодная и в самом тягостном расположении духа.
Люди не любят оборотней, с этим ничего не поделаешь, а ули Свена и Свяны те же люди, только в розовых сутанах. Возьмут и вышвырнут на мороз.
Не лучше ли обратиться напрямую к богам?..
Стеклышки над головой тихо мерцали, статуи Свена и Свяны стояли друг против друга безмолвным караулом. Фигуры богов были вырезаны и расписаны так искусно, что ничего не стоило принять их за живых — если бы не одинаково совершенные черты и одинаковое отрешенно-благостное выражение на лицах. Фигуры щеголяли богатыми нарядами из дорогих тканей. Помню, как мама сокрушалась, что храмовый заказ отдали в Альготу, а не своим, свеянским, мастерам.
Семь пар статуй — семь цветов, каждый обозначает фазу идеальной супружеской жизни. Красный — страсть, желтый — познание, зеленый — продолжение в детях, голубой — обретение, синий — единение, аметистовый — гармония, белый — смерть.
Я обошла все статуи Свяны, все статуи Свена, каждой заглянула в нарисованные глаза и каждую мысленно попросила о помощи, даже фигуры в белых саванах.
Глупо, знаю. Но когда прижмет, и булыжнику придорожному поклонишься, и коряге болотной.
Осмотрела ледяную глыбу алтаря. С обратной его стороны обнаружилась тонкая золотая надпись: «Бог один, но много их, свой лик для каждого дня. Ныне узрите вы лик любви, ныне узрите меня». Наверное, в этом был какой-то особый смысл, однако разгадывать философские загадки мне сейчас совсем не хотелось.
Зашелестели тихие шаги — справа, слева, со всех сторон. Это вышли в зал служки с метелками — прибрать за гостями. Талая вода и грязь с сапог улетучились сами. Однако россыпи цветочных лепестков и прочий мелкий сор храм поглотить не мог. Я видела на полу пару конфетных фантиков, клочок газетного листа, раздавленный огрызок моченого яблока, сгустки жевательного табака и карамельной тянучки, а в одном месте под скамейкой — надкушенный обрезок копченой колбаски. До того ароматный, что голова закружилась.
Обычная кошка на моем месте слопала бы за милую душу и сказала: «Еще подайте!» Но я с пола не ем, из чужого рта — тем более. Не настолько еще оголодала…
За служками смотрела невысокая полноватая ули в розовой сутане. Погребальный саван седьмой статуи Свена, за которой мышью сидела я, с одного бока был задран — кто-то, видно, хотел узнать, что у бога под одеждами. Ули заметила непорядок и подошла. Маленькие натруженные руки заботливо оправили край подола из белого глазета с серебряными узорами.
Может, эти руки и кошку не обидят?
— Мр-рм, — я вышла из-за статуи.
— Киса! — ахнула служительница. — Ты как здесь? Погреться захотела? Шерстка-то коротенькая.
Лицо у нее было круглое, улыбка мягкая, ладони ласковые.
Пришлось дать себя погладить. В горле родилось урчание, и я не стала его сдерживать. Даже потерлась о розовую сутану. Спасибо, Майра не видела — потом бы от насмешек спасу не было. Но как еще кошка может показать свои добрые намерения?
— Голодная? — деловито осведомилась ули. — Мяса нет. Могу предложить только кашу.
Да! Да! Каша — это чудесно. Хочу каши!
— Ох, как разволновалась! — засмеялась служительница. — Как будто понимаешь по-человечески.
Низкие округлые туннели, по которым она меня вела, казались проточенными водой, а не созданными руками человека. Может, храм и правда построен мифическим народом моря?
От нас до Круглого залива на юге — семьдесят миль, до Долгого залива на северо-востоке — почти сто. Не так и много. Когда-то в районе Свеянска проходила граница приморского королевства ланнов, которое просуществовало двадцать лет, прежде чем вайны сбросили новых захватчиков в море.
Хорошо, что войны не разрушили чудесный боб. Он был, словно живой. Коридоры исчезали и появлялись, прорезаясь в теле храма прямо перед нами. «Свяна, Свен! — мысленно обратилась я к богам. — Вы ведь откроете мне проход, если я захочу уйти?»
Боги не ответили. А ули, оглянувшись на ходу, расплылась в улыбке:
— Какая умная киса! Как собачка.
Она привела меня в комнату с простыми диванами, обтянутыми темным штофом. На диванах болтали и хихикали другие служительницы — точно кумушки на лавке. Одна, остроносая, даже лузгала семечки, но на пол не плевала, собирала шелуху в кулачок.
— Что, Агнета, еще одну бродяжку подобрала?
Они добродушно засмеялись.
— Только пусть не гадит! А то Ида на твоего Мохнача жалуется. Метит, паршивец, где вздумает, а ей убирать.
— До покоев Доброчтимых добрался!
— Он больше не будет, — «моя» служительница вздохнула.
— Что, отрезали Мохначу лишний хвостик?
Ули опять засмеялись.
— И Чернушка не будет, — пообещала Агнета. — Она умная киса. Правда, Чернушка?
Я сказала: «Мр-рм», хотя имя Чернушка мне категорически не понравилось.
— Жди здесь, я сейчас приду.
Она скрылась в одном из проходов, а я прошлась по комнате, стараясь сделать так, чтобы каждая ули хоть раз на меня посмотрела.
— А красивая кошка, — заметила одна. — Чистая, ухоженная.
— Потерялась, наверно.
— Ничего, Агнета ей пропасть не даст. И к делу пристроит. Вон Лиса госпоже Браннас добрые сны навевает!
— Тощая какая-то.
— Ничего не тощая. Просто шерсти мало.
— Вот я и говорю — тощая. Мне пушистые нравятся.
И ни одна не сказала: «Смотрите, это же оборотень, потерявший связь со своим телом! Давайте ей поможем».
Потом они вовсе перестали обращать на меня внимание и завели речь о какой-то Дагмар, которой изменил муж, и теперь их обоих выгоняют из храма.
— Думаешь, ей выплатят возмещение?
— Само собой, выплатят. Она же не виновата, что Ульф изменщиком оказался!
— Еще как виновата. От хорошей жены муж не гуляет.
— Смотри, Вивика! Пойдет твой Лотер на сторону, посмотрим, как запоешь.
— Мой Лотер? Да никогда!
Я слушала и дивилась. Нас учили, что к служению Свену и Свяне допускаются только благонравные супружеские пары, а боги заботятся, чтобы они и дальше таковыми оставалась, любили друг друга, уважали и хранили взаимную верность до последнего дня. Если божественная чета за своими ули уследить не в силах, на что надеяться бедной кошке, которая забыла, когда молилась в последний раз?
Близких отношений с богами у меня никогда не было. В детстве я, конечно, бегала в храм — и с просьбами, и с вопросами. Все бегают. Но не все получают ответ.
Помню, как обидно мне было. А дед Полкан, посмеиваясь, повторял изречение столичного памфлетиста, скрывающегося под псевдонимом Зан Носса: «Я не верю в богов, боги не верят в меня, мы живем в полном согласии и друг другу не мешаем». Еще этот Зан Носса утверждал, что люди сильнее богов, потому что боги не могут существовать без людей, а люди без богов вполне себе обходятся.
Может, он и прав. Все равно толку от богов никакого, хоть мы и праздники в их честь устраиваем, и подати на храмы платим, и в гимназии богознание проходим — а учебник по нему толстенный!
К счастью, раньше, чем мои мысли приняли совсем святотатственное направление, вернулась Агнета с миской овсяной каши. Миска была жестяная, гремучая, каша холодная, комковатая и не соленая, но с кусочками курятины. Р-рам! Я старалась есть аккуратно и на пол ошметков не ронять, а потом еще и донышко вылизала.
— Какая воспитанная киса, — восхитилась Агнета. — Не грусти, милая. Мы обязательно разыщем твоих хозяев.
Лучше отыщите мне мага, сведущего в тонкостях незримых миров!
Только, боюсь, у нас в Свеянске такого нет. Местные маги приставлены к делам земным, для жизни полезным. Чистка печных труб и городской канализации. Починка магических и полумагических аппаратов и приборов. Торговля мелкими дозволенными амулетами…
— Идем, Чернушка, — позвала Агнета. — Покажу, где ты будешь спать и службу свою исполнять.
— Понимаешь, — объясняла она, пока мы шагали по очередному коридору, — люди приходят к нам не только свадьбу играть или о ребеночке просить, но и за вещими снами.
Верно. И платят звонкой монетой. А чаще — шуршащими ассигнациями.
— Всякий храм — это ворота в незримые миры.
Перед нами возник проем в сумрачную комнату.
Ули понизила голос:
— Идем тихонько, не шумим! У господ, расположенных к исканиям в мире снов, чувствительная нервная организация. И тут ваша помощь просто незаменима.
Наша?
— Теплый кот-мурлыка под боком — наилучший проводник в мир снов.
Просторная комната, погруженная в таинственный по- лумрак, была разгорожена ширмами, из-за которых доносилось сонное сопение.
— Здесь у нас Мохнач с господином Легсоном, — еле слышный шепот и легкое движение руки в сторону одной из разгородок. — Там Лиса с госпожой Браннас.