— Входи же! — снова позвал Лопкин. — Мы не причиним тебе вреда!

Скрежет наконец смолк. А в следующий миг из туннеля с оглушительным лязгом выскочил Пожирала — чтобы приземлиться точно перед собравшимися воинами. Кролики Манбери слышали много историй об этих монстрах — но ни одна не могла передать подобной жути.

Существо, явившееся им в канун Куманельника, больше не было кроликом — если вообще когда-то им было. Над толпой возвышался ходячий кусок железа и плоти, увенчанный рогами. Покрытые вмятинами и царапинами доспехи были испещрены ржавчиной и бурыми пятнами, подозрительно напоминавшими кровь.

Голова Пожиралы была целиком скрыта под шлемом, утыканным похожими на осколки шипами. Закрученные железные рога царапали потолок. В тёмных прорезях тускло светились алые зрачки, опутанные паутиной сосудов.

Подкину стало так страшно, что он едва не заплакал. Больше всего кролика пугал чёрный, в зазубринах, меч в лапах Пожиралы. А ещё расписанные зловещими рунами черепа, которые висели у него на поясе. Кроличьи черепа всех форм и размеров, включая детские.

Пожирала обвёл взглядом обитателей норы и остановился на Лопкине.

— Мне не нужен ваш очаг, — раздался голос из-под железного шлема. В нём звучал гулкий холод металла и бессердечность убийцы. — Я пришёл сказать, что эта нора отныне принадлежит мне. И твой волшебный клинок я тоже заберу.

Напуганные, но отважные кролики вмиг ощетинились пиками, устремив их в грудь чужаку. Пожирала склонил голову к плечу, словно ему вдруг стало любопытно, и трижды ударил чёрным мечом об пол.

Из глубины земли донёсся ответный грохот. Пещера задрожала, по полу зазмеились трещины, и кролики Манбери кинулись врассыпную. Плитка вспучилась, столы и скамьи полетели в стороны, и на поверхность полезли Пожиралы. Онемев от ужаса, кролики смотрели, как они вырастают из-под земли, и грязь осыпается с шипастых наплечников. Пять, десять, пятнадцать — Пожирал становилось всё больше; все они были закованы в железные доспехи и сжимали в лапах мечи или боевые топоры.

— Теперь это наша нора, — прогрохотал тот, что пришёл первым, и голос его был подобен скрежету металла. — Мы убьём любого, кто нам воспротивится. Так говорит предводитель Пожирал.

— Скрамашанк, — процедил вождь Лопкин. Имя главного Пожиралы было хорошо известно остальным кроликам — его одного хватало, чтобы шерсть на загривке поднималась дыбом.

Лопкин покрепче перехватил серебряный меч и встал в боевую стойку.

— Скрамашанк, оставь мой народ в покое. Решим всё один на один.

— Эти кролики — больше не твой народ, — рассмеялся Скрамашанк, словно услышал на редкость удачную шутку. — Теперь они Пожиралы. Или скоро ими станут. Как только ты умрёшь.

Скрамашанк резко взмахнул мечом, намереваясь разрубить Лопкина пополам, но вождь Манбери успел заслониться серебряным клинком, и мечи столкнулись с громким лязгом, осыпав зал снопом искр.

— Отец! — закричали Подкин и Паз. Малыш Пик зарыдал в голос.

Они успели увидеть, как отец метнул короткий взгляд в их сторону, а Скрамашанк занёс меч для следующего удара, когда кто-то резко дёрнул их назад, вглубь галереи.

Крольчата завизжали от ужаса, думая, что за ними пришли Пожиралы, но позади стояла их тётушка Олвин. Мех на её мордочке промок от слёз, но губы были решительно сжаты.

— Вы трое — за мной, — скомандовала она и потянула их к лестнице.

— Но отец… — начал было Подкин.

— Не думай о нём, — перебила Олвин. — Он сам о себе позаботится. — Она уже тащила племянников по ступенькам вниз. — Вы должны уйти прежде, чем вас схватят Пожиралы.

Тётушка Олвин была очень сильной крольчихой, и вывернуться из её цепких лап было не так-то просто. Поэтому, хотя за спиной у них раздавались крики и звон металла, маленькие кролики послушно бежали за тётей по Манберийским туннелям. Миновав немало развилок, они оказались перед родительской спальней.

— Сюда, скорее, — прошептала тётушка Олвин, заталкивая их внутрь. Затем она заперла дверь и кинулась искать что-то под кроватью.

— Тётя, что ты делаешь? Мы должны вернуться и помочь отцу!

— Вы ему ничем не поможете. Скоро он, благослови его Богиня, отправится в Земли по ту сторону, — едва слышно ответила тётушка Олвин. Наконец она встала, прижимая к груди что-то длинное, тонкое и завёрнутое в ткань.

— Отец сказал отдать это тебе, если с ним что-нибудь случится. — Олвин вручила свёрток Подкину. — А мать велела привести вас сюда, если нора падёт.

— В спальню? — Паз смотрела на тётушку так, будто та сошла с ума. Подкин осторожно сдвинул ткань в сторону и увидел медный клинок, потемневший от времени и затупившийся, с грубо вырезанным профилем на эфесе.

— Здесь есть потайной ход. — Тётушка Олвин потянула за столбик кровати и, когда в стене открылась маленькая дверь, торопливо поцеловала детей в лоб. — Бегите. Бегите так быстро, как только можете. Идите в Красноводную нору, там вам помогут. И даже не думайте возвращаться! Забудьте об этом!

— Но как же ты? И мама? — спросил Подкин.

— За нас не волнуйтесь. Всё будет в порядке. А если нет, мы подождём вас в Землях по ту сторону. Помните, дети: ваши родители любят вас. Любят очень сильно.

С этими словами тётушка Олвин втолкнула их в потайной ход и, прежде чем они успели что-нибудь сказать или сделать, закрыла дверь и накрепко её заперла.

Глава третья. Звёздный коготь

Не стану в подробностях рассказывать, как охваченные ужасом крольчата мчались по тёмному туннелю, как, подвывая от страха, выскочили они в заснеженный лес. Ночь захлёбывалась метелью, и крольчата брели прочь от родной норы, шарахаясь от каждой тени и подозревая врага в каждом кусте.

Вам не нужно знать, сколько раз они думали о том, чтобы вернуться и попытаться спасти маму, тётушку и друзей. Или как часто падали на землю, сломленные горем, только для того, чтобы снова подняться и продолжить путь.

Та жуткая ночь осталась в памяти лишь двух крольчат: Пик был, к счастью, слишком мал и запомнил только холод, голод да тоску по маме. А Под и Паз никогда больше не говорили о ней — ни друг с другом, ни с кем-либо ещё.

Вам следует знать только то, что, когда небо на востоке начало светлеть, крольчата, шатаясь от усталости, вышли на просеку и без сил привалились к обледеневшему стволу старого дуба.

— Как думаешь, где мы? — задыхаясь, спросил Подкин. — До Красноводной ещё далеко?

— Откуда мне знать? — ответила Паз. Пик тихо спал, пригревшись у неё под туникой. Ну, хоть одному из них было тепло. — Я потерялась вскоре после того, как мы вышли из потайного хода. Может, если бы ты слушал на уроках географии…

— Ты слушала за нас обоих! — огрызнулся Подкин. — И раз уж даже ты не представляешь, где мы, значит, эти уроки были пустой тратой времени.

Крольчата замолчали, обдумывая своё незавидное положение. Они прекрасно знали, что в такую погоду в лесу долго не протянуть. Мороз погубит тебя, невзирая на тёплый мех, — если прежде не сожрут волки или медведи, не говоря уже о рыщущих в округе Пожиралах.

— Наверное, нам стоит… — начала было Паз, но её прервало хлопанье крыльев над головой. Крольчата вскинулись и увидели большую птицу, летящую над деревьями.

— Просто ворона, — с облегчением выдохнула Паз. — Я уж подумала, что это…

— Не просто ворона, — прошептал Подкин. — Это была одна из них! Ты разве не видела? У неё шипы торчали из перьев. А глаза! Глаза были красные, как у Пожирал.

— Тебе почудилось, Под. После всего, что случилось… ты слегка тронулся умом.

— Нет, я правда видел!

— Но как ворона может быть Пожиралой?

— А ты не помнишь, что говорил отец? — Подкин снова заплакал. Крупные слёзы катились по пушистым щекам и протапливали ямки в снегу. — Пожиралы меняют животных: крыс и ворон. Они превращают их в своих слуг. Ворона заметила нас и теперь расскажет им, где мы.

Слова Подкина не убедили Паз, но рассиживаться всё равно было нельзя. Может, в дороге они увидят что-нибудь, что подскажет им, куда они забрались. Ох, если бы не этот проклятый снег! Из-за него даже знакомые места казались чужими.

Уложив спящего Пика поудобнее, Паз зашагала по просеке, но вскоре обнаружила, что Подкин не спешит за ней. Он сидел, уткнувшись в свёрток, который отдала ему тётушка Олвин.

— Подкин, чего ты ждёшь? Надо идти!

Но Подкин и ухом не повёл.

— Погоди минутку, Паз. Тут что-то есть.

Прошлой ночью у Подкина не нашлось времени толком разглядеть клинок. Он использовал его вместо посоха, чтобы сподручнее было брести через сугробы, и в конце концов даже позабыл о том, что скрыто под тканью. Но теперь, когда в лес просочился призрачный свет утренней зари, Подкину стало любопытно, что же такого особенного в этом мече. Заглянув в свёрток, он обнаружил, что клинок обёрнут пергаментом.

— Смотри, тут послание! — сказал он, протягивая его Паз. — Читай ты. Я не понимаю огам.

Полагаю, вы знаете, что огам — древний письменный язык, который придумали, чтобы помечать дорожные столбы, деревья и верстовые камни [Огамическое письмо — письменность древних кельтов и пиктов, употреблявшаяся на территории Ирландии и Великобритании в IV–X вв. н. э.]. Подкин ленился учить его — как, впрочем, и другие науки — и теперь горько об этом сожалел.