«Там было что-то про подруб…»

Ругая последними словами непослушные окоченевшие лапы, Подкин оторвал глаза от Пожирал и посмотрел на клинок. Лезвие меча затупилось и потускнело от времени, годы испещрили его царапинами и зазубринами. Подкина вновь одолели сомнения, сохранилась ли в клинке хоть капля магии. Скорее всего, меч отскочит от дерева, не оставив на нём и следа. И зачем он только послушал Паз? Глупая была идея.

Подкин сжал зубы и задержал дыхание. Если всадники посмотрят вверх, всё будет кончено. Он должен сделать то, что собирался — и как можно скорее. Подкин приставил лезвие к стволу, под углом к земле, и надавил.

Он почти ждал, что ничего не случится, и потому опешил, когда Звёздный коготь прошёл сквозь столетний дуб, как нож сквозь масло. Подкин чудом остановил клинок, прежде чем он выскочил с другой стороны.

«Так, теперь снизу вверх. Скорее!»

Подкин выдернул меч и снова вонзил в дуб, теперь под другим углом. Мгновение спустя деревянный клин с глухим стуком упал на землю. Всадники внизу продолжали наступать на Паз — а та бормотала, что потеряла брата в метели, — как вдруг всё заглушил долгий протяжный стон. Уши Подкина испуганно задрожали: кролик не сразу понял, что стонет дуб, чей зимний сон он так нахально потревожил. Дерево накренилось и начало падать — сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее. Ветки трещали, со свистом рассекая воздух. Пожиралы вскинули головы, распахнули пасти в немом изумлении — и дуб обрушился на них, подняв тучу снежной пыли. Злобный вой взвился над лесом и оборвался.

Когда рой снежинок осел и отголоски воплей стихли, Подкин отважился посмотреть вниз. Старый дуб разломился пополам, наглухо перегородив овраг. Вокруг разметало осколки наста. О всадниках напоминали только куски покорёженных доспехов да темнеющие на снегу потёки ржавой крови.

Интерлюдия

Бард замолкает, смотрит на вождя Хьюберта и нарочито громко причмокивает, всем своим видом выражая желание чего-нибудь выпить. Хьюберт намёк понимает и щёлкает ухом прикорнувшему у трона виночерпию — да так резко, что бедолага от неожиданности опрокидывается навзничь. После чего вскакивает, хватает деревянный кувшин, до краёв наполненный пенным мёдом, и кидается к сказителю. Не обращая внимания на возмущённо галдящих крольчат, бард осушает кувшин тремя долгими глотками и довольно вытирает остатки пены с бороды.

— Ну, что дальше, что дальше? — вопят крольчата. — Расскажи, что случилось с Подкином и Паз?

Но вместо продолжения у барда вырывается звучная отрыжка. Он хмурится, потом рыгает ещё раз.

— Погодите-ка минутку, — бормочет он. — Моё нутро работает уже не так бодро, как в прежние времена. Но, клянусь кочерыжкой, давно я не пробовал столь дивного мёда.

— А Пожиралы существовали на самом деле? — робко спрашивает маленькая крольчишка. — Мой брат говорит, их выдумали, чтобы детей пугать…

— Никто их… бр-р-рык… не выдумал, — отвечает бард. — Прошу прощения.

Он пожирает глазами блюдо с дымящимися — только из печи! — кукурузными лепёшками. Рядом стоит большая плошка репового супа, в котором медленно тает кусочек масла. Но крольчата нетерпеливо притопывают лапками и дёргают ушами — ждать они не намерены.

— А кто-нибудь выяснил, почему кролики превратились в Пожирал? Это ведьмы их заколдовали? — В глазах крольчишки плещется страх: она боится, что Торнвуд постигнет судьба Манбери и незваные гости испортят праздник.

— Может, и ведьмы, — уклончиво отвечает бард. — А может, и что-то другое, куда более жуткое. Мы пока в самом начале истории, и… Ох ты ж морковкин хвост! Зря я так быстро выпил мёд. О чем бишь я?.. Мы пока в самом начале истории, и никто ничего толком не знает. Так что и вам придётся потерпеть.

Бард уже собирается продолжить, но что-то во взгляде крольчишки заставляет его остановиться. Глаза у неё сделались совсем большими, от ужаса разве что не белыми, а в уголках поблёскивают слёзы. Нет, барду, конечно, нравится иногда напустить жути на слушателей — совсем чуть-чуть! — но не в канун же Куманельника! В эту ночь маленькие кролики должны сладко спать в своих кроватках и видеть сны о засахаренных морковках и деревянных игрушках, а не таращиться в потолок, икая от страха.

Бард задумчиво дёргает себя за бороду, потом лезет в кошель на поясе и достаёт древний, много раз сложенный кусок пергамента.

— Послушайте, я обычно так не делаю, но…

— Что у тебя там? — пищат, подпрыгивая от любопытства, кролики. — Что? Покажи!

— Это? — Бард неспешно разворачивает потрёпанный пергамент. — Я нашёл его во время своих странствий. И, как правило, детям не показываю. Особенно если мы застряли посреди истории.

— Ну пожалуйста, прочитай, что там написано! — Крольчатам не терпится услышать что-то тайное, не предназначенное для их маленьких пушистых ушек.

— Это история, записанная со слов старого кролика, которого я встретил далеко к востоку отсюда, в Хюльстланде. — Бард разглаживает затёртый на сгибах пергамент и проводит пальцем по рядам убористых рун — то ли выжженных, то ли записанных чернилами. Крольчата, сталкиваясь лбами, тянутся посмотреть, хотя читать никто из них ещё не умеет.

— А о чём эта история? О Пожиралах? О том, откуда они взялись?

— Ревень и редиска, до чего ж вы шумные! Да. Здесь написано, как появились Пожиралы. Эту историю поведал мне кролик, который видел всё своими глазами. И я вам её прочитаю, если обещаете потом напомнить, где мы остановились. Договорились?

Крольчата громко кричат, что обязательно напомнят, и бард усмехается в усы. Потом кивает, машет крольчатам, чтобы они угомонились, пристраивает пергамент на колене и приступает к чтению.

Моё имя — Ауна. Я очень стар — в Хюльстланде таких, как я, называют «длинный зуб», — но когда-то я был маленьким серым кроликом, родившимся на северном побережье Эндерби, в местечке под названием Песчаный колодец. То была скромная нора, в которой жили скромные кролики-рыбаки.

Теперь эта нора носит другое имя, а её обитатели больше не ловят рыбу. Все зовут их Пожиралами, и они творят такое, что при одном упоминании о них у кроликов дрожат уши и мех встаёт дыбом. Но жители Песчаного колодца не всегда были чудовищами. И потому я хочу поведать тебе свою историю — чтобы другие могли чему-то научиться. Чтобы ни одна нора не повторила судьбу моей родной норы.

Когда я был крольчонком, мы жили счастливо и беззаботно. Сразу за порогом начинался песчаный пляж, и мы часами скакали по дюнам и плескались на отмелях. Когда я думаю о тех временах, то вспоминаю лишь бьющее в глаза солнце, песок между пальцев и застывшую на шерсти соль. Чудесные были деньки.

Нашим вождём был низкорослый кролик по имени Крама. Крама Осторожный, так его звали, ибо он в жизни не принял ни одного решения, прежде не обдумав его раз сто, если не больше. Он вечно колебался, сомневался и откладывал дела в долгий ящик, пока не становилось совсем поздно.

Помню, по вечерам в главной пещере отец с друзьями постоянно сетовали на нерешительность Крамы, но никто не осмеливался оспорить его власть. От отца Краме достался волшебный шлем Богини — большая металлическая штуковина с медными рогами. На голове у Крамы он смотрелся, как перевёрнутый котелок, но прежних хозяев исправно защищал от клинков и копий, и потому вождь никогда его не снимал. У шлема было своё особое имя, но мы звали его просто «Котелком».

Жизнь в Песчаном колодце была небогата событиями, зато мы ни в чём не знали нужды — и бояться нам было нечего. До того страшного дня.

Я бы хотел никогда о нём не вспоминать, но, кроме меня, рассказать некому.

После долгих мучительных раздумий Крама наконец решил, что нам нужно вырыть новую пещеру. Песчаная почва, в которой залегали наши жилища, всё время осыпалась, в старых норах начались обвалы. Работа предстояла немалая, и никому не позволяли прохлаждаться. Даже нас, крольчат, приспособили к делу: мы вытаскивали вёдра с землёй на поверхность и приносили копателям еду и питьё.

Почва была мягкой и глинистой, работа спорилась. И вот, спустя несколько дней, из новой пещеры донёсся крик — копатели что-то нашли. Помню, как мы с друзьями бросились туда в надежде увидеть горшки с золотом или сказочное сокровище. Но увидели нечто… нечто иное.

До сих пор — а ведь столько лет прошло! — при мысли об этом у меня шевелится шерсть на загривке.

Кусок металла, похожего на железо, торчал из земли, как огромный, изъеденный гнилью клык. Мы и раньше натыкались на железную руду. Нам было известно, что Богиня ненавидит этот металл и что кроликам нельзя с ним работать. Но то были маленькие обломки, размером с твою лапу, не больше. А кусок, который нашли копатели, мог высотой поспорить с самым рослым кроликом в норе. И кролик проиграл бы спор.

А ещё было в нём что-то неправильное, что-то плохое. Словно некая сила пульсировала в глубине породы, царапалась и хотела вырваться наружу. Злая, гадкая, отвратительная.

Обломок покрывали зазубрины и сколы, но сквозь неровную поверхность можно было разглядеть, как внутри что-то движется и извивается. Там мелькали шипы, рога и щупальца, а иногда даже глаза и рты.