Тира поначалу сильно беспокоилась и сопровождала их двоих, как бы желая убедиться, что двуногий не сделает ее отпрыску ничего плохого, но затем стала отпускать щенка одного — на прогулки с человеком вдоль реки или по дороге, или вглубь степи.

Но вот к ферме идти ни за что не дозволяла. Там ее страх принимал угрожающие формы. Если щенок не слушался, она принималась так лаять и беситься, что человеку самому приходилось возвращать ей сына. И уж тогда его ждала неслыханная трепка. Однако щенок продолжал рваться за человеком, и никакому наказанию не суждено было отвадить его.

Человеку было любопытно это неистовое желание. Сука вела себя правильно. А вот щенок — нет.

— Ну что, ты опять за мной? — по обыкновению спрашивал человек, собираясь пойти за реку. — И не боишься?

Он уже догадался, что на сгоревшей ферме работает специальная установка, генерирующая многочастотный сигнал, отпугивающий от территории любых животных. Радиус действия был невелик, зато установка могла проработать чертову уйму времени, создавая карантинную зону в течение длительного срока. Излучение было столь действенным, что даже он, переходя через мостик, испытывал довольно мерзкое ощущение, которое приходилось перебарывать. И все же он сознательно нарушал карантин, зная, что цель стоит того, чтобы потерпеть.

Впрочем, нельзя сказать, что источник страха совсем не действовал на Грозного. Но разлука с матерью, вероятно, не показалась бы ему такой трагичной, как разлука с человеком, к которому он прикипел сердцем и бесхитростной собачьей душой. Щенок готов был бороться со страхом, ради того чтобы всегда оставаться рядом с двуногим. И это была не блажь, а необходимость. Ужасным казался ему миг вынужденного подчинения матери. Тоска и немочь разрывали его душу: он рвался к человеку — мать его не пускала. Зубы Тиры были остры, а Грозному еще недоставало юркости, чтобы избежать выволочки за ослушание.

Но рано или поздно Грозный должен был выйти из-под опеки матери. Он учился огрызаться и делал на этом поприще заметные успехи. Однажды, во время очередной борьбы за право отправиться с человеком, он сумел вырваться из далеко не дружеских объятий Тиры и помчался к мостику. Обогнал двуногого и остановился метрах в двадцати дальше него. Обернулся и посмотрел назад, на исходящую лаем мать. Та пыталась углубиться в границы очерченного излучателем круга, но быстро сдалась. Возможно, будь Грозный совсем беспомощным щенком, она бы пошла и дальше, даже с риском получить сердечный приступ от страха — естественной реакции на излучение. Но сейчас все надежды ее были на человека, что он вернет ей заблудшего сына.

— Ты что же с матерью делаешь, паршивец?! — заругался на Грозного человек, меж тем улыбаясь и с интересом наблюдая за происходящим.

Грозный не двигался. Человек тоже не решался подойти к нему или подозвать.

Со стороны это была странная картина. Все трое ждали.

Прошла минута, две.

И дряхлая сука сдалась. Она поскулила немного, повертелась на месте и улеглась в траве, отвернувшись, но всем видом своим демонстративно показывая, что будет ждать их возвращения и с места не сдвинется.

— Ну что, идем? — шепнул человек, проходя мимо щенка.

И тот засеменил рядом, изредка оборачиваясь на мать и пытаясь уловить ее исчезающий запах. Теперь ему стало гораздо страшнее, чем раньше, когда он только делал попытки вырваться из-под ее излишней заботы.

— Ты меня удивляешь, Грозный! — с уважением произнес человек, замечая, что желание щенка идти за ним несравнимо сильнее того отталкивающего излучения с фермы. — Могу поклясться, ты самый необычный пес на свете.

И он задумчиво посмотрел на щенка. Какой-то догадкой озарилось его лицо, но он ничего не произнес вслух.

Сегодня ему предстояло подкопаться под левый дальний угол сгоревшей лаборатории. На его карте в этом месте обозначен был сарай-дровяник, который теперь представлял собой кучу головешек, рассыпающихся под ударами лопаты в черную пыль. Вчера он расчистил пространство до земли и даже подкопался на штык, а теперь намерен был довершить начатое.

Долго, с перекурами, он рыл землю, пока лопата не ударила во что-то твердое. Еще некоторое время понадобилось, чтобы освободить от земли деревянный люк, под ним человек обнаружил лестницу, исчезающую в темноте погреба.

Когда двуногий исчез под землей, Грозный заволновался и затявкал.

— Иди сюда! А то мать изведешь! — Показались руки, и человек, схватив его, утащил за собой вниз, чувствуя, как бешено колотится сердце щенка.

Очутившись на дне подземелья, Грозный принюхался. Отчетливо пахло корешками и червями. И еще чем-то непонятным. Но чужого присутствия Грозный не ощущал. И все же зарычал для порядка на красные и зеленые огоньки, вроде глаз.

— Это компьютер, дурашка! — сказал человек, поглаживая щенка, к которому постепенно возвращалась уверенность. — Значит, все правда! До записей они не добрались. Надо отдать должное, здорово придумано!

Человек отсоединил модем, отключил от источника питания компьютер — это был компактный ноутбук в металлическом корпусе — и вытащил устройство на свет. Следом — щенка. Еще целый час потратил на то, чтобы вернуть рыхлый грунт обратно, а в довершение обвалил на это место державшуюся на честном слове кирпичную облицовку выгоревшей стены.

— Ну, вот и все! — сказал он. Взял под мышку компьютер и направился к берегу. Радостный щенок бежал за ним, совершенно не задумываясь о грозящей разборке с матерью.

Но Тира была счастлива, что они вернулись. Издали заметив их, начала прыгать от радости. А когда приблизились, всячески выражала человеку свою благодарность, облизывала руки и вертелась юлой.

Когда вечером человек вышел из своего домика, собаки по обыкновению ждали его у порога, рассчитывая на кормежку.

— Тира! — позвал он, и сука тотчас вскочила, радостно залаяв.

— Так, значит, это ты и есть! — воскликнул человек и ласково потрепал ее.

Подбежал Грозный и начал задираться.

— Ну а вы, сударь, именно тот, кто мне нужен. Я даже не сомневаюсь! — сказал человек и подхватил щенка. — Ну, а меня зовут Андрей Рокотов. Видишь, у меня тоже рычащая фамилия, несмотря даже на кошачье окончание. Р-р-р-р-окотов! Р-р-р-р!

Он несколько раз качнул щенка на руках, как игрушку, делая вид, что желает подбросить. Грозный сначала испугался, затем зарычал в ответ — не то сердито, не то радостно-восторженно.

3

Свою мать Грозный воспринимал как существо одного с ним типа. Но не менее родным казался ему человек, чей высокий рост и прямостоячая походка обязывали щенка к уважению и признанию старшинства. Природное любопытство щенка и его жадное стремление понять и опробовать «на вкус» все неизвестное нашли свой выход в самый подходящий для этого момент, когда Грозный только начал активно познавать мир. Если бы возле фермы не появился человек или Тира оказалась бы слишком недоверчивой, чтобы присоединиться к двуногому, щенок неизбежно превратился бы в диковатого зверя, рассудочная деятельность которого ограничена только правилами поведения в естественной среде.

Но теперь на него каждый день обрушивалось море информации, что требовало усиленной работы его еще зачаточного сознания. Будучи с рождения беспомощным, Грозный должен был учиться постепенно, узнавая и запоминая все новое, что открывалось ему. В отличие от какого-нибудь детеныша сайгака, уже на четвертый-пятый день становящегося хорошим бегуном, наследственная программа щенка не предусматривала такого быстрого развития, но тем надежней и шире становились усвоенные знания. И это тоже объединяло его с человеком, который в начале своей жизни вынужден проходить еще более долгий путь взросления. Однако, в отличие от сородичей, внутри Грозного происходили никому не ведомые процессы. Они должны были подстегнуть его развитие. Насколько — никто не знал. И трудно сказать, было ли так действительно задумано, или сыграли роль другие обстоятельства, но Грозный обещал стать очень умным и сообразительным псом. Естественно, при условии, что рядом окажется тот, кто возьмет себе в обязанность учить и направлять.

Значительную часть первоначального опыта Грозному привила мать. По мере того как сынок начал проявлять активность, она брала его с собой на прогулки, учила огибать непреодолимые препятствия, остерегаться ям и промоин, не каждую из которых можно перепрыгнуть, опасаться разных неизвестных звуков. Кроме того, он должен был уяснить рамки допустимых норм. Если мать призывала к порядку, необходимо подчиниться, если звала в игру — можно устроить возню, но никак не наоборот. Когда у него начали прорезаться молочные зубы, он учился различать, в каких обстоятельствах и с какой силой пускать их в дело. Так, под чутким руководством Тиры, он овладевал всем тем, что изначально должна знать каждая собака.

С появлением человека пришлось постигать другие науки.

Андрей Рокотов не слишком хорошо разбирался в основах собачьего воспитания и действовал скорее интуитивно, разделяя богово и кесарево: дозволяя щенку сделать правильный выбор между собственными инстинктами и тем, чему пытался его обучить. Первое время он удивлялся необычной смышлености щенка, входящей в противоречие с его представлениями о том, что к абстрактному восприятию действительности животные способны мало или неспособны вовсе. Но позже, когда Грозный показал отличное запоминание слов и их значений, это уже не вызывало особого удивления.