Над ним склонилось несколько небритых, перемазанных нефтью рож с невероятно яркими белками темных глаз. Все в повязанных на голове тряпках. Все в рванье, столь пропитанном сажей и копотью, что изначальный его цвет определить было решительно невозможно.

Чуть скосив глаза, он заметил за их спинами колесо наподобие мельничного, но с приделанными к ободу емкостями. Сложную систему желобов, перегонный куб, поставленный прямо на расселину, из которой тянулось вверх ровное бездымное пламя. Россыпь пустых глиняных кувшинов и рядок таких же, запечатанных сургучом и готовых к отправке. Несколько шатров того же неопределенного цвета, что и одежда добытчиков нефти. Что это именно они, сомневаться не приходилось.

— Салам алейкум, уважаемые, — поздоровался Афанасий.

— И тебе салам, — вразнобой ответили они.

— Откуда путь держишь, что в этих краях забыл? — спросил один, видимо главный.

— Ехал с русским посольством через Ширван, да вот заплутал, отбился от своих, — соврал Афанасий, благодаря Бога, что во время скачки по огненным полям его бедная одежда приобрела такой же неопределенный цвет и вид, как у старателей.

— А откуда у тебя такой конь? — подозрительно спросил староста.

— А сам как думаешь? — спросил купец и тут же пояснил: — Подарок самого сиятельного Ширван-шаха.

— И сокровища, будто в спешке в мешок покиданные, тоже он сам подарил? — с усмешкой спросил староста.

— Ну… С сокровищами тут такая история… Так сразу и не расскажешь, — украдкой сжимая и разжимая пудовые кулаки, пробормотал Афанасий.

— Мы не торопимся, вся ночь впереди, — снова усмехнулся староста.

Другие старатели согласно закивали, издевательски улыбаясь.

Купец начал понимать, что он попал из огня да в полымя. И без драки обойдется вряд ли.

— Ну, значится, так было дело, — начал он. — Пришли мы с Волги в караване посла Василия Панина. Слыхали о таком?

— Ты нам зубы-то не заговаривай. — Голос старосты обрел деревянную жесткость. — Говори, откуда богатство.

— Богатство-то? — вздохнул Афанасий. — Ну, богатство-то, значится, это самое…

Лицо старосты придвинулось к лицу купца. А он только того и ждал.

Кулак Афанасия, змеей вынырнув снизу, врезался в щетинистый подбородок. Замаха в нем большого не было, но старосту подбросило на полсажени над землей. Рухнул он шагах в пяти от остальных старателей. Прежде чем они успели опомниться, кузнец впечатал подошву чудом не сгоревшей сандалии в лицо еще одному. Вбил колено в бедро треть ему, отчего тот взвыл раненым оленем. Ухватил за шиворот четвертого и приложил скулой к твердой земле.

Вскочив на ноги, купец успел схватиться за длинную палку с черпаком на конце, коей попытался отоварить его один из нападающих. Дернул ее, разворачивая вокруг себя. Отпустил. Нападающий скрылся во тьме вместе с оружием. Еще одного он встретил ударом ребром ладони по шее, срубив, как тонкую березку, а последнего, самого чахлого, сгреб за шею и чуть придушил. Не до смерти, а чтоб не мешался.

Староста, однако, оказался крепким мужиком. Пошатываясь и мотая головой, чтоб разогнать звон в ушах, он поднялся на ноги. Достал из-за пазухи длинный кинжал и пошел на Афанасия.

Купец присмотрелся. Держал оружие староста неуверенно, крепко обхватив пальцами рукоять, широко размахивал им в разные стороны, временами оставаясь почти беззащитным.

— Не надо лучше этого, — предупредил его купец.

— Да я тебя сейчас на ремни порежу, — прохрипел в ответ староста.

Афанасий вздохнул, шагнул вперед и, уловив момент, когда тот слишком далеко отвел кинжал, перехватил его запястье левой рукой, а правой звонко щелкнул по скуле, метя повыше, чтоб не вывернуть челюсть.

Староста обмяк, кинжал звякнул о камень. Положив руку старосте на горло, Афанасий развернул его так, чтоб закрыться им от начинающих подниматься с земли старателей.

— Все, мужики, порезвились и будя, — сказал он, слегка придавив горло старосты.

Тот пришел в себя, закашлялся, выпучив глаза.

— Если дернетесь, я сначала ему шею сверну, потом остальным. Ну-ка подтверди. — Он тряхнул старосту так, что у того ноги оторвались от земли.

— Не двигаться никому, — прохрипел староста.

Старатели замерли, кто где стоял.

— Вот и славно, — пробормотал Афанасий. — Я вам зла чинить не хочу, но если придется… — Он снова красноречиво встряхнул старосту, окончательно поникшего и смирившегося с поражением.

— Теперь давайте вытряхивайте из-за пазух все, что у меня стибрили, и суйте обратно в мешок.

Старатели нехотя полезли под накидки, доставая браслеты, цепочки и пудреницы, кидая их обратно в шахскую наволочку.

— Вот и хорошо, — одобрил Афанасий. — Да все, все доставайте. У меня сочтено. Хоть одного камешка недосчитаюсь… — Он нажал на шею старосты, тот захрипел в его руках и забился, как висельник.

Несколько старателей поспешно куда-то отбежали и вернулись с мелочью, которую надеялись утаить.

— Ну, что сказать? — покачал головой Афанасий. — Содержимое мешка вы видели, таиться смысла нет, потому предлагаю сделку. Вы доводите меня до ближайшего города на побережье. Какой он тут?

— Баке, — ответил ему нестройный хор голосов.

— Дня полтора ходу, — добавил кто-то.

— Да. До Баке. Помогаете вместе с конем сесть на корабль, идущий за пределы шахства. Это, кстати, куда?

— Это в Чапакчур надо. В Иранские земли, других городов больших в округе нет, и корабельщики туда не плавают. А дальше только Хорасан.

— Ясно. С Хорасаном пока повременим. Значит, в Чапакчур. А на берегу даю вам денег из шахского богатства. Ясно?

— Всех-то зачем брать? — удивился один из старателей. — Возьми одного или двоих. А доберешься, так с ним на месте расплатишься. Они вернутся — поделим.

— А вы уверены, что он вернется, не захочет вас обмануть? — удивился такому предложению Афанасий.

— Родственники мы все, братья, дядья, племянники, свояки да кумовья. Своих у нас не обманывают.

— О как! Что ж, согласен. Пойдешь? — спросил он, наклонившись к уху старосты.

— Пойду, — прохрипел тот в ответ. — Если отпустишь, а то идти некому будет.

— Извини. — Афанасий чуть ослабил хватку, но до конца не отпустил. — Только, чур, все ножи да кинжалы тут оставить.

— Да ты что, сдурел, мил человек: как же в пустыне без ножа? — удивился тот, что предложил сократить число участников похода.

— Палку возьмет потяжелее, — ответил Афанасий. — Иначе не выйдет у нас с вами сделка. Я-то так и так до берега доберусь и по нему к Баке выйду, а вы без золота останетесь.

— Ладно, — согласился староста. — Один с тобой пойду и нож здесь оставлю.

— Что, пойдем али рассвета дождемся? — спросил Афанасий.

— А чего его дожидаться? Много светлее не станет, — ответил освобожденный наконец староста, потирая горло. — А священные огни путь укажут яснее, чем днем.

— Тогда двинули, — сказал Афанасий. — Что ж, не поминайте лихом и простите, если кого зашиб ненароком, — поклонился он старателям, но не слишком низко, так, чтоб видеть их руки.

Добытчики нефти неопределенно закивали: пустяки, мол, с кем не бывает.

Староста подобрал с земли свой кинжал с насечкой арабской вязью по рукоятке, бережно передал его говорливому старателю, видимо следующему по старшинству. Взял палку-черпалку, открутил от нее черпак и крутанул в руке пару раз для пробы. Остался не очень доволен, но смолчал. Афанасий подумал было попросить напоить коня, но понял, что ни за какие деньги в этих мертвых краях воды не найдет. Вода — это жизнь, а мертвецам золото ни к чему.

— Ну, давай веди, что ли? — молвил Афанасий, залезая в седло.

Без лишних разговоров староста повернулся и пошел по дороге бодрым, размеренным шагом привыкшего к дальним переходам странника. Купец тронул поводья, направляя коня следом. Он сначала оглядывался через плечо, опасаясь, не кинут ли чего в спину, но обошлось.

Скоро приспособления для нефтедобычи скрылись вдали. Пейзаж, спокойный у выработок, снова начал приобретать апокалиптический вид. Поднялись над равниной столбы синего газового огня, вскипели озерца нефти, распространяя удушливый чад. Однако такого жара, который пришлось испытать Афанасию, уже не было.

— И далеко жуть эта тянется? — спросил Афанасий провожатого.

— Нет, скоро уже закончится. К концу дня к горам подойдем, что котловину от мира отделяют, — ответил тот. — А там уже и до Баке недалеко, — добавил он, предвосхищая следующий вопрос. — А коня еще раньше напоить сможешь. Там, у гор, источник есть. А вокруг оазис малый. Цветет все буйным цветом, потому как воды хоть залейся, а подземное тепло все время греет. Там и заночуем.

Афанасий кивнул, хоть проводник и не мог его видеть. Купцу хотелось немного поговорить, но он чувствовал некоторый стыд. Похитил человека, оторвал от работы, сначала харю разбил, потом чуть не придушил. Теперь с расспросами приставать?

Чтоб отвлечься, достал книжицу Михаила. Перебросил несколько страниц, надеясь найти что-то интересное про сию чудную местность. Ни слова. Тогда он вынул из мешочка на поясе специально заготовленный уголек, коим давно собирался что-нибудь вписать, да все было недосуг. А вот сейчас можно.

«Недалеко от города Баке есть места, где газ из-под земли прямо на поверхность бьет. Горюч тот газ, потому воспламеняется от других огненных выбросов, коих вокруг множество. И тянутся эти огненные равнины…»

— Ну, вот и конец равнине огненной, — услышал он голос проводника, словно бы перекликающийся с его собственными мыслями.

Купец оторвался от книжечки, в которой аккуратно, как писарь, рисовал буквы, высунув от усердия язык. Пока он старался, уже рассвело, хотя веселее и светлее не стало, как и предсказывал староста. Выжженный камень под ногами сменился крупным песком. Нефтяные озерца пропали, и только тяжелый удушливый запах напоминал о газовых разломах.

— Э, уважаемый, — окликнул его староста. — Мне отойти надо.

— Куда это? — не понял Афанасий, с седла оглядывая пустынные окрестности.

— По нужде, — ответил он.

— Хм, ну иди, конечно, — согласился Афанасий. «Дело святое», — подумал купец. Из него-то на такой жаре вся влага через кожу испарилась.

Староста кивнул и сошел с дороги. Обошел нагромождение камней, повозился, присел, скрывшись из виду. «Ровно баба», подумал Афанасий. Убедившись, что расселин нет, а от коня на ровной поверхности старосте не убежать, вновь достал книжицу. Раскрыл.

— А-а-а-а-а! — прервал его мысли крик. — Помоги! А-а-а-а-а!!!

Кричал староста.

— Держись! — закричал Афанасий, слетая с коня.

Не помня себя, бросился к груде камней. Обежав ее, заметил старосту. Тот сидел на песке как ни в чем не бывало, на губах его играла гадкая усмешка. Почувствовав опасность, купец затормозил, но поздно.

Песок под его ногами подался. Плоские сандалии не удержали. Он почувствовал, что скатывается. Замолотил руками, пытаясь остановить падение, но песок просыпался сквозь пальцы. В облаке пыли он упал на дно внезапно появившейся воронки. Отплевываясь и протирая глаза, попытался встать, но песок опять сдвинулся, как живой. Афанасий упал на спину.

— Лучше не шевелись, — появилось над ямой улыбающееся небритое лицо. — А то так и до беды недолго. Засосет по самую макушку. Задохнешься. Медленно выбирайся, под себя подкапывая. Вершок за вершком. К вечеру, — староста из-под руки посмотрел на алеющей восток, — может, и вылезешь.

— Ах ты… — захлебнулся ругательствами Афанасий.

— И молчи. Не то сольпуги [Сольпуга — фаланга, бихорка, верблюжий паук (лат. solifuga) — неядовитые членистоногие отряда паукообразных (Arachnidae). Охотится, как хищник, не сплетая паутины.] тебя услышат, и тогда точно конец.

Афанасий вскочил, бросился вверх по склону, к старосте, но песок опять мягко опустил его на дно. Он снова вскочил, но не смог сделать и шага — ноги увязли по колено.

— Говорю же… А… — махнул рукой староста. — Ладно, русич, счастливо тебе оставаться. Выберешься, к нам не приходи, все равно не найдешь. А найдешь, убьем без разговоров. Понял? — Он грозно тряхнул палкой над краем ямы и исчез.

Афанасий остался один. Ему не надо было рассказывать, что будет дальше. Староста возьмет коня, сокровища, вернется к родственникам. Они уйдут в город, купят себе домики, заживут как люди и даже не вспомнят добрым словом безвестного тверского купца, умершего в пустыне.

— Эй, друже! — крикнул Афанасий во всю силу своих легких. — Верни-и-ись!

Нет ответа. Далекий всхрап коня, почуявшего приближение чужака. Едва слышные уговоры. Еще немного, и он вскочит в седло, тогда…

— Э-э-эй! Эге-гей! — заорал Афанасий надсаживаясь. — Вернись, тайну великую раскрою!

— Какую еще тайну? — раздался недовольный голос. Над краем показалась небритая физиономия старосты.

Пущенный твердой рукой нож сверкнул в воздухе. Сделав один оборот, ушел в горло по самую рукоять, оборвав зарождающийся крик. Песок жадно и без остатка впитал поток крови.

— Вот и славно, — пробормотал Афанасий, вглядываясь в закатившиеся глаза убиенного старосты. — Жаль, палочка вниз не свалилась, — разговаривая сам с собой, он отгонял нахлынувший страх. — Ну да ничего.

Купец примерился, нельзя ли как-то ухватится за тело, стащить его вниз и, подложив под ноги, использовать как лестницу. Протянул руку, стараясь, чтоб подошвы сандалий не колыхнули песка. Не вышло. Что ж, значит, придется копать. Вершок за вершком, как и говорил староста.

Чтоб не сталкиваться с мертвецом лицом к лицу, он отвернулся и взялся за противоположный край ямы. Ладонями сгребал под себя песок, как курица сор, и утрамбовывал его ногами. Хотел снять сандалию и грести ею, но голой пятке было слишком горячо, пришлось снова обуться. Оторвал от подола куски ткани и намотал на ладони.

Постепенно рассвело. Солнце стало нестерпимо палить спину, на рубахе проступали влажные соленые разводы и тут же высыхали, превращая ее в панцирь. Ворот стал тереть шею.

За два часа он продвинулся на пол-аршина. Староста не соврал. Если Афанасий раньше не умрет от жажды, то и правда окажется наверху к вечерней заре. Видать, не первый он, кто оказался в этой ловушке. Афанасию подумалось, что неплохо бы поискать под ногами, вдруг найдет чьи-то кости, а рядом с ними топор, нож или хотя бы еще одну сандалию. В конце концов можно будет взять человеческую лопатку и использовать ее как… как лопатку. Он засмеялся невольно получившейся шутке. Вот только смех вышел натянутым и нервным. Ближе к вечеру он отвоевал у песка еще пару аршин. Солнце опустилось к горизонту. На яму, в которой не покладая рук трудился твериг, стали наползать зубастые тени скал. Песок в тени приобретал неприятный, железистый оттенок, напоминавший свернувшуюся кровь.

«Ничего, ничего, — думал Афанасий. — Совсем к зорьке вечерней не получится, но к ночи вполне. В темноте и работа легче пойдет. Не так жарко, песочек остынет. Главное, чтоб конь прогуляться не вздумал». Он подналег, глубже врываясь в песок, тем более, что он тут был более каменистый и плотнее ложился в кучу под ногами. Правда, и пальцы обдирал сильнее. Купец заметил темные пятнышки крови на обмотках.

Вдруг за спиной, на самой границе зрения, что-то шевельнулось. «Покойник поднимается, — шевельнулась дурная мысль. — И даже ножа нет…» Афанасий обернулся и внимательно посмотрел на труп. Староста лежал в той же позе, в которой принял смерть. Вспухший на жаре и уже начавший слегка пованивать. С закатившимися глазами и оплетенной лыком рукоятью ножа, торчащей из горла. Мертвее мертвого.

Нет? Шевельнулся? Афанасий протер запорошенные песком глаза. Или и правда почудилось? Или рука трупа действительно шевельнулась? Пальцы дрогнули. Купец от испуга чуть не скатился с насыпанной им горки. Голова старосты чуть повернулась, уставившись на него слепыми бельмами глаз в окружении почерневшей плоти.

— Господи… — пробормотал Афанасий, широко крестясь. — Иже еси на небеси, да святится имя…

Он оборвал молитву на полуслове. Что-то темное пробежало по песку и нырнуло под труп старосты. Завозилось. Купец присмотрелся, но ничего рассмотреть не смог. Зато услышал подозрительное щелканье и чавканье. Будто кто-то положил на одну костяную пластинку кусок мяса, а другой пластинкой бил по нему сверху, иногда промахиваясь. Звук получался премерзостный.

Еще одна тень размером с небольшую собаку прошмыгнула к трупу. Тот задергался, затрясся, будто в падучей, и, кажется, даже чуть сдвинулся в направлении Афанасия. Купец пискнул, занеся руку для очередного крестного знамения, да так с ней и застыл.

Голова старосты затряслась, что-то захрустело, из темного рта вывалился длинный язык и повис тряпкой. Волосы на темени зашевелились, меж ними мелькнула блестящая палка в палец толщиной. Волосатая, суставчатая, с крючком на конце, она более всего напоминала… паучью лапу.

Афанасий не верил своим глазам. С замиранием сердца он следил, как над головой старосты расцветает веер новых лап, а следом появляется огромная волосатая морда.

Животное внимательно посмотрело на остолбеневшего купца черными бусинками немигающих глаз, угрожающе подняло передние лапы, разверзло огромные челюсти и пронзительно запищало. Оно не собиралось нападать, просто отпугивало от своей добычи. И не только от своей. Через мгновение около тела копошилась уже чуть ли не дюжина пауков. Огромных. Размером с мелкую шавку. Волосатых. Длинноногих. Они наскакивали, вцеплялись могучими челюстями в одежду, рвали ткань, как палые листья, и отхватывали от тела огромные куски.

Теперь понятно, почему староста говорил ему остерегаться сольпуг. Видел он этих пауков в низовьях Волги, но там они были в вершок, может, полтора длиной. Их челюсти могли разве что прокусить кожу, но яда не содержали, а эти… От таких чудовищ-переростков можно ждать чего угодно. Кто знает их аппетиты? Наедятся ли они старостой или, обглодав его до костей, примутся за Афанасия? За свеженького. Словно в ответ на его мысли, по песку зашуршали когтистые лапы, неразличимые в наступивших сумерках.

Кинутся? Нет? Вроде обошлось. Но выбираться отсюда надо, чем быстрее, тем лучше. Афанасий, стараясь не обращать на пауков внимания, принялся сваливать песок себе под ноги. Мало-помалу голова его поднялась над краем ямы, постепенно стали вылезать и плечи. Кузнец не оглядывался, но слышал, как смачное чавканье сменилось сухим треском друг об друга паучьих панцирей. Значит, от старосты осталось совсем мало, еще немного — и самые хлипкие пауки, отлученные от кормушки, направятся искать себе новое пропитание. И тогда уж купцу точно несдобровать.

Афанасий подналег. Он загребал песок огромными горстями и сваливал под ноги кучей, не успевая даже толком его утаптывать. А звуки паучьей битвы становились все громче. Наконец ему показалось, что высоты накопанной горки уже почти хватит. Еще чуть.

Но этого «чуть» у него не оказалось. Скрип членистых лап за спиной стал нарастать, приближаться. Раздался противный, не сулящий милосердия писк.

Изо всех сил он оттолкнулся ногами, выбрасывая тело вперед и вверх. Упал брюхом на край ямы. Почувствовав, как оползает песок, заработал руками и ногами яростно, будто греб против сильного течения, плюясь и отфыркиваясь. Подтягиваясь на разбитых в кровь пальцах, выбрался на твердое место грудью и животом. Перевернулся на спину. Вытянув ноги из ямы, пополз на спине, елозя пятками по зыбучему песку. Снова перевернулся, встал на четвереньки. Побежал. Поднялся. Конь ждал его. Мешок с сокровищами по-прежнему висел притороченным к седлу. Слава богу, все на месте.