Не зная, куда приткнуться, Афанасий пошел к подворью, откуда его вывели со скрученными за спиной руками. По памяти, ни у кого не спрашивая, нашел нужную улицу. Подошел к высоким, в полтора роста, воротам и постучал. Как и ожидалось, ему никто не ответил. Навалился на створки, с удовольствием почувствовав, как хрустит подгнившее дерево и качаются столбы, но не осилил. Наверное, потому, что сам не знал, зачем это делает.

Отомстить хозяйке? Избить ее до крови вместе с мужем безучастным? Так она опять стражу кликнет, и дело кончится темницей, а у него всего четыре дня. Там он их и проведет. Хана такой оборот дела о-о-очень порадует. Ведь он сможет и обещание свое насчет четырех дней сдержать, прилюдно данное, и конем завладеть.

Афанасию было некуда идти. Вряд ли кто даст приют человеку, попавшему в немилость к местному хану. Пнув в последний раз жалобно скрипнувшие ворота, он побрел куда глаза глядят. Улица скоро кончилась, превратилась в тропку, вдоль которой тянулись кучи отбросов. В них рылись невысокие остроухие собаки, злобно взрыкивающие на проходящего мимо купца.

«Ну вот, даже собаки на меня скалятся, — подумалось Афанасию. — Никто меня не любит». Не в силах идти дальше, он присел в тени разлапистого, похожего на елку растения и обхватил голову руками. Ему хотелось плакать, но слезы не шли. Чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, он выудил из мешка пергаменты и стал записывать, что видел.

Три дня пролетели незаметно. Никаких мыслей по поводу того, где взять денег, в голову Афанасия так и не пришло. В тщетной надежде отыскать хоть какую-то лазейку, он обошел кругом весь город, но так ничего и не нашел. Зато заметил, что к нему приставлены соглядатаи. Значит, переодеться в другое платье и как-нибудь выскользнуть за городскую черту не дадут.

Утром четвертого дня ночевавший под открытым небом, грязный и нечесаный, купец рассудил, что если уж пропадать, так с удовольствием. Выйдя на главную площадь, он нашел взглядом самое богатое питейное заведение. Вошел, кинул хозяину монетку, чтоб усадил его на лучшее место. Попросил блюд самых лучших, вина дорогого, о коем раньше и мечтать не мог себе позволить. Устроился и принялся трапезничать от души. На последние.

Наконец желудок его наполнился и не мог принять больше ни куска, ни капли. Афанасий надумал было уходить, но тут его внимание привлекли звуки, доносящиеся снизу, от входа в город. Глухие и неразборчивые поначалу, они постепенно обретали ясность и силу. Афанасий различил звуки боевых медных рогов. Пронзительные трели раковин шанкха и тяжкий, ритмичный грохот, от которого дрожала земля.

«Скоморохи, что ль, приехали?» — подумал купец. С его места была видна всю площадь, на которой наверняка и должно было состояться представление. Что ж, посижу еще, потешу взор напоследок. В дальнем конце улицы заклубилась пыль. Нет, не похоже на скоморохов. Сильно что-то пылят, да и музыка как на смотру воинском, а не на представление зовет.

Из клубов пыли появились босоногие мальчишки в белых чалмах. В руках они держали резные палки, которыми не стеснялись лупить прохожих, не поторопившихся освободить дорогу, и гнали брешущих собак и безразличных ко всему овец. Следом показались музыканты, громко и нестройно дудевшие в разномастные рожки. За ними из клубов пыли выплыла кавалькада из трех или четырех дюжин всадников, на одинаковых вороных конях. Держались они ровно, голова к голове. Ослепительно блестели начищенные медные доспехи. Народ встретил их появление радостными криками. За ними мерным шагом двигались пешие воины. Видимо, подбирали их специально по сложению. Все в сажень ростом и в поперечье такие же. На волосатых мускулистых телах — безрукавки с нашитыми железными бляшками. На головах — легкие кожаные шлемы. На плечах — шипастые шары герданов [Гердан — среднеазиатская тяжелая двуручная палица с шипами.]. Могучие руки сжимали отполированные ладонями рукояти.

Следом из клубов пыли выползла длинная серая змея с малюсенькой, но очень подвижной головой. Или не головой и не глаза то, а дыры дыхательные? Два длинных изогнутых штыря, покрытых золотыми насадками. А потом выдвинулась лобастая голова и с любопытством обвела площадь маленькими умными глазками.

Слон?! Значит, не барабаны то грохотали, а слышалась поступь лесного исполина. Да не одного. Следом за первым на площадь вышел другой слон. За ним третий.

Каждый нес на себе защитные пластины поверх цветастых попон с геральдическими знаками. У каждого на спине был поставлен домик-беседка, позолоченный и усыпанный драгоценными камнями. А в одной из беседок…

Купец спервоначалу не поверил своим глазам. Мехмет?! Хорасанец?! Живой и невредимый. В белоснежной чалме и дорогом кафтане. Стриженый и напомаженный. И смотрит хозяином.

Прежде чем Афанасий успел сообразить, что к чему, ноги сами сорвали его с места и вынесли на площадь прямо под ноги Мехметову слону.

— Мехметка! [Уменьшительное имя на Руси считалось знаком особого расположения.] Мехметка! — заорал он что было силы.

Напуганный слон шарахнулся в сторону, сокрушив чью-то лавку. С разных сторон налетели стражники, закрутили Афанасию руки за спину. Повалили на колени. Схватили за волосы, оголяя шею, чтоб сподручнее было рубить. Сверкнула занесенная сабля.

— Мехметк-а-а-а!!! — снова возопил Афанасий.

— Эй! Стойте! — донеслось сверху.

Сабля замерла в воздухе, но хватка стражников не ослабла. Афанасий вывернул чудом оставшуюся на плечах голову, увидел, как ловким горностаем соскальзывает со слона его старый знакомец. Бежит к нему, пятная пылью сафьяновые сапожки.

— Афанасий, ты?! Вот не ожидал! — воскликнул Мехмет. — Да отпустите же его.

Стражники расступились.

Мехмед обнял Афанасия, тот в ответ заключил его в объятия.

— А я уж думал, сгинул ты на Волге. Убили тебя. — Афанасий украдкой утер навернувшуюся слезу.

— Да, я там не утонул чуть. Спасибо кайтакам, вытащили. Продать хотели, да попросил я их передать весточку их князю Алиль-беку. Они убоялись не передать. А Алиль-бек шурином Ширван-шаху приходится. Они быстро там меж собой разобрались. Меня накормили, в парчу одели да морем на Хорасанский берег доставили. Там посуху в Мешхед [Столица Хорасана, второй по величине город Ирана. Известен огромным комплексом усыпальницы восьмого имама шиитов Резы, вокруг гробницы которого город и возник около тысячи лет назад.]. А там уж и домой. Теперь вот сбором даней и налогов с этих земель ведаю. Мотаюсь туда-сюда по всем закоулкам. Порядок навожу. Пару управителей даже казнить пришлось за казнокрадство. Да что мы все обо мне! Ты-то как здесь очутился?

— По купеческой надобности все. Долги ж у меня в Твери. А после того как пограбили нас, пришлось искать, где деньгами разживаться, — уклончиво начал Афанасий.

— Ладно. Что мы в пыли, как нищие, разговариваем. Ну-ка, давай залезай на слона. Поедем, представлю тебя местному хану.

Афанасий рассмеялся:

— Да мы уж с ним познакомились. То-то удивится хан нашей дружбе.

— Представляю. У Асад-хана сердце льва, но голова барана. Если в нее пришла какая мысль, пусть самая дурная, он исполнит ее с рвением, достойным куда лучшего применения. Что там у вас вышло?

Афанасий кратко пересказал.

— Мда, — покачал головой Мехмет. — Наш Мелик-ат-туджар [Титул верховного правителя, означающий в переводе «повелитель купцов».] старается привлекать торговых людей из разных стран, развивать торговлю, а этот препятствия чинит. Ну, я ему устрою. — Мехмет стукнул кулаком по поддерживающей крышу балясине.

— Да ладно, не надо. Осерчает еще, совсем мне житья не даст.

— Ничего. Может, встряска ему на пользу пойдет, — белозубо усмехнулся хорасанец. — А то вдали от верховной власти распоясываются они. Хозяевами себя чувствуют. Краев не видят совсем, — почему-то разозлился он и снова хрястнул кулаком по балясине.

Погонщик вздрогнул, но даже не повернул головы.

Миновав площадь, колонна знатного вельможи остановилась у главных ворот дворца, которые незамедлительно распахнулись. Мальчишки-глашатаи и музыканты затерялись в толпе слуг. Конные воины разъехались в разные стороны, внимательно озирая стены изнутри. Воины с булавами встали веером перед парадным белокаменным крыльцом. Слоны медленно вплыли во двор и, понукаемые анкасами [Анкас — похожий на лодочный багор инструмент для управления слонами.] погонщиков, выстроились в линию, в центре которой оказалось животное, на котором восседали Мехмет и Афанасий.

Слуги подкатили к боку слона колесную башенку с широкой и пологой лестницей. Поддерживаемые под руки, друзья перелезли через край беседки и чинно спустились на каменные плиты двора.

Вышедший им навстречу хан поклонился, широко развел руки, приветствуя дорогого гостя, и замер, остолбенело глядя на Афанасия. За его спиной придушенно пискнул советник.

Глава десятая

В Индии началась зима. Не такая, как на Руси, со снегами под крышу и морозами трескучими, а дождливая. С неба лило так, будто разверзлись хляби небесные, как во времена великого потопа. Но местных это особо не смущало. Справа от носилок тянулись бескрайние поля, где крестьяне по колено в воде пахали, сеяли пшеницу, да рис, да горох, да еще какие-то неизвестные на Руси злаки. Слева шли уступами скалы того горного массива, на котором стоял Джуннар.

Афанасий разглядывал все это сквозь мутное окошко паланкина, который несли по размякшей дороге в стольный град Бидар восемь голых носильщиков. Мехмет на противоположном сиденье дремал, привалившись к обитому изнутри войлоком борту. Чалма съехала на сторону, на губах блуждала улыбка. Купец даже позавидовал его беззаботности.

Один из носильщиков поскользнулся в липкой грязи. Паланкин основательно качнуло. Скарб под сиденьями отозвался шуршанием и перезвоном. Мехмет открыл глаза, потянулся и зевнул во весь рот.

— Ну что там? — спросил он.

— Да ничего, едем. Дождь да грязища кругом, — ответил тверич.

— Одно и то же, — печально вздохнул вельможа и закатил глаза. — Надоело. Соскучился я по солнцу. Это у вас там на Руси его не увидишь, а у нас, в Хорасане, оно каждый день.

— А надолго это? — Афанасий кивнул головой в сторону окошка.

— Ливень? Месяца на четыре. Может идти, вообще не переставая. Я как в первый раз тут сезон дождей переживал, так чуть гашиш курить не начал с тоски.

Паланкин снова качнуло.

— А чего мы на слонах не поехали? — спросил Афанасий. — Больно тряско в носилках твоих.

— Зато низко, — рассмеялся Мехмет. — Если эти увальни нас опрокинут, то только шишек набьем. А если со слона скатимся да еще и беседкой сверху накроет, так можно и костей не собрать.

— То верно.

— Афанасий, а я вот тебя спросить хотел, за какой надобностью тебя в Бидар понесло? Ведь мог бы у меня денег взять да отправиться к себе в Тверь.

— Ну, это… По надобности торговой, — в сотый раз повторил свою сказку купец. — Здесь-то я товара подходящего найти не могу, чтоб был и невелик, дабы пошлины не платить, и дорог. А то и вообще можно не товар купить, а секрет.

— Это как? — не понял Мехмет.

— Вот смотри, можно купить сто мешков краски какой-нибудь для ткани особо стойкой. Нанять корабль, погрузить, пошлины заплатив, через все земли провезти и продать с выгодой невеликой. Да?

— Да, — согласился хорасанец.

— А можно узнать, как та краска делается, да составляющие с собой прихватить по горсточке. В свою землю привезти и там делать начать. И ни пошлин тебе, ни разбойников, что на каждом углу стерегут, ни иной напасти какой. Представляешь, какая выгода будет?

— Это если все составляющие в твоей земле есть.

— Не обязательно, — разгорячился Афанасий. — Составляющие — они дешевле, чем продукт готовый. Если их привезешь, все равно в наваре останешься немалом.

— Хорошо. Только за красками обратно в Джуннар возвращаться надо. Там мастеров знатных много и выбор большой.

— Не нравится мне с красками возиться. Да и не знаю я их. Я ж сын кузнеца. Мне б с железом работать.

— Тогда все равно не в Бидар надо.

— А куда же?

— В Парват и далее. Говорят, там великие кузнецы живут, что оружие делают, железо прорубать способное. Да только замкнуто они живут. Чужаков не привечают, особенно нас. Вряд ли поделятся секретом, даже если знают.

— Досталось им от вас на орехи?

— Они не хотели подчиниться. Пришлось наводить порядок.

— И что, многих побили?

— Побили-то многих, да еще больше ушли в непроходимые леса. Там обосновались.

— А вы что же?

— Да нам оно зачем туда лезть? Ни земли не распашешь, ни дани не соберешь. И в солдаты не набрать, плохие из индусов солдаты. Чуть что, оружие бросают и разбегаются по норам. Все самим приходится делать — и биться, и командовать, так что пусть уж лучше живут в джунглях своих.

— Значит, в Парват, говоришь? А далеко ль дотуда?

— Ден тридцать пути, если от Бидара считать.

— Не так уж далеко, — улыбнулся купец. — А дороги есть?

— Полдороги точно, а что дальше, неизвестно. Афанасий, а ты давно дома-то не был? — вдруг спросил Мехмет.

— Да почитай уж больше года как.

— Тоскуешь?

— Еще бы, — кивнул Афанасий. — А еще тяжко, что вера моя тут в гонении. Ни перекреститься, ни Иисусу помолиться на людях. Камнями побьют. А за Бидаром так же?

— Не, там вера индуистская, терпимая. Хоть кому молись, главное — другим не мешай.

— И то ладно.

Снаружи раздался крик. Металлический наконечник стрелы с хрустом проломил стенку около самого уха купца. Носилки закачались и накренились вперед. Мехмета сорвало с сиденья и кинуло на Афанасия. Еще несколько стрел пробили лакированные борта, но, к счастью для путешественников, завязли в обивке. Паланкин накренился еще больше и завалился набок. На дверь, которая теперь стала полом, начала быстро натекать бурая жижа. Снаружи снова послышались крики. Заржали лошади. Протяжно затрубил раненый слон.

Вопросы были излишни — кто-то напал на кортеж. Но у кого хватило смелости покуситься на жизнь знатного хорасанского вельможи? Все эти мысли разом отобразились на лице Мехмета, пока он пытался встать на ноги, стараясь не заляпать при этом своих драгоценных сапог.

Где-то совсем недалеко рявкнула пушка. Послышались сочные шлепки картечного заряда по толстым листьям пальм. Снова заржала лошадь. Что-то тяжелое с треском сломалось, а затем плюхнулось в жидкую грязь. Закричали люди, сходясь в рукопашной, послышался лязг металла о металл. Снова громыхнула пушка. По ставшему потолком борту паланкина застучала вырванная откуда-то щепа. Треснувшее стекло блестящими осколками посыпалось внутрь. Следом внутрь экипажа полилась вода.

Прикрывая лицо от осколков, Афанасий кулаком выбил дверцу и высунул голову в прямоугольный проем. Из-за стены дождя выскочил человек. Он взмахнул рукой. Сабля глубоко ушла в дерево в том месте, где только что была голова тверича. Купец ухватился одной рукой за клинок, вынырнул из проема и стукнул нападавшего пудовым кулаком под чалму. Тот дрыгнул в воздухе ногами и скрылся в потоках воды. Сабля улетела вместе с ним, чуть не отрезав Афанасию большой палец. Черт!

Купец подтянулся на руках, перекатился через плечо по борту паланкина и соскочил вниз, подняв фонтан брызг. Двое носильщиков лежали неподалеку мертвее мертвого. Других видно не было. Может, успели отползти, а может, и в полон попали.

За спиной раздались шлепки босых ног. Афанасий ударил с разворота и подхватил выпавший из рук нападавшего кинжал. С недоумением уставился на странное оружие. Треугольное лезвие заканчивалось ручкой с двумя палками, тянущимися назад. Он уцепился за рукоять. Палки легли с двух сторон запястья. «Да их и как щит использовать можно», — подумал Афанасий, прислушиваясь к новым выстрелам. Они звучали где-то далеко позади колонны. Неужели их стражники сбежали? Нет, не сбежали. Звуки битвы слышались уже совсем близко.

Под ноги купцу упал один из огромных стражников с разрубленной головой и порезанными ладонями. Палицы в его руках не было.

— Что тут у нас? — спрыгнув с верха лежащих на боку носилок, вопросил Мехмет. В руке его поблескивала короткая сабля с тяжелой гардой.

— Да черт его… Дождь, не разобрать, — ответил Афанасий, пытаясь разглядеть, что происходит за водяной завесой.

Сеча стихла на мгновение, затем разгорелась вновь. Послышался глухой удар врезающейся в кость стали. Сочные шлепки медных палиц по телу. Чей-то крик оборвался на высокой ноте. Перешел в бульканье чей-то хрип. И снова все стихло. Афанасий выставил кинжал вперед, чтоб встретить нападающих на самой дальней дистанции, но из потоков дождя никто не появился, хотя, судя по звукам, кто-то там все-таки был. Свой ли, чужой?..

Купец отступил назад и прижался спиной к дну носилок. Почувствовал рядом горячее плечо Мехмета. Его друг сильно дрожал, то ли от страха, то ли в горячке предстоящего боя. Но боя все не было.

— Неужели отбились? — вполголоса спросил хорасанец.

— Не знаю, — краем губ ответил Афанасий. — Здесь-то тихо, а там вон, слышь?

Сквозь шум дождя донесся басовитый раскат пушечного выстрела и треск ломаемого дерева. Звуки удалялись.

— Уходить от носилок надо, пока не заметили, — почти прошептал Мехмет.

— Поздно, — мрачно ответил Афанасий.

К ним со всех сторон приближались воины. Все они были босы, на многих не было никакой одежды, кроме набедренных повязок и связок бус на шеях. А на некоторых вообще не было ничего, кроме бус. В руках медные щиты и короткие мечи, направленные остриями в грудь путников. Иные держали в руках большие луки с наложенными на тетивы стрелами. Потоки дождя смывали с их тел ручейки крови, своей и чужой.

Мехмет замысловато выругался.

— Если сразу не убили, так, глядишь, еще узнаем, кто на нас напасть решил, — горько пошутил Афанасий. — Может, сдадимся на милость?

— Вот уж нет, в полон не пойду, пытать себя не дам, — рявкнул Мехмет, занося над головой саблю.

— Так я и думал, — вздохнул Афанасий, крепче сжал в ладони хитрый кинжал и закричал в сторону нападающих ярмарочным зазывалой: — Подходи, народ, не стесняйся!

Над их головами раздался трубный рев. В ореоле брызг и сорванных веток появился над ними огромный слон. Глаза его были налиты кровью, хобот вздернут вверх, уши прижаты, а в боку торчало короткое копье. Башенка на спине лишилась крыши, седоков в ней не было. Подвывая, он с разбегу врезался в толпу нападающих, разбрасывая людей, как тряпичные куклы. Подцепил бивнями повозку и отшвырнул ее в сторону.

Афанасий схватил Мехмета за ворот кафтана и потащил в сторону.

— Куда? — прохрипел тот.

— В горы, там прятаться сподручней, — ответил Афанасий, волоча друга, как бычка на веревочке.

— Отпусти, сам пойду.

Вдвоем они забрались на каменную террасу, пробежали по ней и перебрались на другую. Дождь поутих, и слегка развиднелось. Уже не рискуя ежесекундно переломать ноги в трещине или оступиться на скользком камне, они поднялись еще выше, на новую террасу. Постепенно сужаясь, та превратилась в узкий козырек над десятисаженным обрывом. Внизу виднелись острые камни. Прижимаясь спинами к каменной стене, они прошли еще дальше. Спустились в узкую расщелину, по колено заполненную водой. Остановились, натужно переводя дыхание.