— Джим, ты смешон.

— Отличный маленький блеф, не так ли? Ну так я всё знаю об этом… Страстные письма к горячей маме! — он довольно усмехнулся над последними словами. — Пока-пока. И не забывай, что я тебе сказал.

Джим вышел за дверь раньше, чем Этель смогла придумать какой-нибудь ответ.

«Хорошо, пусть так, — думала она, кусая губы. — Мне всего лишь нужно вернуть письма Леонарда и уничтожить их. Они — единственная улика. Конечно, Джим может быть противным, но без писем он не сможет ничего доказать».

Через пять минут она обыскивала комнату Джима, отчаянно надеясь, что он не взял с собой брелок с ключами. Где же он может быть? На комоде, где Джим часто оставлял его, брелока не было. Случалось, конечно, что муж оставлял ключи в своём кармане. Этель вспомнила, что на Джиме в то утро был костюм в коричнево-чёрную клетку, а не голубой саржевый костюм, в котором он обычно сидел в своём офисе.

Она открыла платяной шкаф. Голубой саржевый костюм висел рядом с дверцей. И, слава небесам, брелок с ключами лежал в одном из карманов. Этель с первого взгляда узнала ключ от офиса. Он был между ключом от двери их бунгало и ключом от старого дорожного чемодана.

Этель позвонила Леонарду:

— Джим уехал из города до завтрашнего вечера. И у меня есть ключ. Поможешь мне совершить небольшую кражу со взломом?

— В любое время, дорогая.

— Но не раньше вечера. Стенографистка может сидеть в офисе весь день. Можешь позвать меня на ужин, если хочешь, а потом пойдём в офис.

— Недурственный план. Нет ничего лучше, чем сочетать приятное с полезным. Позвонить тебе около половины седьмого?

— Это будет замечательно, Леонард. Но ты не должен быть таким легкомысленным. А вдруг мы не обнаружим писем?

Этель и Леонард веселились весь вечер, и даже не вспоминали о пропавших письмах, пока сидели в укромном уголке фешенебельного ресторана. Однако под их весёлостью скрывалась напряжённость, и они вновь и вновь повторяли про себя всё тот же безответный вопрос, которым закончился их телефонный разговор. Напряжение росло. В молчаливом согласии они не стали слишком задерживаться за десертом.

Совершив короткую поездку в машине Леонарда, они вошли в здание, стоящее в центре города и бесстрашно доехали на лифте до третьего этажа. Перед ними, в длинном, пустынном коридоре располагалась стеклянная дверь офиса с надписью:

ДЖЕЙМС ДРЮ

Страхование от пожаров

Этель достала брелок с ключами из сумочки и отперла дверь. Затем включила свет и принялась осматривать стол мужа. Он был завален неразобранными бумагами, и ни один из ящиков не был заперт. Этель вытащила ящики один за другим и систематически обыскала каждый. В первых двух не было ничего интересного, только деловые документы. Но что это за письма в третьем ящике, лежащие под какими-то юридическими документами?

Это были не те письма, которые она искала. И всё же, что они делают в ящике стола её супруга? Письма были адресованы Джиму, а почерк и стиль несомненно были женскими. И в самом деле, от них исходил явственный аромат женственности: лиловая бумага была надушена сандалом. Этель не узнавала почерк, но её врождённое любопытство ничуточки от этого не уменьшилось.

Она распечатал одно из писем и стала читать его. Письмо начиналось со слов: «Дорогой поросёночек», и было полно выражений нежности и любовных намёков, выраженных в стиле светской дамы. Внизу стояла подпись: «Твоя страстная лапочка, Флора», а перед именем и после него были нарисованы линии из крестиков.

Щёки и глаза Этель пылали, когда она обернулась к Леонарду. Она была шокирована и поражена — а также возмущена. Она не могла поверить, что Джим оказался способен на такое. Кто была эта низкая женщина, с которой он связался?

— Нашла что-то? — спросил Леонард.

— Да уж, нашла, — Этель протянула ему письмо без дальнейших комментариев и продолжила вскрывать и читать следующие.

— Вот старый чёрт! — воскликнул Леонард, когда понял смысл письма. — Забавно, — закончил он со смешком.

— По-твоему это весело? — натянуто поинтересовалась Этель.

— Ну, может быть, — Леонард решил мудро про молчать, памятуя о том, что ни один человек не может предвидеть эмоциональную реакцию женщины.

Этель передала ему второе письмо и распечатала третье. Всего писем в связке было около двух десятков. Они с Леонардом прочли их все. Большинство из них представляли собой неопровержимые доказательства, изобличающие вульгарную связь. Во многих упоминались тайные встречи и даже ночи, которые Джим и эта женщина проводили вместе в отелях под вымышленными именами. К одному письму прилагалась фотография, демонстрирующая Джима, который обнимал пухлую и сочную брюнетку в чрезвычайно откровенном купальнике, сшитом из одного кусочка ткани. Фотография отмечала одну из их поездок. Полное имя женщины — Флора Дженнингс — было указано в одном письме, довольно-таки формальном по сравнению с другими, что примерно указывало на тот момент, когда она познакомилась с Джимом.

— Я разведусь с ним! — зарыдала Этель, когда дочи тала последнее письмо.

— А что насчёт моих писем? Мы всё ещё не нашли их. Этель не ответила. Она перечитывала одно из писем на лиловой бумаге. Затем, запихнув весь пакет писем в свою сумочку, она сказала:

— Я собираюсь унести эти письма, даже если мы не найдём твоих.

— Честный обмен — это не ограбление, — усмехнулся Леонард.

Джим вернулся из своей деловой поездки. Они с Этель вновь завтракали за тем же столом.

— Ты сделала то, о чём я говорил тебе? — грубовато спросил он, после того как некоторое время угрюмо поглощал свою еду.

— Ты о чём, Джим? — голос Этель был исключительно милым и безгрешным.

— О том, что я говорил тебе про этого салонного хлыща, — огрызнулся супруг.

— И кто же этот хлыщ?

— Не пытайся больше блефовать со мной… Я говорил, чтобы ты была осторожна с Леонардом Альтоном.

— А, теперь вспомнила. Ты говорил какие-то глупости о Леонарде… Это напоминает мне, что мой дорогой мальчик вчера вечером пригласил меня на ужин.

— Что? — Джима от ярости чуть было не хватил удар. — Скажи, ты в самом деле думаешь, что сможешь продолжать выходить сухой из воды? На днях я нашел в твоём комоде кучу любовных писем от этого Леонарда. Они, конечно же, рассказали мне всё, что мне нужно было знать — эти письма следовало писать на асбесте вместо бумаги. Думаешь, я собираюсь терпеть всё это? Я спрятал эти письма в защищённой ячейке в банке. Но если я узнаю о ещё одной подобной шутке, то немедленно передам их адвокату.

— Ах, какое странное совпадение, — засмеялась Этель. — Ведь я сама только вчера положила в банк на хранение несколько писем.

— Ты положила? Какие ещё письма? — Джим был совершенно озадачен.

— О, несколько писем на лиловой бумаге, с ароматом сандалового дерева. Они были адресованы тебе, Джим, какой-то женщиной по имени Флора Дженнингс… Так что, полагаю, тебе не следует ничего больше говорить о Леонарде.

Двойной космос

Читателю придётся самому решить насколько важна рукопись, оставленная Бернардом Мичемом. Несомненно, мало кто сочтёт её чем-то более серьёзным, чем записью бреда, вызванного странным наркотическим веществом, которое синтезировал сам Мичем. Но даже с этой точки зрения рукопись представляет определённый медицинский интерес, так как она освещает потрясающие возможности человеческого восприятия. И если кто-то примет к сведению опыты Мичема, то увидит, как приоткрылась завеса нового мира, о котором до сего дня никто не подозревал.

Мичем, блестящий молодой химик, с самого начала поставил перед собой задачу провести специальное исследование наркотических веществ. Благодаря солидному наследству он был освобождён от необходимости зарабатывать деньги при помощи своих знаний и талантов и, таким образом, мог посвятить всё своё время тому предмету, который интересовал его столь глубоко. Будучи по характеру отшельником, он ни с кем не обсуждал цель своих исследований, и революционная теория, которую он выстраивал, была неизвестна его коллегам. Тайну этой теории, а также результаты своих экспериментов Мичем доверил только рукописи. Её содержание и даты указывали на то, что рукопись была написана незадолго до необъяснимого исчезновения её автора. Она была найдена лежащей на его лабораторном столе. Ныне мы публикуем текст в соответствии с краткой запиской, оставленной Мичемом, который не указал, кому она адресована.

Ещё в детстве я начал подозревать, что мир вокруг нас, возможно, является всего лишь завесой, скрывающей нечто иное. Это подозрение возникло у меня после долгой болезни скарлатиной, которую сопровождали приступы бреда. В том бреду, как я потом вспоминал, мне казалось, что я живу в чудовищном мире, населённом странными бесформенными существами, чьи действия были преисполнены ужаса и угрозы; или же, когда существа не представляли опасности, то они являлись совершенно непонятными и неземными. Это царство теней казалось не менее реальным, чем мир, воспринимаемый моими обычными органами чувств; и во время своего выздоровления я верил, что оно всё ещё существует где-то за углами привычной мне комнаты. Я боялся, что ужасные призраки из того царства теней могут появиться передо мной в любой момент.