Мы не планировали переезжать в Бристоль, хотя я выросла неподалеку. Но когда сестре Рори, Ифе, предложили более высокую должность в фармацевтической компании в Амстердаме, она разрешила нам жить в ее квартире при условии оплаты ипотеки. Это предложение было как нельзя кстати — у нас появилось место, куда можно было сбежать подальше от Лондона, от «Трибьюн» и всего того, что пошло наперекосяк. И вот мы живем здесь почти год, а квартира так и не стала нашим домом. Это дом Ифы: на стенах висят ее фотографии; мы спим на купленной ею дорогой французской кровати; гостиную украшает уникальный диван, к которому страшно приблизиться. Нашим домом до сих пор я считаю квартиру Рори в Стритхэме, куда в свое время частенько убегала от своих надоедливых соседей. И все же я благодарна Ифе. Дешевая аренда помогла нам финансово: моя зарплата резко уменьшилась после перехода из национального издания в местную газету, а Рори пока не может найти постоянную работу и подрабатывает преподавателем на полставке. Рори от многого отказался ради меня, и, когда мы решили покинуть Лондон, он робко спросил, не хотела бы я переехать к нему.

Как только Рори замечает, что я дома, он выходит из кухни и тут же выключает телевизор. Он знает, что я ненавижу футбол.

— Ради меня не надо, — говорю я, подходя к нему и нежно целуя в губы.

— Ты же знаешь, я смотрю футбол только для того, чтобы быть в курсе и уметь поддержать разговор, а иначе мои братья сотрут меня в порошок.

— Конечно, конечно. Самому тебе плевать на футбол, — говорю я, стараясь не улыбаться.

Это наша привычная шутка. Рори делает вид, что обычные мужские радости ему не близки, но мы оба знаем, что он любит футбол.

Иду в спальню под предлогом, что нужно высушить волосы. На самом деле хочу еще раз выглянуть в окно. Оттуда открывается отличный вид на всю улицу. По булыжной мостовой рука об руку движется молодая пара — явно подшофе, уж слишком громко смеются и явно поддерживают друг друга, чтобы не упасть. Через дорогу — заброшенное здание на стадии перепланировки под квартиры. Кто это там стоит в дверном проеме?.. Прижимаю лицо к стеклу — просто игра теней, бояться нечего.

Расчесываю влажные волосы и возвращаюсь на кухню. Мне намного спокойнее теперь, когда я убедилась, что никакой угрозы нет.

— Спасибо, что приготовил ужин, — говорю я; впрочем, готовит всегда он. Рори говорит, что ему это нравится, но после его готовки кухня выглядит как после бомбежки. Вот и сейчас: грязная ложка посреди лужицы соуса на мраморной столешнице, тарелками и чашками заполнена вся раковина… Порядок навожу обычно я — мне проще загрузить посудомоечную машину, чем встать к плите. Джек шутит, что так Рори пытается завоевать мое сердце и, как только я выйду за него замуж, он это дело забросит. Чепуха! Рори не станет ничего делать только для того, чтобы понравиться.

Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, он внимательно вглядывается в меня. Вот и сейчас, убрав прядь волос с моего лица, Рори окидывает меня нежным взглядом. У него ярко-голубые глаза, которыми, как мне иногда кажется, он видит меня насквозь: каждую дурную мысль и неблаговидный поступок, подобный тому, что заставил меня покинуть Лондон в прошлом году.

— Что случилось, Джесси? — Рори единственный, кому разрешено так меня называть. Он произносит мое имя с ирландским акцентом. — Тебя что-то беспокоит?

Я отодвигаюсь от него и делаю вид, что мне позарез нужна кухонная лопатка. Но Рори продолжает испытующе смотреть на меня.

— Все в порядке, просто устала.

— Я надеялся, что здесь все будет иначе. Местные новости. Аврал всего два-три раза в неделю, а не ежедневно.

— Так и есть. Вернее, было…

— Но?..

Нас прерывает громкое шипение.

— Черт, мясо! — Рори бросается к плите.

Я усаживаюсь за кухонный стол. В прошлом месяце Рори исполнилось тридцать пять, однако никаких признаков старения нет: мужественный овал лица, ни грамма лишнего жира на талии. Он по-прежнему выглядит как мальчишка.

Рори добавляет в блюдо свой легендарный домашний соус, рецепт которого получил от матери. Детство он провел в сельской местности, в графстве Корк. По его словам, он был худеньким и немного не от мира сего мальчиком, который предпочитал готовить вместе с мамой, а не лазить по деревьям, как его братья. Зато Ифа — единственная девочка в семье — все делала как мальчишка. Поэтому из всех детей Ровены только Рори перенял от матери кулинарное мастерство.

— Итак, — возвращается к разговору Рори, как только блюдо спасено, — что случилось сегодня? Я думал, тебе нравится работать на Теда.

— Сегодня мне пришлось поехать в Тилби. Чтобы встретиться с матерью женщины, убившей двух человек.

— Да, об этой истории говорят в новостях… Шокирующее событие, особенно для Тилби.

— Оказывается, я училась в одной школе с убийцей.

— Неужели? — Рори потрясенно смотрит на меня.

— В течение двух или трех лет она была моей лучшей подругой.

Никакими словами не передать, чем в свое время была для меня Хизер. Такого сильного чувства, как наша дружба, у меня ни с кем не было. Даже с Рори. Тогда я не понимала, насколько это редкое явление, и воспринимала все как должное. Разве могла я знать, что у меня ни с кем не будет такой душевной близости? Я несколько раз рассказывала Рори про Хизер, но только мимоходом и в связи с какими-то воспоминаниями о школе. Например, о том, как нас однажды отстранили от занятий за то, что мы случайно затопили туалет для девочек. Или о том, как нас выгнали с урока химии за громкий смех. Скромная и воспитанная Хизер обладала таким острым чувством юмора, что часто заставляла меня смеяться в самые неподходящие моменты. Но ни одна из этих историй не могла передать истинной глубины чувств, которые я испытывала тогда. Был момент, когда она значила для меня все…

Меня охватывает щемящее чувство жалости к той школьнице, трогательной и маленькой. Что случилось? Что пошло не так?

Хотя кое-что я все-таки знаю. Мы обе сильно изменились после того, что произошло в 1994 году…

— Вот это да! — восклицает Рори. — А тебе можно обо всем этом писать, учитывая, что она в коме?

Я киваю.

— Дело возбудят только после того, как ей предъявят обвинение. А этого нельзя сделать, пока она не придет в сознание.

Рори проводит рукой по волосам.

— Какой она была в школе? Может, у нее была склонность к насилию? Знаешь, некоторые дети отрывают ножки у насекомых…

— Конечно нет! Хизер никогда не причинила бы вреда животному или насекомому, — восклицаю я уверенно. И сама сознаю, что это неправда.

Нам было по двенадцать, когда мы впервые встретились. Мои мама с папой только развелись, и мы переехали из огромного дома в Бристоле в маленький коттедж в Тилби, где я пошла в местную школу. Поначалу мы почти не общались с Хизер. Меня взяла под свое крыло Джина — крупная девочка с короткой стрижкой и пирсингом во всех местах. Меня сразу приняли в ее компанию, потому что я умела становиться «своей».

Я заметила Хизер на уроке рисования, когда учительница посадила нас вместе. Она почти не разговаривала со мной, просто сидела рядом и сосредоточенно рисовала заданный натюрморт; ее длинные темные волосы струились по плечам и падали на парту. Я же, как завороженная, следила за тем, как ее рука скользила по бумаге, заштриховывая яблоки с удивительной точностью и мастерством. Уже тогда я поняла, что у нее талант.

— Вау, как здорово! — воскликнула я, когда мы закончили. Мои яблоки были похожи на две кляксы на тарелке, а ее — как настоящие.

— Спасибо, — сказала она, улыбаясь и чуть-чуть покраснев.

Когда Хизер повернулась, чтобы посмотреть на меня, я поразилась тому, какая она красивая. У нее были светло-карие с зелеными искорками глаза и безупречная кожа — в отличие от моей, украшенной прыщами. Одетая, как и я, в уродливую зеленую форму, она умудрялась выглядеть элегантно. В ней чувствовалось что-то особенное. Она была тихой, однако не казалась застенчивой, скорее наоборот, уверенной в себе. И не нуждалась ни в чьем одобрении.

С тех пор на уроках рисования я всегда старалась сесть с ней рядом. И хотя Хизер по-прежнему мало разговаривала, она часто делилась со мной наушниками, чтобы я могла послушать ее плеер (рисование было единственным уроком, на котором нам разрешали это делать). Хизер любила группу «Кьюэ», и я хотя мало что понимала в их музыке, вскоре стала с нетерпением ждать наших уроков.

Однажды, в конце седьмого класса, нам дали задание сделать что-нибудь ко Дню отца. Хизер повернулась ко мне и сказала:

— Мой папа умер.

Говоря это, она выглядела уверенной и спокойной. Я уставилась на нее, пораженная ее откровенностью, не зная, что ответить. А потом, сделав паузу, сказала:

— А мой сбежал…

— Интересно, может ли это служить причиной для освобождения от урока? Я спрошу мисс Симпсон. — Она подняла руку, и мы обе покатились со смеху.

Когда я спросила Джину о Хизер, та отмахнулась, заявив, что она «странная». Часто можно было видеть, как Хизер уходит из школы с девочкой постарше.

— Это ее сестра, Флора, из девятого класса, — пояснила Джина, стоя рядом со мной и чем-то громко хрустя прямо мне в ухо. — Они живут в «Поместье Тилби». У них там стоянка для автофургонов. Переехали сюда в прошлом году. Настоящие задаваки.