— Да, пожалуй, гостей у него хватает.

Матушка Друд возвратилась со свертком и вручила его Джибу.

— Ждем тебя к ужину, — сказала она. — Не беда, если припозднишься, чем-нибудь я тебя все равно накормлю.

— Спасибо, матушка Друд, — поблагодарил Джиб.

Он оттолкнулся от плота и направил лодку по протоке. Из камышей стаями вспархивали дрозды; они кружили у него над головой, неумолчно переругиваясь между собой.

От кромки воды берег круто уходил вверх. На краю болота росли огромные деревья, простиравшие ветви над трясиной. Один дуб-великан стоял так близко к воде, что его корни, с которых со временем смыло всю землю, торчали из земли словно растопыренные пальцы. Джиб привязал лодку к одному из корней, перекидал на сушу узелки и топор и выбрался сам. Закинув узелки за спину и подобрав топор, он двинулся по еле заметной тропинке, которая уходила в лощину между двумя холмами. Вскоре тропинка сделалась более утоптанной: здесь ходили торговцы, которые направлялись к пещерам гномов.

Над болотом по-прежнему носились с криками дрозды, но чем глубже Джиб забирался в лес, тем тише становилось вокруг. Шелестела на ветру листва, да слышался порой глухой стук — то ударялся о землю упавший желудь. Раньше поутру на ветвях цокали белки, но сейчас они приумолкли и лишь сновали по стволам едва различимыми тенями, добывая себе пищу.

Подъем был достаточно крутым. Джиб остановился, чтобы перевести дух, и привалился к замшелому валуну. Лес ему не нравился. Он покинул болото несколько минут назад, но уже начал по нему скучать. Лес был мрачным и таинственным, в нем легко заплутаться, тогда как на болоте всегда можно определить, где ты находишься. Нет, лес ему был не по душе.

Глава 5

— Так ты пришел за топором? — спросил гном Плакси.

— Если он готов.

— Разумеется, готов, — буркнул Плакси. — Мы доделали его еще вчера. Однако сядь посиди. Сюда не так-то легко забраться, даже тому, кто молод.

Ниже зева пещеры на склоне холма громоздилась куча земли и шлака. Она наполовину погребла под собой глубокий овраг. Вдоль нее бежала укатанная дорожка, что обрывалась у рудникового отвала. Куча была настолько древней, что сквозь нее проросли и достигли весьма приличной высоты деревья; некоторые из них нависали над оврагом под самыми невообразимыми углами. В глубине пещеры, которая достигала сердца холма, метались блики пламени. Оттуда доносился грохот кузнечных молотов.

Плакси провел Джиба в боковое ответвление пещеры, уходившей к руднику.

— Здесь, — сказал он, — мы сможем спокойно поговорить, и шум не будет нам помехой. К тому же мы избежим опасности угодить под колеса какой-нибудь тачки.

— Копченая рыба, — проговорил Джиб, кладя один из своих узелков на тянувшуюся вдоль стены пещеры полку, — и кое-что еще. А другой для отшельника.

— Я не видел его много лет, — сказал Плакси. — Вот, возьми стул. Я недавно обил его новой овечьей шкурой. Очень удобно.

Джиб сел на указанное место, а гном устроился напротив.

— Вообще-то, — признался Плакси, — я был у отшельника всего только раз, заглянул, так сказать, на огонек. Принес ему пару серебряных подсвечников и больше не ходил. Мне показалось, что я смутил его. Во всяком случае, ему было не по себе. Он, конечно, промолчал…

— Он добрый человек, — заметил Джиб.

— Мне не стоило этого делать. Понимаешь, прожив столько лет в краю людей, вдосталь наобщавшись с ними, начинаешь забывать о разнице между собой и человеком. Но для отшельника, да и для многих его сородичей я — осколок иного мира, к которому они не принадлежат и к которому в большинстве своем относятся с неприязнью и даже злобой. Я полагаю, не без основания. Целые эпохи люди и существа из моего мира жестоко воевали друг с другом, не ведая жалости и, сдается мне, частенько забывая о чести. Вот потому-то отшельник, который, как ты говоришь, добрейший из людей, и не знал, как ему себя со мной держать. Разумеется, он понимал, что я — существо безобидное и ничем не угрожаю ни ему самому, ни его сородичам, и все же беспокоился. Будь я, скажем, бесом или каким-нибудь демоном, он бы сразу сообразил, что делать. Святая вода, молитвы и все такое прочее. Но я же не бес, хотя и состою, с его точки зрения, в родстве с дьяволом. Словом, все эти годы я жалел, что навестил его.

— Но подсвечники он взял? — спросил Джиб.

— Взял и поблагодарил меня. Он слишком хорошо воспитан, чтобы швырнуть их мне в лицо. А взамен подарил мне отрез расшитой золотом ткани. Наверно, ее оставил ему какой-нибудь гость из благородных. Откуда у отшельника деньги, чтобы купить такую роскошь? А меня долго мучила совесть: я все думал, что мне надо было отказаться от столь дорогого подарка. По правде говоря, я так до сих пор и не решил, что мне делать с этим отрезом. Я храню его в сундуке, время от времени вынимаю и любуюсь переливами красок — и все. Пожалуй, я мог бы обменять его на что-нибудь более полезное, но у меня не поднимается рука. Ведь отшельник подарил мне его от чистого сердца, а подарки не обменивают, особенно если твой подарок — от такого человека.

— По-моему, — сказал Джиб, — ты многое навоображал. Ну, я имею в виду смущение отшельника. Что касается меня, то я по отношению к тебе подобных чувств вовсе не испытываю. Впрочем, я, естественно, не человек.

— Ты гораздо ближе к людям, чем я, — возразил гном. — В том-то и может заключаться разница… Пойду за топором, — прибавил он, поднимаясь, — и принесу еще одну вещицу. — Он похлопал ладонью по узелку. — Спасибо. Однако мы помогли бы тебе и без него.

— Я давно хотел тебя спросить, — проговорил Джиб, — да все не мог набраться храбрости. Вы ведь ведете учет, так? Вам приносят подношения, а вы открываете кредит. Но те, кто приходит к вам — Народ Болот, Народ Холмов, да и многие из людей, — не умеют писать. А вы, получается, умеете?

— Я нет, — ответил гном. — Образованных среди нас можно пересчитать по пальцам. А вот гоблины, пожалуй, умеют, в особенности те, которые ошиваются в университете. Но торговать-то как-то надо, поэтому мы разработали собственную систему учета, которая, кстати говоря, вся построена на честности.

— Да, — подтвердил Джиб, — на честности и дотошности.

Плакси поднялся, направился в дальний конец пещеры и принялся рыться в сундуках. Вскоре он возвратился, держа топор с рукоятью из древесины гикори.

— Мне кажется, — сказал он, — балансировка в самый раз. Если нет, мы поправим.

— По-моему, все в полном порядке, — восхищенно проговорил Джиб. — А всякую мелочь я и сам поправлю. — Он потер пальцем сверкающую поверхность лезвия. — Прекрасно. Просто прекрасно. Если заботиться о нем, он прослужит мне всю жизнь.

— Тебе нравится? — спросил довольный Плакси.

— Не то слово! — воскликнул Джиб. — Я знал, что могу на вас положиться.

— Острие у него не затупится, если ты, конечно, не станешь рубить камни. Против камней не устоит никакой топор.

— Я буду осторожен. Он слишком хорош, чтобы плохо с ним обращаться.

— А теперь, — сказал гном, — посмотри-ка сюда.

Он сел и положил себе на колено какой-то предмет, завернутый в овечью шкуру. Движения его были исполнены чуть ли не благоговения. Когда с предмета сняли шкуру, он ярко засверкал. Джиб подался вперед:

— Меч!

— Человеческий меч, — сказал Плакси. — Для нас с тобой он чересчур длинный и тяжелый. Меч бойца. Видишь, ни тебе камней, ни других украшений. Честный клинок, такой же, как твой топор. За все то время, что я провел здесь, мы почти не ковали мечей. А среди тех, которые выковали, этот — лучший.

— Он особенный, — произнес Джиб, притрагиваясь к клинку, — из тех, которым дают имена. Знаешь, в старину люди часто называли свои клинки по именам, как лошадей.

— Мы нашли гнездо богатой руды, — продолжал Плакси, — извлекли его и припрятали для особых случаев. Такую руду на пустяки не пускают. Она для специальных заказов, вроде этого клинка и твоего топора.

— Ты хочешь сказать, что мой топор…

— Они с мечом братья.

— Будем надеяться, — проговорил Джиб, — что меч попадет в достойные руки.

— Мы позаботимся, чтобы так оно и случилось, — отозвался Плакси.

— Я принес тебе старый топор, — сказал Джиб. — Он вполне надежен, но вот острие затупилось настолько, что его уже не наточить. Видишь, на нем нет и следа ржавчины. Я подумал, что он, может быть, вам пригодится. Мне за него ничего не нужно. — Он протянул топор гному.

— Хороший топор, — одобрил Плакси. — Твоего отца?

— Он отдал его мне, когда я строил свой плот, — сказал Джиб.

— Тоже наша работа. Хороший топор, но не такой хороший, как новый.

— Мой отец передает вам пожелания доброго здоровья. И мать тоже. Я сказал им, что собираюсь к вам.

— А вы неплохо живете у себя на болоте. Много лет. Если я не ошибаюсь, записей вы не ведете? Значит, ты не можешь подсчитать, сколько именно.

— Мы не умеем писать, — объяснил Джиб. — У нас бытуют только предания, что передаются от отца к сыну. Они, может, и правдивы — но насколько?

— Твой народ жил на болоте еще до того, как мы, гномы, заселили эти холмы. У нас тоже существуют предания, но, к сожалению, не о вас, а о тех, кто первым открыл здесь руду и построил рудник.