Виктор и Жозеф распрощались со старыми и новыми знакомыми. Они уже сворачивали на улицу Сен-Пер, когда Виктор вдруг вспомнил, что у них в лавке закончилась оберточная бумага.

— Я быстро — закуплюсь на улице Мазарини и сразу вернусь!

— Ну да, — проворчал Жозеф, — бросьте смертельно раненного родственника погибать, наденьте ему ярмо на шею, заставьте его в одиночку открывать лавку! Отличный способ избежать ответственности и позволить себе сигаретку перед работой! Ну как, скажите на милость, я замки? отопру покалеченной рукой? Это ж невозможно!

— Отважные сердцем не знают слова «невозможно»! — заявил Виктор и умчался прочь.

Коричневые башмаки спрыгнули с подножки омнибуса на Королевском мосту, пересекли проезжую часть и остановились у витрины книжной лавки Оноре Шампьона в доме номер 9 по набережной Вольтера. Это был удобный наблюдательный пункт — владельцу башмаков предстояло удостовериться, что объект на месте. И тот оказался на месте — рассыпа?лся в любезностях перед очередным покупателем. Этот книготорговец жил как по нотам: приходил на работу рано, возвращался домой на закате и ни разу не отклонился от привычного маршрута и расписания. Некоторые стадные животные с тем же постоянством в один и тот же час идут на водопой и рано или поздно таким образом попадают в пасть хищнику.

Руки в перчатках запахнули поплотнее полы плаща, и коричневые башмаки направились к выстроившимся у обочины фиакрам. На облучках кучеры в навощенных цилиндрах поджидали пассажиров…

На двери книжной лавки «Эльзевир» зазвенел колокольчик, и Жозеф, незамедлительно приняв скорбный вид, поплелся от этажерки к прилавку. Вошедший Виктор выложил перед коллегой здоровенный рулон оберточной бумаги и поинтересовался:

— Уже что-нибудь продали?

— Нет. Я очень страдаю, — сообщил Жозеф.

— Настоящее горе безмолвно [Крылатая фраза Ламартина. — Примеч. пер.].

— Ага, смейтесь, это ж не вам отрежут палец по случаю гангрены!

— Так загляните к Мелии — она вас подлатает. А потом отправляйтесь домой зализывать раны.

— Премного благодарен. К Мелии загляну непременно, домой отправиться и не подумаю.

— У нас тут маленькая неурядица. Поговорим, когда вернетесь от Мелии.

— Ну что там еще случилось? — сердито пробормотал Жозеф себе под нос, поднимаясь по винтовой лестнице на жилой этаж.

На кухне женщина средних лет с увядшим лицом и сединой в волосах готовила говяжье рагу под белым соусом.

— Elle me pigougne, cette baluche, es bе?stia a paiar patenta [Как же меня допекла эта дурында, вот ведь глупая гусыня (лимузенский диалект). — Примеч. авт.], — ворчала она. Речь, конечно, шла о ее заклятой врагине Эфросинье Пиньо, которая, после того как Кэндзи Мори и Джина Херсон уехали отдыхать в Лондон, заставила Мелию каждый день готовить обед для Виктора и Жозефа.

Молодой человек без лишних слов сунул лимузенке под нос замотанный платком палец. Та фыркнула, размотала повязку и бесстрастно изучила царапину.

— Наложу вам мазь собственного изготовления: вазелин, мед и листья подорожника. Через три дня и следа не останется.

— Ай-яй! Щипет ваше зелье! Вы уверены, что оно поможет? Ай!

— Ну потерпите чуть-чуть. Qui chanta, son mal espanta!

— И что это значит?

— «Песенку спой — боль снимет как рукой!» Спойте что-нибудь, месье Пиньо.

— И что же мне спеть?

— Первое, что придет в голову. Вот увидите: запоете, и болеть перестанет.

Жозеф откашлялся и затянул:

Проснитесь, пикардийцы!
Вставайте, бургиньонцы!
Глядите — светит солнце.
Весна — пора войны!
Врагу задайте жару,
Покройте себя славой.
Бургундцы, пикардийцы,
Вас ждем с победой мы! [Песня XV века. — Примеч. авт.]

— Ишь ты… — восхитилась Мелия. — А почему вы выбрали такую воинственную балладу?

— Потому что тот, кто захочет еще раз сделать мне больно, получит в глаз! — выпалил Жозеф, уже убегая на первый этаж. — Ну, Виктор, что у нас за неурядица?

— Я заметил пропажу. Вот тут, на полке, видите, пустое место? Между «Большим кулинарным словарем» Александра Дюма и «Физиологией вкуса» Брийа-Саварена не хватает одной книги.

— Какой? — спросил Жозеф, чувствуя, как сердце уходит в пятки.

— «Трактат о конфитюрах» тысяча семьсот пятьдесят пятого года. Первое издание, автор неизвестен. Тоненькая книжица, всего-то страниц пятнадцать, но стоит целого состояния. Вы ее никому не показывали?

— Нет-нет. У нас же как? Люди бродят по всей лавке, часами тут ошиваются, садятся, читают, в итоге не покупают ничего и, довольные, убираются восвояси. Чья это была блестящая идея поставить в торговом зале стол и стулья, а? Да еще телефон без умолку трезвонит, я уже упарился туда-сюда носиться, мечусь как про?клятый, невозможно же за всеми уследить…

Жозеф замолчал и отвел взгляд. У него не хватило духу признаться, что на прошлой неделе он одолжил «Трактат» родной матушке. Эфросинья неожиданно увлеклась конфитюрами, и сын не смог отказать ей в просьбе. «Заберу книжку, тихонько верну на место, а Виктору скажу, что просто переставил ее случайно и забыл куда», — решил он.

— Не переживайте, Жозеф. Если «Трактат» украли, вор поспешит от него избавиться. Подежурите тут без меня до полудня? Я предупрежу нашего коллегу с улицы Понтуаз.

— Специалиста по кулинарным книгам? Нет необходимости. Найду я вам этот «Трактат» — наверняка же кто-нибудь взял его полистать, а потом засунул не на ту полку. Или его стащил какой-нибудь коллекционер. Тогда пиши пропало, можете хоть всех специалистов обежать — и следов не найдете…

— Жозеф, что бы вы ни думали, я не ищу предлога увильнуть от работы. Книгу нужно найти во что бы то ни стало, иначе Кэндзи из нас обоих сделает конфитюр. Так ка?к вы себя чувствуете? Проде?ржитесь тут без меня совсем чуть-чуть? Я быстро!

Глава третья

Воскресенье, 9 января

— День добрый, месье Легри.

— Приветствую вас, Альфонс. Переезжаете?

Высокий худой мужчина с пышными усами и бритым подбородком, облаченный в полосатый саржевый костюм, наблюдал за погрузкой вещей на телегу. Не успели соседи обменяться приветствиями, как на Виктора, проворно перебежав двор, набросилась мадам Баллю, вцепилась в рукав. Нынче консьержка дома 18-бис щеголяла в длинной холщовой блузе и галошах.

— О да, месье Легри, представьте себе: кузен Альфонс нас покидает, и не могу сказать, что скорблю по этому поводу! Уж понятное дело, что не этот дамский угодник тут стиркой, глажкой да готовкой для себя занимается. До сорока лет дожил, ума не нажил! Ну теперь-то у меня хоть свободное время появится. Этот дылда наконец-то возвращается бить баклуши в семейный пансион вдовы Симонэ на улице Виоле. Один из ее постояльцев, месье Фендорж, подыскал ему непыльную работенку. А я и довольна: займу снова мансарду на шестом этаже, которую вы так любезно мне уступили. Эй ты, бездельник, хватит уже там прохлаждаться, пока другие работают, вынеси-ка мусор мне, да поживее!

Альфонс Баллю повиновался, пробурчав Виктору:

— Видали? Это ж не баба, а генерал-полковник целый!

Виктор обогнул Школу изящных искусств и улыбнулся статуе Вольтера, закутанного на испанский манер в плащ (впрочем, с таким же успехом это мог быть домашний халат или римская тога).

— Какая встреча, мсье Легри! — грянул трубный глас.

На другой стороне площади Института Виктор увидел знакомую женскую фигуру впечатляющих габаритов: бесчисленные юбки и фуфайки делали ее еще внушительнее, соломенные волосы были собраны на макушке в замысловатую прическу. Ангела Фруэн зарабатывала на жизнь починкой тюфяков и матрасов неподалеку от моста Карузель и воспитывала троих детей — все семейство ютилось в крошечной квартирке на цокольном этаже дома по улице Ирландэ. Угрожающая внешность борчихи возмещалась в ней извечной приветливостью и услужливостью. Виктор помахал ей в ответ рукой и понаблюдал, как Ангела ловко катит перед собой раму на двух колесах, которая служила чесальщице для перевозки тюфяков, требующих набивки и штопки. Она остановилась поболтать с торговцем древними монетами, и Виктора вдруг осенило: нужно запечатлеть на снимках обитателей набережных — вот тема, не менее достойная, чем уходящий мир ярмарочных артистов, которому он посвятил весь прошлый год. В городе полторы с лишним сотни букинистов, большинство из них оккупировали левый берег Сены, от набережной Сен-Бернар до набережной Орсэ, а сколько еще мелких ремесленников можно встретить у реки…

Виктор никогда не признался бы самому себе в том, что этот фотографический проект сулит ему возможность достичь двух творческих целей, очень близких Таша: воплотить в образах собственные мечты и вдохновить чужие.

Набережная Вольтера постепенно оживала. Откуда ни возьмись, как черт из табакерки, появилась мадам Северина Бомон, закутанная в три вязаные шали, резвая дамочка лет шестидесяти, тощая и нескладная, как коза. На руках она носила митенки — чтобы удобнее было вязать нескончаемый шарф. Устроившись на складном стуле, обложившись клубками шерсти и приступив к любимому занятию, мадам Бомон то и дело оценивающе поглядывала на прохожих в надежде, что их соблазнят ее многочисленные сонники, «Язык цветов», «Наперсники любви», «Дамский и девичий оракул» или «Кулинарная книга горожанки».

Долговязый седеющий гражданин перегнулся через парапет, предварительно накинув на него платок, чтобы не запачкать черный бархатный костюм. Гражданина интересовали влюбленные парочки, которым холод ничуть не мешал любезничать и обжиматься у кромки воды в полной уверенности, что их никто не видит. Фюльбер Ботье, отвлекшись от своих нумерованных изданий, пергаменов, гримуаров и автографов — он нежно поглаживал переплеты и перекладывал листы у себя на стойке, — брезгливо поморщился при виде вуайера и принялся разглядывать его ботинки, зависшие в пятидесяти сантиметрах над тротуаром. Жорж Муазан в отличие от него с гражданином не церемонился — подошел, похлопал по плечу и указал на полицейского, замерзавшего на противоположном тротуаре. Гражданин поспешно слез с парапета, засунул платок в карман и обратился в бегство, освистанный Вонючкой, Фердинаном Пителем, Гаэтаном Ларю и Ангелой Фруэн.

— Какая гадость! — подвела итог Ангела.

— Ничего, теперь эта свинья не скоро вернется, у меня все записано, — заявил Жорж Муазан, помахав перед носом коллег зеленым блокнотом.

— Кстати, а что это вы днями напролет строчите в своей книжице? — полюбопытствовала Ангела.

— Не строчу, а веду подробнейшую хронику событий, милочка. Здесь зафиксировано все: погода, мои продажи, часы прибытия и ухода коллег и покупателей. Вот вы, к примеру, бродите тут уже уйму времени. Вам, что ли, работать нынче не надо? А вам, господин обрезчик сучьев? Да и вы, уважаемый сапожник, совсем позабыли о своих клиентах.

— Мои клиенты подождут, — пожал плечами Фердинан Питель.

— Ах, понятно, месье Муазан! Вы собираете материал для мемуаров! — воскликнул Люка Лефлоик. — А я-то думал, что вы составляете железнодорожный справочник.

— Да он же зловреднее фликов! — возмутился Гаэтан Ларю. — Вы подумайте: работаю я на сносе Счетной палаты — на ее месте, кстати, будут строить вокзал, — обрезаю сучьев сколько надо, дневную норму выполняю — и свободен, и никому не обязан отчитываться о своих перемещениях! А вы, стало быть, шпионите!

— Как вы полагаете, что у нас под ногами? — осведомился Жорж Муазан, пропустив упрек мимо ушей.

— Земля, что ж еще?

— Видите трещину сантиметров двух шириной посередине этой плиты? Так вот, перед вами вход в убежище крысы. А знаете, сколько у нее там детенышей? Семь! И я намерен разобраться с этими паразитами. Пара капель стрихнина — и прощай, любовь, прощай, жизнь!

— Что за гнусность! — выпалила Ангела Фруэн. — Вы отвратительны! Не трогайте бедных зверюшек, они никому вреда не причиняют!

— А чума? Вы об этом подумали?

— Сами вы чума! — вмешался Гаэтан Ларю. — Вот уж я тоже вам не позволю травить ядом несчастных животных, убийца! Только попробуйте — уши отчикаю садовыми ножницами, благо навык есть! Когда Счетную палату рушили, уж я насмотрелся, как оттуда изгоняют сотни невинных божьих тварей — кошек, куниц, кроликов, ужей. Я даже лису там видел!

Тем временем Люка Лефлоик на зависть соседям продал две гравюры благочестивого содержания. Гаэтан Ларю покосился на Фюльбера Ботье, снова взявшегося наводить порядок на своей стойке (там и так все было идеально, но Фюльберу, раздосадованному тем, что торговля совсем не идет, требовалось какое-нибудь успокаивающее занятие), и возвел очи горе?:

— А вы всё книжки переставляете! У вас невроз, что ли?

— Я сортирую заказы, — буркнул отчаявшийся букинист. Нарастающее раздражение мог унять только стакан грога. Но прежде чем отправиться в кафе, он подергал за рукав Жоржа Муазана, который увлеченно вертел в пальцах перо — предмет не менее дорогой его сердцу, чем зеленый блокнот. — Когда вы уже наконец найдете то, о чем я просил? Когда рак на горе свистнет? Дело, знаете ли, срочное, а вы меня уже давно кормите обещаниями.

— Я ищу, дружище, ищу. И найду непременно. Оставлю у Лефлоика по дороге на вокзал, а с вами потом рассчитаемся. Один нотариус из Кана связался со мной и сказал, что мне отписана целая библиотека по завещанию. Жуткое везение! Я уезжаю завтра утром. Вернусь, наверное, на следующей неделе.

— Что ж, вам стоит поторопиться, потому что терпение мое не безгранично… Да перестаньте вы шамкать и причмокивать — это отвратительно!

— Я себе клык сломал. Дантист выдернул корень и поставил искусственный зуб на штифте, а он шатается — ужасно неприятно.

— Что за дантист? У меня кариес.

— Доктор Извергс. Принимает на улице Ренн, дом пятнадцать. Только сомневаюсь, что он станет возиться с вашими зубами. На вашем месте я бы сразу обзавелся вставной челюстью!

Они говорили слишком громко, как всегда, — Вонючка, Гаэтан Ларю, Фердинан Питель и Ангела Фруэн не упустили ни единого слова из этой перепалки.

— Я отлучусь ненадолго — извольте присмотреть одним глазком за моей стойкой, — бросил разъяренный Фюльбер Ботье Жоржу Муазану.

— Куда это вы намылились?

— Куда короли пешком ходят!

— Так уж и быть — одним присмотрю, но чтобы в оба глядеть — ни-ни! — рявкнул Жорж Муазан в спину Фюльберу — тот уже пробирался между фиакрами к кафе «Фрегат».

— Ну, дождя можно ожидать не раньше чем через два дня, зуб даю, — сообщил Люка Лефлоик, приложив руку козырьком ко лбу и вглядываясь в горизонт.

— С вами, конечно, хорошо, но у меня два матраса требуют починки, а все мои товарки уже за работой, — вздохнула Ангела Фруэн. — Что за жизнь — встаю ни свет ни заря, из-за того что детишкам нужно завтрак готовить, да и от улицы Ирландэ сюда путь неблизкий.

Под мостом чесальщицы уже вовсю набивали тюфяки водорослями и кресла конским волосом, но основная их работа заключалась в том, чтобы приводить в порядок старые матрасы. Сейчас одна из них откопала в слежавшейся шерсти набивки мужскую рубашку, и женщины, хохоча и побросав орудия труда, развлекались, обряжая в нее воображаемого щеголя.

Ангела схватилась за рукоятки своей импровизированной тележки.

— Салют честно?й компании. Кто со мной?

Жорж Муазан демонстративно отвернулся и принялся, покачивая драгоценным пером, обозревать ряды книг на своих полках. Ангела недобро на него покосилась:

— Этот паршивец считает себя важнючим барином! Понадергал себе перьев из петушиных хвостов и таким же петухом разгуливает!.. Ну вот, вспомнила некстати своего муженька-мерзавца. Знаете, как он с крысами расправлялся? Головы им отрубал сапожным резаком!

— Он у вас, что ли, сабо мастрячил? — уточнил Фердинан Питель.

— Точно. Вы же в этом понимаете, да? Негодяй бросил нас полгода назад, этот резак — все, что нам с малышами от него осталось. Далеко мы пойдем с таким-то богатым наследством.

Ангела направилась к лестнице, ведущей на берег, и Гаэтан помог ей спустить тележку по ступенькам. Он хорохорился и делал вид, что никуда не торопится, но на самом деле опасался взбучки от начальства за опоздание на строительную площадку, разбитую на месте снесенной Счетной палаты.

— А известно ли вам, что в начале улицы Бак некогда стояла казарма серых мушкетеров? Наш «Фрегат» увековечил память о самом что ни на есть настоящем фрегате, который был в давние времена пришвартован у Королевского моста и служил водолечебницей. Потом он сгорел, остов отогнали к набережной Жавель, а после и вовсе распилили. Да-да, любезный месье, тут кругом сплошь исторические достопримечательности! — просвещал владелец заведения какого-то англичанина в клетчатом костюме.

Фюльбер, пристроившись у витрины, откуда удобно было наблюдать за происходящим на набережной, поморщился: только что в кафе «Фрегат» заявился Фердинан Питель и нарушил его уединение.

— А это тоже историческая достопримечательность? — Сапожник насмешливо кивнул в сторону невероятно толстой женщины в красном фартуке. Она протискивалась между столиками с подносом.

— Что закажете, месье Ботье? — осведомился хозяин кафе, подошедший к ним.

— Горячий чай с ломтиком лимона. И добавьте туда много-много рома.

— А вы чего изволите, месье Вольтер? Да-да, вы на него ужасно похожи — его всегда изображают древним старикашкой, но у вас в точности такая же шустрая любопытная мордаха. Я ненароком услышал, как вы отозвались о моей жене, и должен заметить: не стоит смеяться над чужой внешностью. На вашем месте я бы побеспокоился о своей собственной. При таком хилом телосложении примете эдак ненароком на пустой желудок капельку красного винца — и пиши пропало. Видал я, как вы нынче утром на набережной в обморок грохнулись. Может, вам крепкого кофе подать?

— Подайте, — буркнул Фердинан Питель. — И извиняюсь за шутку — глупо, конечно, было с моей стороны.

Вскоре перед Фюльбером Ботье уже стоял исходящий па?ром стакан. Фюльбер с наслаждением понюхал грог.

— У меня невралгия, а это отличное лекарство, — объяснил он сапожнику.

Потягивая напиток, букинист не спускал глаз с коллег на набережной. Лефлоик ухитрился продать еще одну гравюру и сейчас с важной миной заворачивал ее в полосу литературного журнала «Жиль Блаз». Несколько прохожих столпились у стойки Муазана.

— А она тут что делает?! — вдруг воскликнул Фердинан Питель.

— Кто? — Фюльбер Ботье отодвинул подальше занавеску. На противоположном тротуаре с Жоржем Муазаном беседовала светловолосая женщина. — Хороша! — оценил он. — Одалиска, сбежавшая с полотен Энгра и Делакруа.

— Э, полегче! — возмутился Фердинан. — Это ж моя тетушка!

— А что я такого сказал? Энгр и Делакруа — великие художники. Ваша тетушка увлекается охотой?

— Вот это вряд ли. Задерните занавеску, не хочу, чтобы тетушка меня заметила. Имейте в виду, месье Фюльбер: мужчины ее не слишком интересуют. Впрочем, все женщины такие — им дела до нас нет.

— Странное у вас мнение о слабом поле, — хмыкнул букинист. — Я-то думал, вам достаточно свистнуть — и любая красотка упадет в ваши объятия… Ну по?лно, по?лно, не хмурьтесь, я просто вас подначиваю. Однако согласитесь: без женщин нам, мужчинам, в этом мире и делать было бы нечего… О, ваша тетушка уходит, вы спасены… Черт! Вот и у Муазана первая прибыль, если так пойдет и дальше, мне останется только чмокнуть старушку в зад!