Пока остальные зрители настраивали бинокли, разглядывая декорации, являвшие миру деревеньку Газа в Палестине, Виктор прикрыл глаза, впуская в себя музыку — хор дал начало первому акту «Самсона и Далилы» [Либретто Фердинана Лемера. Опера в трех актах создана в 1877 г. в Веймаре. (Примеч. авт.)] Камиля Сен-Санса:

Господь! Израиля Отец!
Внемли мольбе детей Твоих!

— О да, внемлите моей мольбе, заклинаю, не отталкивайте меня по своей извечной привычке, — прошептали Виктору на ухо.

Он резко обернулся, и в ту же секунду узнал княгиню Максимову. С этого момента нить драмы, разворачивавшейся на сцене, была для него потеряна — голову вскружил, лишив способности соображать, густой аромат жимолости, ее духов.

— Эдокси! Я думал, вы всё еще на юге с подругой…

— Увы, мой милый, мы всё еще были бы там, если бы эта дуреха Ольга не спустила почти все свое состояние в казино Монте-Карло — она, видите ли, увлеклась игрой в рулетку. О, глядите-ка, и этот, как всегда, здесь! Вон там, у авансцены, господин с седыми бакенбардами, видите?

— Один из ваших поклонников?

— У меня гораздо меньше поклонников, чем вы себе навоображали, а этот к тому же ужасный сумасброд. Его зовут месье Шошар. Бывший лавочник, недавно сделался директором Больших магазинов Лувра. Его страсть — часы с маятником, он их коллекционирует. Представляете, что творится, когда вся эта коллекция начинает дружно звонить в полдень? А еще Шошар член Общества вспомоществования «крысам».

— Крысам?! — удивился Виктор.

— Оперным «крысам», невежда! — фыркнула Эдокси.

На них возмущенно зашикали захваченные представлением зрители из соседней ложи, и пришлось продолжить разговор в кулуарах.

— По счастью, моего влияния на Ольгу хватило, чтобы обуздать ее взрывной темперамент и помешать бедняжке разориться в прах, а заодно и лишить меня моего собственного капитала. Иначе не знаю, как бы мы вернулись в Париж — наверное, пешком, голые и босые! — Эдокси сокрушенно вздохнула, отчего в глубоком вырезе декольте колыхнулась грудь. — Хорошо, что милый Амедэ, который к нам слишком уж благосклонен — да-да, двум несчастным стареющим изгнанницам порой так нужна мужская поддержка! — прислал денежный перевод, это позволило нам покинуть гибельное место.

— Ольга выздоровела?

— О да, она чувствует себя прекрасно, у нас с Амедэ уже голова кругом идет от ее пируэтов по всей квартире. Но она не столько репетирует, сколько пытается таким образом, изматывая себя, избавиться от страхов. Амедэ рассказал нам о трагической смерти Жоашена Бландена и о том, что случилось с Аженором Фералесом. Такое впечатление, что злая судьба ополчилась на людей из нашего окружения.

Виктор сдерживался как мог, но так и косил глазом в сторону декольте Эдокси, которая старательно выставляла бюст ему на обозрение, куда бы он ни повернулся. Пришлось контратаковать вопросами:

— Что вы думаете об этой эпидемии смерти? У вас наверняка должны быть какие-то предположения.

Княгиня Максимова приняла позу античной плакальщицы, но слезы все-таки сдержала волевым усилием, превратившим ее лицо в меланхолическую маску.

— Предположения? Я же ничего не знаю. Судьба, случай, фатальное стечение обстоятельств…

— Вы не находите странным, что все три жертвы фатального стечения обстоятельств перед смертью получили в дар пряничную свинку, какие продают на ярмарках — считается, что они приносят удачу? На каждой было написано имя жертвы. Все трое умерли, отведав угощения. Впрочем, прошу прощения — вы действительно не могли знать. Мы с Жозефом сами лишь недавно обнаружили этот общий знаменатель и держали его в тайне. Кстати, и Ольга Вологда дорого заплатила за то, что откусила кусочек от пряничной свинки в день премьеры «Коппелии». А еще меня сбивает с толку одно воспоминание. На том концерте в Катакомбах, куда вы меня так настойчиво приглашали, вы, говоря о какой-то танцовщице, обронили фразу, что она, мол, своего добьется, если только не объестся пряничными свинками…

На какое-то мгновение Эдокси растерялась — на щеках выступили красные пятна, дрогнули ресницы. Но она тотчас взяла себя в руки и вызывающе рассмеялась:

— Ну наконец-то я нашла средство заинтересовать вас своей скромной персоной! Мне посчастливилось стать подозреваемой! Обыщите же меня немедленно, я настаиваю на этом. Скорее же — хватайте, ощупывайте, ищите улики, которые превратят меня в специалистку по убийствам. И я непременно признаюсь вам, что у меня гораздо больше талантов, чем вы думаете.

В это время из зала хлынула волна зрителей, спешивших воспользоваться первым антрактом, Виктора толкнули, и ему не пришлось самому уклоняться от внезапно шагнувшей к нему княгини.

— Дорогая моя, позвольте вас покинуть — у меня тут назначена встреча, которую я не могу пропустить. Продолжим этот разговор во втором акте.

— Трус! — раздосадованно воскликнула Эдокси. — А вы не подумали, что моя жизнь подвергается смертельной опасности? Я вовсе не убийца!

Но Виктор уже нырнул в толпу.

«Артистки, да? Это? Вульгарные статистки, мой Всемогущий, испорченные создания, кои выставляют свои юные тела на показ публике, уверенной, что перед ними скромницы, посвятившие свою жизнь без остатка хореографии. А на самом деле они тут машут ножками только ради того, чтобы в конце концов соблазнить какого-нибудь богатого старикашку!»

Мельхиор Шалюмо в клетчатом пиджаке и оранжевых панталонах шагал по фойе Танца, куда допускались лишь владельцы абонементов и несколько привилегированных особ. Ему хотелось наброситься с кулаками на всех этих господ в безупречно белых манишках и безупречно сидящих фраках, на представителей элиты высшего света, разглядывающих и сопоставляющих достоинства танцовщиц — так плантаторы выбирали рабов на невольничьих рынках. Но он лишь прошипел сквозь зубы:

— Свиньи! Грязные свиньи!

Среди посетителей Мельхиор узнал наследника одного из блистательных престолов Европы — наследник увивался за мадемуазель Хирш, участвовавшей в первом акте «Самсона и Далилы» Сейчас они о чем-то болтали, но молодой человек, старавшийся сохранять серьезную мину, проявлял больше внимания к ножкам собеседницы, нежели к ее откровениям.

«Только посмотрите на него! Делает вид, будто явился сюда провести опрос по поручению академического жюри премии Монтийона! [Жан-Батист-Антуан Оже, барон де Монтийон (1733–1820) — филантроп и экономист, родился и умер в Париже, завещал Институту Франции ренту на учреждение трех премий, в том числе за добродетель. (Примеч. авт.)] Лицемер!»

— Прошу прощения, любезный джентльмен, вы случайно не Мельхиор Шалюмо?

Человечек с подозрением оглядел задавшего вопрос незнакомца с тонкими усиками, которого уже не раз замечал в окрестностях дворца Гарнье.

— А вы сами кто будете?

— Простой книготорговец. Я собираюсь опубликовать исследование об этом прекрасном дворце и собственно о Парижской опере. Знающие люди, коим я всецело доверяю, посоветовали обратиться к вам за некоторыми разъяснениями. К примеру, меня интересует происхождение одного слова, вернее понятия.

— Понятия? — переспросил Мельхиор, польщенный тем, что к нему посоветовали обратиться.

— Да-да, понятия «крысы». Ума не приложу, почему столь милых юных барышень в балетных пачках уподобляют этим отвратительным грызунам.

— О, тогда вы обратились по адресу! Существует несколько версий. Злопыхатели говорят, что эти девчушки острыми зубками изничтожают капиталы своих поклонников — престарелых сатиров. Некоторые рассказывают, что рабочие начали копать подземный ход под репетиционным залом молодняка, но, перепуганные неимоверным нашествием крыс, привлеченных водами большого резервуара, тотчас этот ход засыпали, оттуда и повелось. Бальзак вторую версию опровергает. По его мнению, [См. главу «Торпиль» романа «Блеск и нищета куртизанок». (Примеч. авт.)] «крыса» — это девочка, театральная статистка, склоненная распутниками к греху и пороку. Вот тут уже я не согласен и предлагаю вам четвертую гипотезу: юные ученицы балетной школы чисты — в отличие от того отродья, что нас окружает, видите? От этих прогорклых сливок общества. Вот только девчонки все время суетятся, шустрят и грызут орешки, пралинки, печенье — отсюда нелестное сравнение с крысами.

— Надо думать, они и пряничными свинками не брезгуют — знаете, теми, что продают на ярмарках на удачу?

Виктор и Мельхиор уставились друг другу в глаза с внезапной враждебностью, каждый отступил на шаг и смерил собеседника взглядом. В этот момент дали звонок к началу второго акта, и Мельхиор бросился оповещать певцов. А Виктор задумчиво полюбовался кессонным потолком, балетными станками, обитыми бархатом (здесь балерины разминались, когда не хватало места в гримерке) и огромным зеркалом Святого Габена, в котором несколько минут назад отражались силуэты корифеек — солисток второго состава балета — и соблазнителей, обсуждавших их прелести. В этом сонме призраков-отражений затерялся маленький человек. Так он и есть убийца?..

Виктор быстро принял решение. Сен-Сансом придется пожертвовать, тем более что Эдокси уже испортила ему все удовольствие от оперы. Прежде всего нужно обыскать жилище Мельхиора Шалюмо. Мария Фералес сказала Жозефу, что оповеститель обустроился в чулане на седьмом этаже, над кабинетами администрации, — должно быть, найти его будет нетрудно.

Инспектор Вальми дождался ухода Виктора Легри, покинул свое укрытие за драпировкой и тщательно отряхнул полы редингота, к которым прилипло несколько волосков бархата.

Преодолеть препятствие в виде поста вахтера оказалось легче, чем Виктор ожидал, — супруги Марсо то ли были приглашены в зрительный зал, то ли закрылись у себя в каморке. Поднявшись на седьмой этаж, Виктор остановился отдышаться и с досадой отметил для себя, что, несмотря на постоянные велосипедные прогулки, призванные поддерживать организм в форме, он не так уж хорошо переносит физические нагрузки.

В скудном свете нескольких газовых рожков Виктор побродил по седьмому этажу, заглядывая в многочисленные помещения, а добравшись наконец до двери, которая вполне могла быть дверью того самого чулана, приютившего оповестителя, попытался вспомнить наставления Рауля Перо в деле взлома. Сомнений в том, что замок заперт, не было. Какая-нибудь железяка, проволока или стержень — вот что нужно… Виктор прошелся по коридору, быстро отыскал оброненную кем-то шпильку для волос и попробовал отжать ею язычок замка. Щелчка не последовало — дверь была открыта. Виктор толкнул створку, шагнул в темную комнату, тотчас наткнулся правым коленом на угол сундука и невольно вскрикнул от боли, но по другой причине — внезапно ожгло плечо. Он резко обернулся.

Злобно прищурившись, скривив рот в яростной гримасе, на него снизу вверх смотрел Мельхиор Шалюмо.

— Книготорговец, приобщенный к культуре, да? Нет — жулик! Прохвост! Шпик! Я тебе покажу, как вламываться в чужой дом!

В руке оповестителя был кнут, как у цирковых укротителей. Произнося каждое слово, Мельхиор щелкал кнутом по полу, а Виктор тем временем пятился и на ощупь пытался найти, чем защититься. Под ладонью оказался какой-то крупный, но неожиданно легкий предмет. Выставив его перед собой как щит, Виктор начал наступать на коротышку. В тусклом свете удалось рассмотреть, что предмет — это ивовый манекен с полуоторванной головой, которая моталась из стороны в сторону.

— Адонис! — заверещал Мельхиор. — Он же ранен! Немедленно положи его! У него сейчас голова отвалится!

Конечно, Виктор мог бы одним ударом отправить маленького человека в нокаут. Но он не хотел драться. Лучше избежать скандала, продолжить расследование и собрать доказательства против зловредного коротышки. Поэтому Виктор одним прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от выхода, швырнул манекен в противника и кинулся к лестнице.

— Адонис! Бедная твоя головушка! Этот негодяй за все заплатит — я его поймаю, а потом вылечу тебя, обещаю! — Утешив друга, Мельхиор тоже бросился прочь.

Ни оповеститель, ни Виктор во время перепалки не заметили неслышно поднявшуюся на этаж тень. Инспектор Вальми убедился, что странная парочка умчалась вниз по ступенькам, вошел в чулан и, чиркнув спичкой, зажег свечу. Неугомонный Легри! Вот уж спасибо ему — очень упростил задачу. Инспектор осмотрел каморку, ничтожные сокровища Мельхиора Шалюмо и поднял крышку ларца.

— «Саламбо»… «Это было в Мегаре, предместье Карфагена, в садах Гамилькара…» [Г. Флобер «Саламбо» (пер. Н. Минского). (Примеч. пер.)] Так-так, любопытная коллекция: кружевная митенка, деталь какого-то музыкального инструмента, вероятно… платок с инициалами «Ж.Б.». Жоашен Бланден? Похоже на улику…

Он мысленно вернулся к результатам проделанной за последние дни работы. На вскрытие попал только труп скрипача. Согласно отчету судмедэксперта, в его желудке было обнаружено ядовитое вещество, похожее на алкалоид, содержащийся в растении под названием борец, или аконит, но поскольку смерть была вызвана сердечным приступом, подробного анализа не проводилось. Семья Тони Аркуэ отказала в эксгумации, а Мария Фералес после гибели мужа совсем обезумела и настояла на том, чтобы тело покойного сразу выдали ей. В результате Аженор Фералес был похоронен, так и не попав на стол полицейского патологоанатома.

Инспектор Вальми вздохнул. Все-таки неплохо, что этот книготорговец повсюду сует свой нос. Пусть всё разнюхает, а он, Вальми, без зазрения совести воспользуется плодами труда сыщика-любителя, который настолько неблагоразумен, что вечно влипает в опасные ситуации, зато хитер в должной мере, чтобы находить след. Мельхиора Шалюмо, например, нашел — а такого подозреваемого из виду упускать нельзя. Единственная неприятность: вместо того чтобы помешать убийце, инспектор Вальми рискует толкнуть его на новое преступление. «Будем надеяться, что книготорговец успеет первым и соберет против него улики. Пусть потаскает из огня каштаны, а полакомлюсь ими я!»

Виктор заскочил в фиакр на ходу в тот самый момент, когда Мельхиор Шалюмо уже вцепился в карман его пиджака. Дверца клацнула прямо перед носом оповестителя, и тот остался на мостовой извергать проклятия вслед укатившему экипажу.

Пока Виктор восстанавливал дыхание и душевное равновесие, убегала вдаль авеню Опера, больше года назад украшенная вдоль тротуаров и по центру фонарными столбами с дуговыми лампами. Дворец Гарнье по мере удаления терял вид огромного перевернутого котла и превращался в бонбоньерку. «Теперь нужно расслабиться, выкинуть из головы мысли об Эдокси и Мельхиоре. Завтра будет время о них подумать…»

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Вторник, 13 апреля

Проснулся Виктор на заре, бесшумно вынырнув из кошмара: ему снилось, что вокруг лодыжек обвился кнут и кто-то неумолимо подтягивает его к разинутой пасти огромной голодной свиньи. Он быстро оделся и побежал в сарай месье Бодуэна. Накануне столяр вручил наконец ключ Таша, и та, не дождавшись мужа, перевязала подарок ленточкой и оставила его на подушке. К тому времени как Виктор вернулся из Опера, Таша уже спала.

Осмотрев сарай, он подумал, что сначала здесь надо вытереть пыль, покрасить стены, а затем поставить водопроводный кран и раковину. Чем заполнить шкафы, у него найдется — вся квартира забита заархивированными по датам и темам клише последних лет. Но все это хранится в разных комнатах, а теперь его фоторепортажи будут собраны в одном месте. Разумеется, тут вам не фотолаборатория, какую мадам баронесса Ротшильд отгрохала в саду своего особняка на улице Монсо, но если использовать пространство рационально и сделать несколько перегородок, можно будет на одной стороне держать негативы, на другой позитивы, и еще останется место для ретуши и лаков. На этажерках разместим рамки, флаконы с гипосульфитом, проявители и разноцветные стекла, позволяющие варьировать освещение в зависимости от задач съемки. А отапливать помещение можно будет с помощью калорифера.

Виктор наскоро позавтракал кофе с круассаном в лавке овернца на углу, вернулся к дому 36-бис и выкурил сигарету во дворе, где уже нежилась на первом весеннем солнышке Кошка, задрав все четыре лапы и подставляя пузо почти теплым лучам. Стараясь ступать тихо, он вошел в мастерскую Таша. Лишняя предосторожность — она уже проснулась, сидела в алькове, отбросив одеяло и собиралась впиться зубами в лакомство, которое Виктор сразу же узнал. В два прыжка он оказался рядом с постелью и вырвал у жены из рук… пряничную свинку.

— Не смей! Скорее вытри руки! Возьми мой платок!

Ошарашенная Таша уставилась на мужа во все глаза:

— Я всего лишь хотела выполнить твое пожелание, вот… — Она указала на смятый листок, лежащий на прикроватной тумбочке.

...

Пусть на смену сладкому сну придет

сладкое пробуждение!

Вставай пораньше, соня!

— Это же не мой почерк! — воскликнул Виктор, прочитав.

— Правда? А я подумала, это так мило с твоей стороны, несмотря на то что посыльный меня разбудил и пришлось тащиться открывать ему дверь.

— Как выглядел посыльный? Человечек очень маленького роста, в клетчатом пиджаке?

— Что за ерунда? Человек как человек, в обычной униформе посыльного, попросил меня расписаться на бланке… А ты, кстати, откуда? Не ночевал дома, да? Впрочем, кажется, я слышала сквозь сон оглушительный храп…

— Я проснулся раньше тебя и наведался в сарай месье Бодуэна, — пробормотал Виктор, с ужасом глядя на пряничную свинку. И на выведенное на ее боку фиолетовой глазурью, украшенное цветочками имя «ТАША». Он быстро завернул отраву в оберточную бумагу. — Этот подарок не от меня. Должно быть, кто-то из твоих друзей с Монмартра пошутил.

— Пошутил? — удивилась Таша. — А что смешного в том, чтобы подарить хорошему человеку вкусную вкусность?

— Ну посмотри на себя, дорогая! В этих вкусностях очень много сахара и жира, к тому же вообще неизвестно, из чего их делают, не хватало еще пищевого отравления в твоем положении. Я не хочу, чтобы ты рисковала своим здоровьем и здоровьем малыша. Ты же, как только избавишься от бремени, сразу вскочишь на свой велосипед, а сейчас совершенно необходимо соблюдать режим…

— Что за чушь ты несешь? — перебила Виктора жена. — Как только «избавлюсь от бремени»? Я вообще-то еще собираюсь кормить ребенка грудью… Ох, погоди-ка, ведь ты что-то от меня скрываешь, так? Ты же белый как полотно, и вообще вид у тебя такой, будто ты черта увидел! И все из-за какой-то пряничной свинки?.. А это что? Хочешь, чтобы я умывалась в постели? — Таша изумленно воззрилась на тазик с водой, мыло и полотенце — все это Виктор только что водрузил перед ней.

— Предосторожности никогда не бывают лишними. Я тоже, если позволишь, хорошенько вымою руки.

Их пальцы соприкоснулись в прохладной воде, и Таша не устояла перед искушением — обрызгала мужа, а тот зафыркал и поспешил к двери.

— Куда ты?

— В лавку. Кэндзи сегодня надо рано уйти.

— Не забудь шляпу! Ой, постой, у тебя карман оторвался, держится на ниточке. Надень другой пиджак. Ты меня не поцелуешь?

Виктор взял помятую фетровую шляпу, накинул старый редингот, чмокнул жену в нос и побежал в «Эльзевир».

Кошка, воспользовавшись тем, что хозяин открыл дверь, метнулась в альков, под бочок к хозяйке, и принялась ластиться к ней. Таша рассеянно погладила любимицу правой рукой, покусывая ноготь на мизинце левой.