3

17 октября

В два часа ночи Миро проснулся. Его преследовало видение: голый Ролан на полу под строгим взглядом Джеймса Мэйсона. Миро, спотыкаясь, отправился в ванную. Джеймс Мэйсон! Видение казалось настолько нелепым, что у него все поплыло перед глазами. Он намочил лицо холодной водой. В голове будто что-то щелкнуло: «Немо! Капитан Немо! Джеймс Мэйсон в роли Немо в фильме студии Уолта Диснея». Миро было лет семь или восемь, когда он посмотрел «Двадцать тысяч лье под водой». После этого ему снились кошмары: полчища спрутов с клейкими щупальцами! Он закрыл кран, поднял голову, взглянул на себя в зеркало: настоящий зомби. Второй щелчок: «Ролан! Жюль Верн!» Что за идеи роились в его подсознании? Это и правда загадка или пагубное воздействие рагу? Он чувствовал страшную усталость. Вернувшись в постель, тут же провалился в сон.

Ему снились Нелли, Стелла Кроненбург и его мать, умолявшая вернуть ей омолаживающий гель «Юность», производимый нормандскими монахами; последнее показалось ему совершеннейшим бредом, ведь бедная женщина покинула этот мир уже тринадцать лет тому назад. Но еще большим бредом было появление мегеры в вязаной шапке, требовавшей во что бы то ни стало продать ей книгу последнего гонкуровского лауреата под названием «Как пересечь площадь Бастилии на велосипеде».

Миро проснулся от отчаянных криков близнецов Левассёр. Было семь утра. Он набрал номер Нелли. Выслушал более двух десятков гудков, прежде чем повесить трубку. Пока Лемюэль уплетал огромную порцию сухого корма, Миро проглотил две таблетки аспирина, запил их скверным сладким кофе и вернулся в постель. Он проспал до девяти. Вновь попытался дозвониться до Нелли и на этот раз наткнулся на автоответчик, велевший ему оставить сообщение. Как и всегда, он ничего не сказал — не сумел подобрать нужные слова. Неохотно поднялся, набил рюкзак книгами и сел в метро, надеясь, что неожиданно хорошая погода не переменится до вечера. На станции «Шатле» он вспомнил, что забыл дома кошелек.

— She hangs her head and cries in my shirt. / She must be hurt very badly…1* [Песня «Sad Lisa» Кэта Стивенса, 1970 г., с альбома Tea for the Tillerman. (Здесь и далее цифрами обозначены примеч. автора.) // «Она опустила голову, и слезы текут мне на рубашку. / Ей, должно быть, очень плохо…» (англ.)] — напевала девушка в наушниках.

Время от времени она замечала в витринах отражение невысокой молодой женщины с собранными в хвостик волосами. Она удивлялась, приходилось тут же напоминать себе: «Это я, я!»

Она прошла мимо здания Оперы, пересекла улицу Фобур-Сент-Антуан. Она не понимала, что заставляет ее снова и снова возвращаться в этот квартал: как будто бы ее тело обладало собственной волей и по наитию находило дорогу. Она прекрасно помнила все те места, где раньше бывала Мари-Джо: эти воспоминания стали частью ее настоящего. Бистро «У Ненетт и Мориса» превратилось в азиатский фастфуд, на месте театра открылся супермаркет. Она испытывала своего рода ликование — и в то же время грусть. Она подняла голову. Гений Свободы на фоне неба все так же стремился ввысь.

Она повернула обратно. Выбрала скамейку на небольшой площадке у канала Сен-Мартен, села, открыла сумку и вытащила моментальный снимок, сделанный как-то днем на террасе кафе «Ле Дом». Она никак не могла его выбросить. На снимке были все трое — Ролан, Миро, Мари-Джо со своей длинной челкой — юные, совсем юные: они улыбались, прижавшись друг к другу. Однажды они сходили в Синематеку на старый гангстерский фильм, после чего Мари-Джо сделала себе прическу, как у Вероники Лейк, американской актрисы сороковых годов. Волосы, закрывавшие часть лица, подчеркивали ее образ роковой женщины. Юноши чокались, Мари-Джо смотрела в объектив. Снимала наверняка та, другая — самозванка, мерзкая недотрога.

Девушка с плеером улыбнулась. Она испытывала нежность к Мари-Джо времен этой фотографии, к той, что боролась, стремясь добиться всего, о чем остальные лишь мечтают: успеха, признания, любви, к той, что часто говорила: «Есть лишь один способ прожить жизнь — знать, чего ты хочешь, и получить это». Парни тогда посмеивались над ней — им было неловко от того, что соблазнительная девушка может так рассуждать.

Девушка в наушниках порвала фотографию. Она достигла того странного состояния внутреннего спокойствия и уверенности в себе, какое бывает необходимо для принятия важных решений. Она встала. Она была нужна Мари-Джо.

Два-три голубоватых просвета на сером небе выманили на набережную Сены старьевщиков и любителей пеших прогулок. Еще до полудня заработок Миро сравнялся с забытой им дома суммой. Стелла Кроненбург появилась как раз тогда, когда какой-то не имеющий лицензии торговец предлагал Миро купить у него газовый баллончик для самообороны по сходной цене — 39 франков вместо 49, сделка века. Пока соседка раскладывала на своем лотке сувениры, Миро сбегал за бутербродом и стаканчиком кофе.

Во второй половине дня произошло два события, восстановивших дружбу между Миро и Стеллой, которую несколько подпортили недавние размолвки. Перелистывая страницы книжицы Фруттеро и Лучентини [Карло Фруттеро (1926–2012) и Франко Лучентини (1920–2002) — итальянские писатели, журналисты, известные своими детективными романами, написанными в соавторстве.] «Господство идиотизма», Миро заметил, как какой-то мужчина в широком пальто сунул во внутренний карман эмалевую репродукцию «Подсолнухов» Ван Гога. Когда клептоман проходил мимо его лотка, Миро схватил его за руку и вытащил из кармана «Подсолнухи».

— Он резким жестом распахнул плащ и продемонстрировал перепуганной барышне свои подсолнухи! — с пафосом произнес Миро, возвращая соседке похищенное имущество.

Этот героический поступок обеспечил ему банку пива и бесконечную благодарность Стеллы, которая немедленно отплатила ему услугой за услугу. Чернокожий парень с фигурой сумоиста спросил у Миро, есть ли у него книга «Сатана там правит бал и оргию». Миро ответил ему, что Жорж Анкетиль [Жорж Анкетиль (1888–1945) — французский журналист, автор многих статей, превозносивших свободную любовь.] удовольствовался написанием книги под названием «Сатана там правит бал». Сумоист нахмурил брови и злобно повторил:

— «И ор-ги-ю!»

— Простите, никакой оргии, — ответил ему Миро и тут же почувствовал, как его схватили за лацканы куртки и сильно встряхнули.

И тут откуда-то выскочила Стелла: потрясая Эйфелевой башней размера XXL, она кинулась на обидчика с криком:

— Ты что это, оглох, парень? Не слышишь, что ли, что тебе говорят? Нет здесь никаких оргий, скотина ты этакая!

Миро глядел на стоящую вдали статую Генриха IV и надеялся, что умрет быстро и не успеет почувствовать боль.

— Ну что, парень, теперь услышал? Давай-ка, пошевеливайся, дуй отсюда! — визжала Стелла.

Сумоист поднял руку, прикрывая лицо, и поспешно ретировался, вслед ему неслись вопли разъяренной торговки сувенирами.

— Да что это с ними такое? Если так будет продолжаться, я совсем тут свихнусь!

Чтобы успокоиться, Стелла сделала хороший глоток пива.

— Что же это творится, Миро? Вчера явилась эта чокнутая, устроила мне сцену, как будто я ей что-то должна. А в прошлом месяце — я уж и забыла — приходила эта рыжая курица, возомнившая себя станцией метро «Луиза Мишель».

— Что? Кто? — встрепенулся Миро.

— «Луиза Мишель», ты что, оглох? Это станция на моей ветке, я живу между «Гонкур» и «Пармантье» … Слушай-ка, что это с тобой, ты часом не отрубишься прямо здесь?

— Повтори, что ты сейчас сказала.

— Я живу между станциями «Гонкур» и «Пармантье».

— Нет, до того. Ты говорила о женщине с рыжими волосами и о Луизе Мишель.

— Ну да, есть такая станция метро — как «Шарль де Голль — Площадь Звезды» или «Бобиньи — Пабло Пикассо»… Чего ты распереживался, это что, твоя родственница?

— Нет. Луиза Мишель была революционерка, идеалистка, боролась против социального неравенства. Она жила в девятнадцатом веке. После Парижской коммуны ее сослали в Новую Каледонию. Ее называли Красной девой.

— Неплохо, с такими-то морковными волосами… В девятнадцатом веке, говоришь? Не глупи, Миро, повторяю тебе, она приходила с месяц назад! Совершенно тебя достала с этим своим Жюлем Верном! Эй, да что они там делают? Сейчас всё повалят! Черт вас возьми!

Стелла кинулась собирать рассыпавшиеся по тротуару репродукции «Джоконды».

Подняв воротник куртки, Миро прислонился к парапету. Он тут же все вспомнил. Перед глазами возник четкий образ немолодой рыжеволосой женщины. Она спрашивала «Двадцать тысяч лье под водой» и романы Луизы Мишель. Она настаивала: «Да, да, именно так, Луиза Мишель и “Двадцать тысяч лье под водой”», а затем добавила: «Знаете, почему?»

Он не знал. Тогда она объяснила: «Я — реинкарнация Луизы Мишель, и у меня есть цель. Я должна уничтожить этот роман, который якобы написал Жюль Верн, потому что на самом деле рукопись ему продала Луиза Мишель, обменяла на горбушку хлеба!»

Он записал ее заказ. С сумасшедшими нельзя спорить.

Возникло другое видение: Ролан, капитан Немо. Его вдруг бросило в жар. Есть ли какая-то связь между убийством, видением и безумной рыжеволосой женщиной? Кто-то об этом уже писал… Кто?.. Ах да, Юнг [Карл Густав Юнг (1875–1961) — швейцарский психиатр, разработавший учение об архетипах.]! «Черт, Миро, прекращай, ты и правда не в себе! Хотя это действительно странно».