Еще на рассвете он привязал мула возле ручья. Прежде чем напоить его, Сулла вошел в воду — прямо в тунике — и смыл с себя последние следы своей мачехи Клитумны. Оставалось еще одно неотложное дело, и Сулла занялся им, как только вышел из воды. На его поясе в ножнах висел маленький кинжал. Сулла сделал небольшой надрез с левой стороны лба, чуть ниже линии волос. Сразу обильно потекла кровь. Но это — лишь начало. Рана не должна выглядеть аккуратной. Поэтому Сулла взялся пальцами за края разреза и стал растягивать, пока не разорвал их, значительно увеличив рану. Кровь полила ручьем, капая на грязную маскарадную одежду и расплываясь по мокрой ткани выразительными подтеками. Ну вот! Теперь хорошо! Из пояса он вынул заранее приготовленную прокладку из белой ткани и плотно прижал ее к разрезу, крепко привязав матерчатой лентой. Кровь попала в левый глаз, он небрежно смахнул ее рукой.

Всю ночь он ехал, безжалостно понукая животное, когда оно замедляло бег. Мул очень устал. Но понимал, что бежит домой, в свою конюшню, и, как все ему подобные, был добродушнее и выносливее, чем лошадь. И Сулла ему нравился. Ему, более привыкшему к боли подгубного ремня, нравился вкус уздечки. Ему нравилось молчание хозяина, его миролюбие. Поэтому ради него он бежал рысцой, легким галопом, переходил на шаг, потом, немного отдохнув, опять набирал темп. Пар поднимался от его косматой шерсти. Мул ничего не знал о женщине, лежащей на камнях со сломанной шеей. Для него Сулла был добрым человеком.

За милю до конюшен Сулла спешился и, сняв с мула веревку, забросил ее в кусты. Потом он шлепнул животное по крестцу и направил его в сторону конюшен, уверенный, что тот найдет дорогу. Но когда Сулла с трудом поплелся к Капенским воротам, мул последовал за ним. Сулле пришлось отгонять его камнями. Мул понял намек, махнул хвостом — и пошел прочь.

Закутанный в накидку с капюшоном, Сулла вошел в Рим как раз в тот момент, когда восточный край неба порозовел. За девять часов, в каждом из которых было по семьдесят четыре минуты, он доехал от Цирцей до Рима, что было подвигом для уставшего мула и человека, впервые севшего в седло.

Лестница Кака вела от Большого цирка к Гермалу на Палатине. Она была окружена наисвященнейшей землей — там обитал дух первоначального города Ромула. Небольшая пещера да родник, бьющий из камня, — вот где волчица выкормила близнецов Ромула и Рема. Сулле это место показалось подходящим, чтобы спрятать свои вещи. Накидку с капюшоном и повязку с головы он тщательно засунул в полое дерево за статуей духа местности. Рана сразу же стала кровоточить, но теперь кровь сочилась медленно.

Ранние прохожие были потрясены, увидев пропавшего Суллу, с трудом бредущего в окровавленной женской тунике, такого грязного и покалеченного.

В доме Клитумны все были на ногах. Слуги не ложились с тех пор, как Геркулес Атлант в бешенстве покинул дом — почти тридцать два часа тому назад. Когда привратник впустил Суллу, похожего на призрак, слуги кинулись к нему со всех сторон, чтобы оказать помощь. Его вымыли, уложили в постель. Вызвали не кого-то, а самого Афинодора-сицилийца, чтобы тот осмотрел рану на голове хозяина. И Юлий Цезарь пришел спросить, что случилось с соседом, потому что весь Палатин разыскивал его.

— Расскажи мне, что можешь, — сказал Цезарь, садясь у ложа.

Сулла выглядел очень убедительно. Синева вокруг губ, бесцветная кожа белее, чем обычно, усталые глаза покраснели и воспалились.

— Глупо, — невнятно произнес он. — Не стоило связываться с Геркулесом. Я крепкий, могу постоять за себя. Но уж не думал, что человек может быть так силен! Я полагал, он только даст представление — и все. Но он напился и… просто унес меня с собой, как куль! Я ничего не мог поделать, не мог даже остановить его! Он отпустил меня — потом, но, наверное, перед этим ударил. Я попал в какой-то переулок в Субуре и провалялся там, должно быть, целый день. Ты ведь знаешь, что такое Субура! Никто даже не пытался мне помочь. Когда я смог встать на ноги, то пришел домой. Вот и все, Гай Юлий.

— Тебе очень везет, молодой человек! — сказал Цезарь сквозь зубы. — Если бы Геркулес Атлант принес тебя к себе домой, ты мог бы разделить его участь.

— Его участь?

— Твой управляющий пришел ко мне вчера, когда ты не вернулся домой, и спросил, что ему делать. Услышав от него всю историю, я нанял гладиаторов и отправился с ними к Геркулесу Атланту. Мы обнаружили там следы настоящей бойни. По какой-то причине Геркулес Атлант превратил в щепки всю мебель, кулаками пробил в стенах огромные дыры. Он так напугал других жильцов, что они все разбежались. Сам он лежал посреди комнаты — мертвый. Я лично считаю, что у него случилось кровоизлияние в мозг и он от боли сошел с ума. Или же, возможно, кто-то отравил его. — Выражение брезгливости появилось на лице Цезаря и тотчас исчезло. — Умирая, он учинил этот разгром. Похоже, первыми его обнаружили слуги, но они исчезли до моего прихода. Поскольку мы не нашли никаких денег, думаю, слуги забрали все, что смогли, и убежали. Ведь ты заплатил ему за выступление?

Сулла закрыл глаза. Притворяться усталым ему не требовалось.

— Я заплатил ему заранее, Гай Юлий, поэтому не могу сказать, были ли у него в доме деньги.

Цезарь поднялся:

— Я сделал все, что мог. — Он сурово посмотрел на неподвижно простертую фигуру. Суровость эта пропала втуне — глаза Суллы были закрыты. — Мне искренне жаль тебя, Луций Корнелий, — добавил Цезарь. — Но так продолжаться больше не может. Дочь моя довела себя почти до смерти из-за своей детской привязанности к тебе. Даже сейчас она еще не оправилась. Ты доставляешь массу неудобств соседям, хотя, надо отдать тебе должное, ты не поощрял мою дочь. И если быть справедливым, я признаю́, что она сама доставляла тебе неудобства. Словом, я пришел к выводу, что тебе лучше жить где-нибудь подальше отсюда. Я послал письмо твоей мачехе в Цирцеи, чтобы она знала о том, что здесь произошло. Я также написал ей, что она уже давно надоела своим соседям и ей следовало бы перебраться в другое место. Здесь живут тихие люди. Мне не хотелось бы подавать жалобу городскому претору с просьбой защитить наши права на покой, тишину и физическое здоровье. Но как бы ни было это неприятно для меня, я готов подать такую жалобу, если буду вынужден это сделать, Луций Корнелий. С меня достаточно. Остальные соседи со мной согласны.

Сулла не шевельнулся, не открыл глаз. Цезарь стоял, раздумывая, дошел ли до Суллы смысл сказанного, и вдруг услышал храп. Тогда Цезарь повернулся и вышел.

Вести из Цирцей первым получил Сулла, а не Гай Юлий Цезарь. На следующий день прибыл посыльный с письмом от управляющего Клитумны в Цирцеях. В письме говорилось, что тело госпожи найдено у подножия утеса, на границе ее усадьбы. При падении госпожа сломала шею, но ничего подозрительного найдено поблизости не было. Как Сулле хорошо известно, сообщал в письме управляющий, последнее время госпожа Клитумна находилась в крайне подавленном состоянии.

Сулла спустил ноги на пол и встал с постели.

— Приготовьте мне ванну и чистую тогу! — приказал он.

Маленькая рана на лбу благополучно заживала, но края оставались еще лиловато-синими и припухшими. Кроме этого, ничто больше не напоминало о его вчерашнем состоянии.

— Пошли за Гаем Юлием Цезарем, — велел он Ямусу, когда оделся.

Сулла очень хорошо понимал, что все его будущее зависит от предстоящего разговора. Благодарение богам за то, что Скилакс увел Метробия с пирушки, хотя тот и протестовал, непременно желая остаться и узнать, что же случилось с его любимым Суллой. Воистину его удача в самом зените! Присутствие Метробия в доме Клитумны в тот час, когда обеспокоенный Ямус позвал туда Гая Юлия Цезаря, могло погубить Суллу навсегда. Нет, Цезарь никогда не проклянет Суллу, основываясь только на слухах. Но вот если он увидит собственными глазами… Отныне дорога в этот дом Метробию заказана. «Я иду по самому краю обрыва, — сказал себе Сулла, — и пора остановиться». Стих, Никополис, Клитумна. Сулла улыбнулся. Да, теперь он мог остановиться.

Конец ознакомительного фрагмента