И поэтому встречу с Генри нельзя было считать свиданием.

* * *

— Эй, Джек, ты когда-либо задумываешься об истории? — спросила Китти с палубы, стоя у поручней.

Джек Уиллис оторвался от коктейлей, которые смешивал в баре, и добродушно улыбнулся. Он всю жизнь преклонялся перед женской красотой, его жена была одной из самых красивых женщин, попавшихся ему на жизненном пути. В последние годы, однако, он сделал открытие: женщина, предпочитающая разговоры с ним походам по магазинам, имела для него особую привлекательность помимо ярких глаз, прелестного личика и убийственных форм, которыми Китти была тоже не обижена.

— Я думаю о ней, когда смотрю на звезды, — продолжала Китти. — Ведь на них смотрели пещерные люди. Клеопатра. Шекспир. На те же самые звезды. Пара веков для звезды ничего не значит. Не знаю почему, но меня это успокаивает.

Джек тоже не мог бы сказать, почему. Ему трудно было вообразить, что такого могло беспокоить красивую женщину, если она, конечно, на попала в аварию или зону боевых действий. Он выглянул из-за бара и принялся нарезать лайм.

— Люди в прошлом смотрели в небо, как я сейчас, — сказала Китти. — И чувствовали, что я сейчас чувствую, — благоговение. Пройдет еще несколько сотен лет, но люди будут чувствовать то же самое. Это как…

Джек подождал окончания фразы. Молчание затянулось. Даже не выглядывая, он понял, что Китти уже не стоит у поручней и не восхищается звездами. Он достал из-за резинки штанов пистолет и, стараясь ступать бесшумно, вышел на палубу. Китти нигде не было. Джек вспомнил, что Генри Броган говорил о сверхъестественной способности красивых женщин исчезать без следа. Они так делают, бросая нас ради какого-нибудь богатенького буратины.

«Эх, если б сейчас так и было», — упав духом, подумал Джек. Он рассчитывал, что на него не сделают покушения, пока он в американских водах. Почему он не высадил Китти в надежном месте, черт побери…

Джек увидел на палубе акваланг и ласты, а краем глаза заметил метнувшуюся к нему тень, мгновенно превратившуюся в человека с пистолетом. Джек бросился вперед, чтобы упредить его, они начали бороться. Джек давным-давно не участвовал в рукопашных схватках, он чувствовал, что противник сильнее и, вероятно, моложе. Надо кончать побыстрее, иначе сил не хватит.

Джек все еще пытался нацелить пистолет в грудь аквалангиста, как вдруг прямо над ухом грохнул выстрел. Оглохнув, он только прибавил прыти, пока еще не чувствуя, ранен или нет, — на одном адреналине. Ему почти удалось прижать ствол к животу противника, но чья-то рука сзади захватила шею.

«Черт, я бы услышал, как подкрался второй, если б не выстрел», — успел подумать Джек, прежде чем потемнело в глазах.

* * *

Действуя быстро и слаженно, как труппа смертельного балета, команда связала убитых — главного объекта и его спутницу — по рукам и ногам, подцепила груз и выбросила за борт. Агенты не ожидали, что задание окажется таким легким. Женщина подвернулась случайно, а вот Уиллис считался матерым зверем с опытом тайных операций. Очевидно, жизнь на пенсии не пошла ему впрок, он слишком быстро уступил — никакого азарта, даже обидно.

Оставалось надеяться, что завершение операции будет поинтереснее. Как сохранить высокую кондицию, если объекты даже не оказывают сопротивление?

Глава 6

Генри Броган тонул в общественном плавательном бассейне Филадельфии.

Дети вокруг него молотили ногами, взбивая пену, хохотали, словно им взаправду было очень весело. Так оно и было — для них. Ведь они не тонули. Почему? Почему все прыгают в воду, веселятся и только он один тонет?

Когда он уже решил, что умрет, две сильные руки схватили его под мышки и вытащили из воды на пропахший хлоркой, насыщенный светом воздух. Генри, кашляя и разевая рот, поморгал, чтобы вода ушла из глаз. Отец смотрел на него с улыбкой. Его огромное лицо заслоняло собой почти весь мир, даже небеса. Генри ничего не видел перед собой, кроме этого массивного улыбающегося лица, половину которого занимали зеркальные солнечные очки, — отец никогда их не снимал. В стеклах отражался перепуганный пятилетний Генри, щуплый, в не по размеру больших трусах, которые приходилось завязывать тесемкой, чтобы не спадали, задыхающийся, дрожащий от стыда, страстно желающий улизнуть, потому что знал, что сейчас произойдет — то, что всегда происходило.

— Будем учить тебя работать ногами! — со смехом сказал отец. Звук его голоса заглушал детские крики и плеск воды. — Сосредоточься, Генри! Тебе уже пять лет! Это нетрудно! Давай, еще раз!

Оба Генри на отражении в очках беспомощно взмахнули руками и съежились — отец швырнул его обратно в воду, как рыбак выбрасывает слишком мелкую рыбешку. На поверхности колыхалась тень нависшего над водой отца, а Генри опять погружался — все глубже и глубже. Гулкий громоподобный смех стал глуше.

По телу Генри электрическим током пробежал ужас. Он попытался закричать, но издал лишь негромкое, свистящее бульканье. Светлый прямоугольник поверхности наверху отдалялся все больше. Как бы он ни двигал ногами и руками, пытаясь всплыть, у него ничего не получалось — вода держала крепко. Ноги стали тяжелыми, такими тяжелыми, будто к ним привязали огромный груз. Он чувствовал, как этот груз тащит его за щиколотки все дальше вниз, на такую глубину, где он еще ни разу не был, так глубоко, что ему ни за что на свете не всплыть на поверхность. Вокруг него смыкалась тьма. Отцовский смех, крики детей, плеск воды постепенно замерли, и он тоже сейчас навсегда замрет.

«Спасите меня! — с мольбой тянул он руки к далекой мерцающей поверхности. — Спасите!»

Внезапно в поблекший прямоугольник наверху врезалась чья-то темная фигура — кто-то нырнул за ним. Генри узнал фигуру, это была его мама. Он вскинулся, усилием воли отогнал тьму, протянул навстречу руки. Мать всегда приходила на помощь… но не всегда успевала.

Тьма сопротивлялась, душила, не отпускала. Вода чересчур холодна для бассейна. На языке — вкус соли, а не хлорки. Он тонул в океане, а значит, мать не придет на помощь. Ее больше не было рядом, как, впрочем, и отца. И это не Филадельфия — совершенно другое место и время, в котором его подстерегало нечто худшее. Руки и ноги так отяжелели, что он не мог ими даже пошевелить. Не мог закричать, даже в уме. Мог лишь погружаться все глубже в холод и тьму.

Тишину разорвал непрерывный писк. Это какой-то прибор, понял Генри. Наступила клиническая смерть. Но не надолго — он уже возвращался. Его спасла не мать, а кто-то другой. Сейчас станет чертовски больно. Как только к коже прикоснулись электроды дефибриллятора, он сразу же очнулся. Генри не долго радовался, что лежит в собственной постели. Писк никуда не делся.

Генри схватил с тумбочки айпад и выключил сигнал тревоги сигнализации. Кто-то налетел на лазерный «спотыкач», установленный на периметре участка. Если прохлаждаться, клиническая смерть наступит наяву.

В зеркале напротив кровати что-то мелькнуло, оно отразило какое-то движение за окном слева от Генри. В темноте вспыхнула и начала кружиться красная точка — стрелок искал цель.

Генри беззвучно взял свой сотовый и набрал номер, одновременно сползая с кровати на пол. «Ну, давай!» — мысленно попросил он, открывая люк в полу рядом с кроватью и спускаясь в подполье. Тревожная сумка лежала там, где он ее оставил, — покрытая пылью снаружи, но чистая и сухая (предположительно) внутри. На звонок все еще не отвечали. — «Ну же, ну!»

— Надеюсь, это означает, что мы снова работаем вместе? — без приветствия сказал Монро.

— Где ты? — прошептал Генри.

— Слежу за одной чертовой машиной, — недовольно ответил бывший напарник.

— Слушай, немедленно уходи оттуда, — тихо сказал Генри, ползком передвигаясь по земле. Когда он попросил прораба поставить дом на полуметровые бетонные сваи, тот посмотрел на него как на ненормального. Прорабам не приходится быстро и незаметно покидать свои дома посреди ночи.

— Не возвращайся домой, не ходи к подружке. Езжай на автобусную станцию, купи билет за наличные. Везде пользуйся только наличными. Если надо, укради, но только не бери деньги из банкомата. Уезжай в такое место, где тебя никто не знает.

— Черт! — голос Монро дрогнул. — Ты уверен?

— Они за окном моего дома. Извини, приятель. Из-за меня ты стал лишним свидетелем.

— Я разберусь, — ответил Монро, безуспешно пытаясь скрыть страх под напускной храбростью. — Как с тобой связаться?

— Никак. Хочешь жить — не звони мне. Никому не звони. Никогда. Особенно в РУМО. Выброси свой телефон. Ты меня понял?

Генри забеспокоился, что Монро начнет артачиться, но он не стал. Парень вообще ничего не сказал. Вместо этого Генри услышал два громких хлопка и звук удара сотового телефона о землю. Генри зажмурился. Перед глазами встал образ человека-пуделя — их самая первая встреча, фотография с плохим изображением Дормова, которую Монро показал Генри на своем телефоне, молодой, веселый, знающий себе цену парень, уверенный, что будет жить вечно и никогда не состарится.

Генри скатал скорбь в маленький шарик и засунул его на самое дно сознания. Горевать о гибели Монро нет времени. Сначала надо позаботиться о собственной жизни. Генри открыл тревожную сумку и быстро осмотрел содержимое — одежда, обувь на месте, это хорошо, для уважающего себя агента недостойно погибать босиком и в штанах от пижамы, даже если он на пенсии. Между слоями одежды в сумке лежали несколько пачек денег, паспорт, «Глок» и, самое главное, два автомата IWI ACE. Генри любил эти израильские штучки — если требовалось автоматическое оружие, умещающееся в тревожной сумке без подозрительных выпуклостей, «израильтяне» были идеальным вариантом.

Генри достал один из автоматов, проверил боезапас и, работая локтями, выполз под веранду. «Ну что, сволочи? Идите сюда, попробуйте меня взять», — подумал он.

Конец ознакомительного фрагмента