Наконец рощицы несколько отступили, появилась солидная стена из красного кирпича, с навешенной сверху проволокой, что-то вроде тюрьмы. На одном из зданий красовалась надпись: А. Ж. Айвазъ СвҌтлана 1913. Петр вышел на остановке напротив проходной. Вошел туда и спросил:

— А где у вас заводской техникум? Я сегодня сдал последний экзамен, хотел узнать, как туда поступить.

— Выйдешь, направо вдоль стены, там увидишь. Сначала будет лаборатория, а за ней — техникум. Там спрашивай. Давай-давай отсюда. Не мешай.

Пройдя до лаборатории, прочел вывеску: Отраслевая лаборатория электровакуумных приборов. Я несколько раз подумал: «Мне сюда сначала, потом в техникум». Петр тщательно вытер ноги о коврик и отворил дверь. Опять охрана.

— Что хотел, парень?

— Мне бы с товарищем Авдеевым поговорить, я сплав сделал для ножек, новый.

— Нет у нас никакого Авдеева. Ой, стой, Вальку, что ли, ищешь?

— Да, — тихо произнес Петр, упорно думая о том, кто такой Валька Авдеев и почему он поперся в такую даль непонятно зачем.

— Я зараз позвоню, он в последнее время реже стал бывать, а ты там у проходной постой, через пятнадцать минут гудок будет, я передам ему, что ты его ждешь.

Петр вышел, выбил папиросу из пачки и закурил, мысленно недоумевая: зачем все это? Пришлось думать на эту же тему и успокаивать разволновавшегося «клиента». Одной папироской не обошлось. Во рту уже было кисло от курева. Подошел круглолицый молодой парень, на вид — инженер, в костюме-тройке и в шляпе.

— Вы меня ждете, что ли?

— Товарищ Авдеев?

— Да, мастер Авдеев.

— Вот. — Петр протянул молодому человеку плашку с впаянными проводами. Порылся в кармане, достал оттуда моток проволоки и оставшиеся слитки. Один из слитков сунул в карман, затем залез в сумку и вытащил нарисованные схемы пальчиковых и стерженьковых ламп. — Это формула сплава, лучше всего делать в вакуумной печи, так как в индукционной много графита сгорает, наружную часть лудить или серебрить. Я пошел.

— Ты куда?!

— Домой. Есть хочется. — И он побежал к подходящему трамваю. Быстро сунув все в карман, за ним побежал и Авдеев. На следующей остановке в трамвай завалит толпа работяг, а так можно успеть даже сесть.

— Давай сюда, садись.

— Сгонят, молодой, скажут, постоишь.

— Садись-садись. Так ты предлагаешь делать такие цоколи? А держаться как при тряске будут?

— Пружинку сверху одевать.

— Понятно! Нагревать пробовал? Сопротивление замерял?

— Иначе бы не приехал в такую даль, да сразу после экзамена, я десятый класс закончил. Все проверено, коэффициенты расширения одинаковые.

— Ты даешь! Ты понимаешь, что это значит?

— Конечно, но я сегодня получил повестку и уезжаю в летное училище, поэтому и приехал.

— Зовут-то тебя как?

— Петром.

Подошедший кондуктор получил от мастера Авдеева деньги на два билета. Мастер — это тебе не ученик школы! Работяги даже не понукали «молодого» уступить место, так как видели, что мастер с пацаном обсуждают чертеж каких-то ламп. Ехали тут те люди, которые эти лампы делают.

— Здесь? Слюда, в ней отверстия, на катоде, он — прямого накала, наносится напыление карбонатов стронция, бария и кальция. В момент откачки катод должен быть нагрет, тогда пойдет разложение карбонатов на окислы этих металлов и углекислоту, которая удалится в процессе откачки. То же самое можно делать и с косвенными катодами.

— Делал?

— Нет, конечно, у меня нет для этого таких условий. Это — теория. Мне выходить. До свидания, Валентин.

— Ты фамилию свою не сказал!

— Есть причина, я ее скоро сменю.

Он протиснулся между работягами и соскочил с подножки. Валентин выбрал «неудачное» сиденье, с которого было не видно, куда делся пацан. А Петр уже трясся в «шестерке», которая везла его домой. В битком набитом трамвае можно было не беспокоиться с оплатой за проезд. Ему было немного жаль двадцати копеек, которые он потратил на бесцельную поездку. Сам он еще не осознавал, что он сделал.


С матерью пересеклись на улице. Вначале ему выговорили за то, что не появился дома до того, как она пришла с работы, и ей пришлось самой забирать двух девочек из разных мест, но узнав, что у него не будет троек в аттестате, мать сменила гнев на милость и сказала, что пойдет на завтрашний «выпускной». До этого она отказывалась. Поев дома, Петр отпросился «погулять», чтобы не встречаться с отчимом. Мать неохотно отпустила его, и до самого вечера я его тоже не тревожил, пусть отдохнет. Петр ушел на соседнюю улицу, там во дворе между 17-й и 18-й линиями во дворе была организована волейбольная площадка. Играли на вылет, весело, шумно и с полной отдачей. Их «команда» держалась на площадке дольше всех. Было очевидно, что в таком составе они выступают не первый раз. После игры выяснилось: зачем Петр в кармане ножик таскает. Район оказался не слишком спокойным: «спортсмены» пошли на набережную помыться и там «успели» подраться со шпаной, которая попыталась что-то украсть из одежды, пока ребята мылись. Драться Петр не умел, придется учить.

В свою комнату он прошел через коридор, на цыпочках, в соседней комнате все уже спали. На столике стоял стакан молока, прикрытый толстым куском хлеба. Петр поужинал, достал тестер из правой тумбочки и проверил сопротивление оставшегося у него образца. Удовлетворенно хмыкнул, разделся и быстро уснул, предварительно закрыв плотной шторой окно. Завтра — самый длинный день в году, и за окном — белая ночь. Я же в отдыхе не нуждался и, пока никто не мешал, прикидывал: что и как, и почему. Петру не шестнадцать, а восемнадцать лет, он родился 1 мая 1920 года. Школу заканчивал с перерывами, поэтому. Повестку, а про нее он никому еще не сказал, я видел. Сбор завтра в 15.00 у райвоенкомата. В какое училище его отправляют — неизвестно, написан только номер воинской части. Военкомат — в квартале от дома, насколько я помню.

Звонок прозвучал, практически один в один повторилась вчерашняя картина, за единственным исключением: я увидел двух дочерей бабушки — черноволосую Веру и совсем маленькую беленькую Нину. Последней чуть больше года.

— Отведешь Веру, я зайду на работу и оттуда в школу. Завтракай и не ссорься с Иваном.

— Он еще здесь?

— Бреется. Мы пошли.

Петр заканчивал завтрак, когда в комнате появился невысокий полный лысоватый мужчина в сапогах, белых галифе и в майке. От него просто несло одеколоном. На шее — махровое полотенце.

— Доброе утро.

— Доброе, доброе… Говорят, что вчера две пятерки получил и исправил аттестат?

— Исправил.

— На работу когда устроишься?

— Я сегодня уезжаю.

— Куда?

— В училище. — Петр вынул из кармана рубашки предписание и протянул отчиму.

Тот хмыкнул, прочитав, и вернул бумагу пасынку.

— По моим стопам решил пойти? Гляди! Я там учился, не позорь! Ну, проводить не смогу, у меня вылет в 11.30. — Мужчина подошел к кровати, на которой лежал белый морской китель с нашивками майора авиации, но с красными пробелами и красной звездой с золотистой отделкой, с двумя орденами Красной Звезды: одним советским, а вторым — Бухарской Народной Республики. Так как звезда на рукавах красная, получается, что он — батальонный комиссар. Блин, так все запутано! Бабушка об этом человеке ничего не рассказывала практически. Отец тети Нины вывез их из Средней Азии, погиб в 39-м во время войны с Финляндией. Все, что знаю. Батальонный комиссар вытащил пухлый бумажник, достал оттуда три черных купюры, потом одну сунул обратно и протянул их пасынку.

— Да не надо, я сам.

— Сам-сам, конечно. Слышал, и не раз. Дают — бери! Пригодятся. Давай, а то Верка к завтраку опоздает. На бомбера иди, не дури.

— Спасибо, Иван Савелич.

— Ладно тебе, бывай!


Детский сад находился на соседней улице в здании бывшего монастыря. Сейчас этого дома нет, там только пустырь и забор остался после войны. Петр передал Веру нянечке, несколько раз поцеловал ее на прощанье, но ребенок ничего не понял, вырвался и убежал завтракать.

— Ты чего это, сердешный?

— Уезжаю, теть Маш. Когда с сестренкой увидимся — не знаю.

— И куда?

— Служить, по месту службы.

— Так призыв-то кончился?

— Я — добровольцем.

— Тогда ладно, счастливо!

— До свидания!

После «выпускного», на котором выдали каждому аттестат, характеристику и пожелали успехов, Петр сказал матери о том, что уезжает, и попытался передать ей двадцать червонцев, полученных от отчима.

— Во сколько? — спросила Евгения Владимировна.

Петр ответил и сказал, что у военкомата. Бабушка посмотрела на золотые часики на руке.

— Мне пора, через десять минут — пара. Подойду пораньше, помогу собраться. — Она протянула сыну руку, повернулась и пошла, смахнув что-то с лица с обеих сторон.

Петр дошел до Фонтанки, дважды повисев на трамваях, не входя в салон. Заверил летную книжку в клубе, получил еще одну характеристику и успел вернуться домой до 14 часов. Вытащил из шкафа армейский вещмешок и небольшой «дежурный чемоданчик». Туда в первую очередь уложил паяльник, припои, канифоль и жидкий флюс. Тщательно упаковал главное сокровище: выходную лампу. Сложил готовые блоки, имеющиеся радиодетали. Мало ли для чего понадобятся? Да и «валюта» это. Любую эту деталь с руками оторвут такие же радиолюбители. Почему он и считал, что деньги у него есть. С верхней полки он достал «копилку». Туда уже два года он складывал все, что ухитрялся заработать на каникулах и на стадионе, играя в волейбол на деньги. Количество денег там он знал точно: 624 рубля ассигнациями, 27 рублей старыми серебряными рублями и полтинниками. За каждый рубль сейчас можно было получить четыре, а если повезет, то шесть рублей бумажками. Плюс двести, которые дал отчим. Больше, чем месячная зарплата квалифицированного рабочего. Если только на еду, то два-три месяца можно прожить. Все журналы было не забрать, чемодана на это не хватит, вытащил те, которые считал наиболее важными: пять штук. В этот момент появилась мать, погладила его по голове и принялась укладывать сменное белье в вещмешок. Собрались быстро, бабушка, то есть мать, попыталась сунуть ему еще 150 рублей пятичервонцами, но он отвел ее руку: