— Остальная моя собственность принадлежит Гаю Октавиану, моему приемному сыну в роду Юлиев. Я оставляю Рим в ваших руках, — дочитав завещание, Квинтина Фабия замолчала и протянула последнюю табличку весталкам. Марка Антония удивили слезы, блестевшие в ее глазах. Она же произнесла не что-то возвышенное, она всего лишь огласила посмертные желания Цезаря. Если на то пошло, это было завещание человека, который не верил в свою смерть. При этой мысли и у него защипало глаза. Юлий оставил завещание в храме до того, как покинул Рим, а случилось это в тот год, когда он назначил Марка Антония городским претором, доверяя ему как себе. Перед консулом словно открылось окно в прошлое, в другой Рим.

Когда верховная жрица сошла с платформы, Марк отвернулся, а охранники окружили его, двигаясь одновременно с ним и легко разрезая толпу. Они не понимали, почему он так зол. Позади раздался чей-то громкий и ясный голос. Едва до Антония донеслось первое произнесенное слово, он остановился и обернулся, чтобы услышать все остальное. Его люди встали спиной к нему, чтобы отразить любую внешнюю угрозу.


Гай Октавиан очень хорошо помнил Марка Антония. Консул особо и не изменился за прошедшие годы, тогда как Октавиан из мальчишки превратился в молодого человека. Когда Антоний с рассветом прибыл к храму Весты, первым его присутствие заметил Меценат. Широкоплечий Агриппа встал между ними, надеясь, что толпа скоро спрячет Октавиана. В городе они находились уже третий день, проскакав триста миль от Брундизия. Им пришлось часто менять лошадей, и с каждым разом они становились только хуже. Меценат договорился о присмотре за их лошадьми, которых они оставили в том месте, где сменили их в первый раз, но в тот момент никто из друзей не мог знать, вернутся ли они в Брундизий.

Легионер Гракх оказался не самым приятным спутником. Понимая, что его лишь терпят, он практически не разговаривал с тройкой молодых людей, но держался рядом, когда они скакали верхом, или что-то планировали, или падали без сил на жесткие кровати в первой попавшейся гостинице, которую могли найти после захода солнца. Деньги на проезд он получил от трибуна, и частенько спать ему приходилось в конюшне, экономя монеты, тогда как Меценат всегда заказывал лучшие комнаты.

Октавиан не знал, стоило ли им так быстро скакать, чтобы прибыть в Рим за два дня до оглашения завещания. Мир и порядок, знакомые ему, изменились разительным образом. Друг Цильния Мецената, который предложил им свой дом, рассказал, что худшее уже позади и все начинает успокаиваться, но целые районы города выгорели дотла, и теперь мрачные горожане бродили по пепелищам в надежде найти что-то ценное. Десятки тысяч голодали, в поисках еды по улицам бродили целые банды. Не раз и не два Гай Октавиан и его друзья вытаскивали мечи только с тем, чтобы проехать по каким-то улочкам, ставшим смертельно опасными даже при свете дня. Город выглядел так, будто по нему прокатилась война, и Октавиан едва мог сопоставить реальность с воспоминаниями. В каком-то смысле это соотносилось со скорбью по Юлию: окружающий пейзаж словно указывал, что с Цезарем ушел целый мир.

— Вот она, наконец, — пробормотал себе под нос Агриппа.

Октавиан Фурин вырвался из своих мыслей, когда верховная жрица вышла из храма Весты. Он оглядел толпу в поисках знакомых лиц. Окажись здесь Брут, Октавиан не знал, что бы он сделал, но человека, смерти которого центурион желал больше всего, он не обнаружил. Проведенного в Риме времени хватило, чтобы выяснить подробности покушения, и Гая Октавиана сжигала ярость при мысли об этих Освободителях, которые рассчитывали на прибыль, убивая хорошего человека. В тишине собственных мыслей, в тени храма Весты, он клялся отомстить. Нынешнее состояние города стало жатвой посеянных ими семян, результатом их жадности и зависти. Он не знал, что сила могла рождаться из ненависти, не знал, пока вновь не увидел Рим.

Когда верховная жрица достала из ларца завещание Цезаря — таблички, сцепленные свинцовыми полосками, — Октавиан продолжал оглядывать толпу. Некоторые лица он узнал: это вроде бы были сенаторы, но плащи с капюшоном и мантии, которые те надели, чтобы уберечься от ночного холода, мешали их разглядеть. Да и стоял он далековато от них.

Агриппа ткнул его локтем, возвращая внимание к верховной жрице. Она уже читала про себя первую табличку, и на лбу у нее появилась морщинка. А когда весталка подняла голову, она словно бы посмотрела прямо на Октавиана. Тот ждал, с гулко бьющимся в груди сердцем, с пересохшими губами. Ему даже пришлось провести по ним языком, из опасения, что иначе они треснут.

— Во имя Рима, выслушайте завещание Гая Юлия Цезаря, — начала женщина.

Октавиан сжал кулаки, едва выдерживая напряжение. Он почувствовал, что Гракх смотрит на него, но каменное лицо легионера полностью скрывало его мысли.

— Мой наследник Гай Октавиан Фурин. Я признаю в нем кровь от моей крови, и этими словами усыновляю его.

Молодой человек почувствовал, как по его телу пробежала дрожь, и покачнулся. Он мог и упасть, но Агриппа поддержал его. Слышал он теперь только гулкие и частные удары сердца, а когда у него зачесалось лицо, Гай Октавиан чуть не содрал в этом месте кожу, оставив красное пятно. Оставшаяся часть завещания прошла мимо него, он только видел, как верховная жрица Весты отдавала весталкам прочитанные таблички. В какой-то момент в толпе радостно закричала женщина, но Октавиан даже не понял почему. От эмоций онемело все его тело: рука Цезаря протянулась сквозь время и коснулась его.

Лицо Гракха стало мрачнее тучи, когда он прикинул, сколько денег получил бы его патрон, если бы договорился с Октавианом на десятую часть наследства Цезаря. Ходили легенды о том, сколько золота Юлий привез из своих походов. В какой-то момент оно лилось таким потоком, что деньги подешевели на треть. Теперь Октавиана объявили наследником всех этих сокровищ, и Гракх тут же решил, что пора проявлять больше дружелюбия в общении с неожиданно разбогатевшим молодым человеком. Он не сомневался, что в будущем уже никогда не окажется рядом с таким богачом. Вскинув руку, он собрался шлепнуть Октавиана по плечу, но Меценат схватил его за запястье и улыбнулся ему.

— Нельзя устраивать представление, во всяком случае, здесь, — прошептал он. — В этой толпе нас никто не знает. И пусть так и будет, пока мы все это не обдумаем.

Гракх кисло улыбнулся и кивнул, вырвав руку из пальцев молодого человека, которые сжимали ее с удивительной силой. Он ни разу не видел, как Цильний Меценат упражнялся с мечом во время их путешествия из Брундизия в Рим, и сейчас не заметил ни кинжала в другой руке патриция, ни того, что Агриппа оказался позади него, готовый уложить на землю ударом кулака при первых признаках желания напасть на Октавиана.

Перечень тех, кому Цезарь что-то завещал, казался бесконечным. Гая Октавиана перекосило, когда он услышал имя Брута и завещанную ему громадную сумму. В завещании не упоминались Клеопатра и сын, которого она родила Юлию. Все друзья Мецената знали, что она покинула Рим сразу после убийства и, скорее всего, направилась в Египет.

— Остальная моя собственность принадлежит Гаю Октавиану, моему приемному сыну в роду Юлиев. Я оставляю Рим в ваших руках.

Октавиан чувствовал, как щиплет глаза. Ему не составило труда представить себе Юлия, сидящего в какой-то тихой комнате и пишущего на воске, глядя в будущее. Наверное, в тысячный раз после того, как он получил страшную весть, молодой человек подумал: «Как бы все было хорошо, будь Цезарь жив!» Но он тут же изгнал из головы эту мысль. Пути назад не было, ему предстояло жить уже в новом Риме.

Верховная жрица отдала последнюю табличку и проследила, чтобы ее аккуратно уложили в ларец. Одна из весталок протянула ей руку, и она сошла с платформы, сделав все, что положено. Октавиан Фурин огляделся. В толпе уже начали обсуждать услышанное. Марк Антоний и его люди повернулись и зашагали прочь.

— Пора и нам, — шепнул Меценат на ухо Октавиану. — Этим вечером нам лучше воспользоваться домом Бруцелла. Погромы обошли его стороной, и он обещает вкусно нас накормить. Надо многое обсудить.

Октавиан почувствовал руку друга на своем плече, мягко уводящего его от храма Весты. Он не поддался, ему вдруг надоело оставаться неузнанным в родном городе.

— Жрица! — крикнул он, неожиданно для друзей.

Цильний замер.

— Что ты делаешь? — прошипел он. — У половины сенаторов тут шпионы. Сейчас надо уходить, а потом мы сможем решить, что делать дальше.

Наследник Цезаря покачал головой.

— Жрица! — позвал он вновь.

Квинтина Фабия застыла, уже собравшись взять красную мантию, которую протягивала ей одна из весталок. Оглянувшись, она нашла Октавиана глазами по обращенным на него взглядам зевак.

— Я Гай Октавиан, названный наследником в только что зачитанном тобой завещании! — выкрикнул молодой человек.

Меценат застонал, держа кинжал наготове, на случай, что кто-то из толпы бросится на них. Они еще не знали своих врагов.

— Чего ты хочешь от меня? — спросила главная весталка. По слухам, в молодости она была актрисой. Никто не знал, правда это или нет, но артистического чутья верховной жрице хватало. Не обращая внимания на поданную ей мантию, она вновь поднялась на низкую платформу.

— Я хочу, чтобы ты, как хранительница архивов, записала изменение моего имени, — продолжал центурион.

Верховная жрица склонила голову, словно задумавшись. Молодой человек, который обращался к ней из толпы, только что стал обладателем невероятного состояния — вернее, он мог им стать, если бы прожил достаточно долго, чтобы оно попало ему в руки. Она искоса глянула на Марка Антония, пристально наблюдавшего за происходящим. Сначала весталка собиралась сказать Октавиану, чтобы он подождал, пока у нее найдется время, но под злобным взглядом консула у нее дрогнул уголок рта.

— Какое имя подойдет наследнику Рима? — спросила она.

— Только одно, — ответил Октавиан. — Гай Юлий Цезарь. Только так я смогу должным образом почтить человека, который это имя носил.

Тут Квинтина Фабия широко улыбнулась. Ей нравилась бравада этого молодого римлянина. Его друзья замерли от изумления, а ей хотелось аплодировать.

— Тебе понадобятся два свидетеля с хорошей репутацией, чтобы под присягой удостоверить твою личность, — ответила она после короткого колебания. — Приходи в полдень в Дом девственниц. — Весталка вновь выдержала паузу, наблюдая из-под ресниц за Марком Антонием. Консул стоял, словно оглушенный вол. — Добро пожаловать домой, Октавиан!

Он молча кивнул. Стоявший справа от него Антоний двинулся дальше. Октавиан повернулся, чтобы последовать за ним.

— Консул! — крикнул он.

Меценат схватил его за руку.

— Не делай ничего опрометчивого, Октавиан, — предостерег он. — Пусть уходит.

Гай Октавиан стряхнул удерживающую его руку и продолжил путь.

— Он был другом Цезаря. Он меня услышит, — ответил он своему осторожному другу.

— Агриппа! — позвал Цильний.

— Я здесь!

Здоровяк уже шел за Октавианом, проталкиваясь сквозь толпу. Выругавшись, легионер Гракх последовал за ними.


Наблюдая, как верховная жрица разговаривает с молодым человеком, Марк Антоний качал головой, чувствуя, как его пробивает пот. Такое уже не лезло ни в какие ворота. Сенат вызвал его на заседание в полдень, и сначала он хотел принять ванну, чтобы прийти к ним свежим и чистым. Антоний повернулся, и ликторы с центурионами проделали то же самое, когда он услышал, как в толпе кто-то крикнул: «Консул!» Проигнорировав крик, он продолжил путь. Но не пройдя и двадцати шагов, Марк почувствовал, как напряглись сопровождающие его люди. В нем начала закипать злость.

А четверка преследователей настигала его, проталкиваясь сквозь толпу.

— Консул! — вновь позвал Октавиан.

Марк Антоний вжал голову в плечи, ликторы сдвинулись ближе, а центурионы чуть отстали, чтобы оказаться между двумя группами. Вскинув руку, консул остановил их всех. Не мог он бежать с Форума, будто что-то скрывал.

— Чего ты хочешь? — рявкнул он, оборачиваясь.

Перед ним стоял молодой человек — сероглазый, с русыми волосами, перевязанными на затылке. Он полагал, что Октавиану чуть больше двадцати, хотя выглядел тот моложе: у него было гладкое лицо без признаков бороды. Почему-то одного только вида этого юноши хватило, чтобы еще больше разозлить Марка Антония. Не хотелось ему иметь никаких дел с дальним родственником Цезаря, пристающим к нему с какими-то просьбами.

Грубый тон заставил Гая Октавиана остановиться, и улыбка сползла с его губ. Под взглядом консула наследник Цезаря выпрямился в полный рост, и лицо его закаменело.

— Октавиан… — предупреждающе прошептал Агриппа. Ликторы, сопровождающие консула, не просто олицетворяли власть. По приказу Марка Антония они могли взяться за топоры и прутья и изгнать с Форума, а то и убить любого виновного в оскорблении консула.

— Я хотел поприветствовать давнего друга, — ответил Гай Октавиан. — Вероятно, я ошибся.

Эти слова, похоже, потрясли Марка Антония. Он на мгновение закрыл глаза, пытаясь сохранить достоинство.

— Я совершил ошибку, Октавиан, — сказал он. — Не поздравил тебя с усыновлением.

— Спасибо тебе, — кивнул Октавиан. — Рад видеть, что ты процветаешь в эти печальные времена. Поэтому я и подошел к тебе. Формально завещание должен утвердить Сенат. Мне нужен Lex Curiata [Lex Curiata — в данном контексте закон о вступлении в наследство (лат.).]. Ты предложишь принять его сегодня?

Антоний сухо улыбнулся, качая головой:

— Ты, наверное, заметил, что город только начинает приходить в себя от погромов. У нас достаточно дел, чтобы загрузить Сенат до конца месяца. Может, тогда я попрошу выделить время для твоей просьбы.

Октавиан застыл, чувствуя, что ликторы пристально наблюдают за ним.

— Это всего лишь формальность. Я подумал, что, помня о Цезаре, ты сможешь ускорить принятие этого закона.

— Хорошо. Я сделаю все, что в моих силах, — беспечно ответил Марк и повернулся, чтобы уйти.

Октавиан Фурин уже открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но и Агриппа, и Меценат положили руки ему на плечи, предупреждая, что делать этого не надо.

— Больше ни слова, — прошептал Виспансий. — Боги, ты нас всех убьешь, если не научишься контролировать свой рот. Просьбу ты высказал, а теперь дай ему уйти.

Цильний Меценат пристально наблюдал за консулом, покидающим Форум. Потом он искоса глянул на Гракха, который неловко переминался с ноги на ногу, не очень-то понимая свою роль в этой маленькой группе.

— Я думаю, твое участие в этом деле подошло к концу, Гракх, — обратился к нему патриций. — Пожалуй, тебе самое время сесть на коня и вернуться к своему патрону, чтобы доложить о случившемся, так?

Охранник трибуна хмуро глянул на него.

— Это решать не тебе. Либурний велел мне обеспечивать безопасность твоего друга. Я могу отправить ему донесение с гонцом.

Меценат убрал руку с плеча Октавиана и шагнул к легионеру.

— Как мне это выразить, чтобы ты понял? Мне надо поговорить с моим другом до того, как он накликает свою смерть. И я не хочу видеть твои уши, когда буду говорить с ним. Ты знаешь, что мы придем в Дом девственниц в полдень… слышал, что сказала верховная жрица. Так почему бы тебе не пойти туда и не подождать нас там?

Гракх бесстрастно смотрел на него. Он прослужил достаточно долго, чтобы его задевали слова. Охранник молча повернулся и пошел прочь — его сандалии застучали по брусчатке Форума. Цильний чуть расслабился, поднял руки и отвел обоих друзей подальше от собравшихся. После оглашения завещания и ухода консула толпа быстро редела, так что найти место, где их не могли подслушать, труда не составило.

— Клянусь богами, Октавиан! Если бы консул просчитал ситуацию, он бы получил твое наследство в обмен на один-единственный приказ. Его ликторы порубили бы тебя в капусту, а заодно Агриппу и меня! — начал возмущаться Меценат, когда друзья оказались наедине.

— Я думал, он поможет, — стоял на своем Октавиан. — Столь многое изменилось… Мне трудно все учесть.

— Так сунь голову в фонтан или сделай еще что-нибудь подобное, — резко бросил молодой патриций. — Нынче соображать надо быстро.

Агриппа и Октавиан удивленно посмотрели на своего товарища. Тот медленно покачал головой:

— Ты хотя бы понимаешь важность этого завещания для тебя и для тех, кто сейчас во власти?

Наследник Юлия пожал плечами.

— Я знаю, деньги большие, но пока я их не получил…

— Я говорю не о золоте, Октавиан! Хотя сейчас ты самый богатый человек в богатейшем городе мира. Я говорю о клиентах! Теперь ты понимаешь?

— Честно говоря, нет, — признал Октавиан Фурин.

Агриппа тоже пребывал в недоумении, и Меценат глубоко вдохнул. Он вырос в мире, где все прекрасно знали, о чем идет речь, но теперь видел, что оба его друга далеко не в полной мере оценили дар Цезаря.

— О, Юпитер, убереги меня от неучей! Патрицианские семьи укрепляют свое влияние клиентами, которые находятся у них на содержании. Это ты должен знать.

— Разумеется, — кивнул молодой человек. — Но…

— У Цезаря были тысячи клиентов. Он этим славился. И теперь они твои, Октавиан. Усыновив тебя, он передал тебе не только родовое имя. Теперь ты можешь призвать на службу половину Рима, половину римских легионов, если захочешь. Вполне возможно, что и трибун Либурний теперь твой верный слуга, вместе с Гракхом.

Гай Октавиан нахмурился:

— Я не могу унаследовать их, как драгоценный камень или дом.

— Усыновление говорит, что можешь, — стоял на своем Меценат. — Да, найдется несколько недовольных, которые уйдут, но бесчестных ублюдков хватало всегда. Отныне ты сын божественного Юлия, Октавиан. Ты это осознаешь? Клятвы верности, которые они приносили ему, теперь перешли к тебе.

— Но я даже не знаю, кто они! — воскликнул центурион. — Какая мне польза от разговоров об этих тысячах? У меня есть только одежда, которая на мне, и лошадь где-то на дороге в Брундизий. Пока Сенат не примет Lex Curiata, я нищий.

Меценат ответил не сразу. Некоторое время он смотрел на закопченные развалины здания Сената — худший из многих шрамов, которые они увидели в городе за два предыдущих дня.

— Списки твоих клиентов где-то найдутся, и они не знают, что у тебя ничего нет. С этого момента ты должен вести такую игру, ради спасения своей жизни… и уничтожения врагов. Взять его имя — блестящий ход. Ты хочешь увидеть этих Освободителей поверженными? Тогда веди себя как наследник бога и самый богатый человек в Риме. Держи себя так, будто, щелкнув пальцами, ты можешь обрушить на любого гнев Марса. — Молодой человек на мгновение задумался. — Ты допустил ошибку, попросив помощи у консула. Возможно, у тебя уже достаточно верных сторонников в Сенате, чтобы обеспечить нужный исход голосования и без него.

Гай Октавиан пристально смотрел на него.

— Я могу держаться, как угодно, но это не принесет мне золота, в котором я нуждаюсь, и не приведет клиентов.

— Через пару часов у тебя встреча в Доме девственниц, — ответил Меценат. — Октавиан, с этого дня римляне будут почитать твое благоволение за счастье. Тебе не придется их искать. Они сами придут к тебе.


Конец ознакомительного фрагмента

Если книга вам понравилась, вы можете купить полную книгу и продолжить читать.