К удивлению, дворецкий говорить отказался, сохраняя верность хозяйке, но движение его глаз в сторону лестницы подсказало Томасу нужное направление дальнейшего продвижения. Он отшвырнул дворецкого в сторону и в два прыжка одолел лестницу. Наверняка она пока в постели, ведь еще и двенадцати нет.

На верхней площадке лестницы испуганная горничная со стопкой постельного белья дрожащим пальцем указала на дверь в ответ на его требование. Томас быстро подошел к указанной двери и, не постучав, рывком открыл ее.

Было позднее утро, но в будуаре леди Фиа уже крутилось около дюжины кавалеров, высказывающих свои предположения по поводу ее сегодняшнего наряда. Они окружили туалетный столик хозяйки, и их напудренные лица отражались в огромном зеркале с резной деревянной рамой. Один из них устроился на пуфике у ее ног, другой стоял на коленях рядом с ней, разглядывая мушки на серебряном подносе, которые дамы приклеивали на лицо. Остальные окружали их плотным кольцом. Среди них был и Джеймс.

Где-то в подсознании Томас отметил присутствие друга, но все его внимание было обращено к Фиа. Подобно розе среди сорняков, она откинулась на спинку небольшого позолоченного стульчика и выглядела бесподобно в утреннем туалете. Черные локоны рассыпались по мраморным плечам, которые прикрывало лишь тончайшее неглиже, розовый шелк которого практически не скрывал очертаний тела и свободно струился к ногам. Ее поразительная красота обладала удивительной силой еще в те времена, когда она была ребенком. А теперь, когда Фиа стала женщиной, красота ее превратилась в огромную разрушительную силу. Неопытный юноша, конечно, был не в состоянии сопротивляться этой силе. Она не заметила его появления, с горечью отметил Томас. Да и с какой стати ей обращать внимание на него? Подумаешь, одним ухажером больше, одним меньше, какое это имеет значение?

Томас пробился сквозь толпу поклонников и встал в нескольких шагах от Фиа. Головы мужчин, раздраженных появлением еще одного соперника, повернулись к нему. Но когда они увидели, что у Томаса в руках, их раздражение перешло в тревогу. Подобно талисману, Томас поднял обагренную кровью шпагу Танбриджа. Он сжал пальцами лезвие, чувствуя, как оно врезается в ладонь. Мужчины притихли, и в будуаре повисла тревожная тишина, а Фиа, сидевшая откинувшись на спинку стула и вполуха слушавшая, о чем говорят ее поклонники, замерла.

Она едва повернула голову, не поднимая глаз, как будто оценивала присутствие Томаса не глазами, а чем-то другим. Длинные ресницы лежали у нее на щеках, ноздри трепетали, она была невероятно красива. Томас ждал, когда Фиа поднимет на него взгляд. Она должна узнать его, черт побери, еще до того, как он заговорит. Ее брови дрогнули, сдвинулись, и она медленно подняла взгляд. Боже правый! Ее потрясающие глаза остались такими же синими, как он помнил. Может, стали даже еще синее.

– Лорд Донн! – Голос ее прозвучал чуть глухо.

– Леди Фиа, кто этот человек? – произнес ухажер, расположившийся на пуфике около ее ног.

– Лорд Донн, старый друг нашей семьи, – ответила ему леди Фиа. Она, не отрываясь, смотрела в глаза Томаса.

– Томас? – проговорил Джеймс, но Томас не обратил на него ни малейшего внимания. Он не хотел быть здесь, и одна эта мысль приводила его в ярость. Он думал, что с Мерриками покончено уже навсегда, не хотел больше думать о них. Но Фиа, будь она проклята, снова втянула его в их ядовитую паутину. Это оскорбляло его почти так же, как сожаление, с которым он отмечал изумительные линии ее тела, свет ее глаз, тени от ресниц на щеках. Нет, он должен быть твердым. Недопустимо снова оказаться под властью ее чар.

Она играла сердцем юноши, как игрушкой. И вся жизнь этого юноши была для нее игрушкой. Все говорили, что это не первый раз. Такое случалось неоднократно. Она играла людьми и теперь заплатит за эти игры.

– Я принес вам это, чтобы вы не забывали, – произнес Томас.

– Не забывала? – Фиа нахмурилась.

– Да, об одном особенно удачном соблазнении.

– Томас, – начал было осторожно Джеймс и положил ему на плечо руку, но Томас сбросил ее. Джеймс также очарован ее колдовством. Да, это, пожалуй, самое подходящее определение, потому что и сам Томас с трудом сдерживался, чтобы не поддаться ее чарам.

– Вот, можете добавить это к вашей коллекции. – Томас положил окровавленную шпагу на колени леди Фиа, испачкав тончайший шелк.

Фиа опустила глаза и вздрогнула. Томас ждал, его сердце билось как сумасшедшее. Он не видел выражения ее глаз. Ее лицо оставалось опущенным, глаза смотрели на окровавленную шпагу, руки замерли в воздухе. Темные волосы соскользнули с ее плеч и полностью прикрыли лицо.

– Что это? – спросила она низким хриплым голосом.

– Томас, вы зашли слишком далеко, – вмешался Джеймс.

– Неужели? – Томас перевел взгляд на Джеймса. Его лицо побелело, губы дрожали. – А я-то подумал, что это она зашла слишком далеко, если ради нее юноша решил сразиться с Танбриджем, искусство которого хорошо известно всем. Ради нее!

– Какой юноша? – Фиа подняла глаза.

– А что, их так много? – безжалостно улыбнулся Томас. – Может, мне описать его, а то вряд ли вы помните всех по именам, – проговорил он. – Юноше восемнадцать лет, но выглядит моложе, рыжеволосый и белокожий.

– Только не Пип! – В ее глазах появилась боль, и на мгновение твердость оставила Томаса. Но он вспомнил, что вокруг много зрителей и, возможно, она играет для них.

– Я вижу, вы помните его. Что ж, ему это будет приятно. Филипп Лейтон, Пип. Не богатый Пип, не могущественный Пип, а просто один из тех молодых людей, которые влюбляются в вас и который способен любить. – Томас обвел взглядом толпу воздыхателей. – Но молодые любят так безыскусно, всем сердцем, они так смешны в своих чувствах.

– Да, – спокойно согласилась леди Фиа, – мне говорили. А где он сейчас? Что произошло?

– Ваше имя оказалось втянутым в скверную историю, – пояснил Томас, – но это не имеет отношения к Пипу. Глупец вызвал Танбриджа на дуэль, и тот принял вызов. Дуэль состоялась. Как видите, юный Пип проиграл.

– Он мертв?

– Пока нет. Шпага пронзила грудь, но важные жизненные органы не задеты. – Фиа с облегчением вздохнула. Ну, уж нет, Томас не позволит ей отделаться так просто. – Ему повезло, и если он избежит заражения, это послужит ему хорошим уроком на будущее.

– Возможно, и всем нам, – тихо проговорила леди Фиа, прежде чем посмотреть на Томаса. – А вы? Очевидно, вы тоже испытываете дружеские чувства к этому юноше? Вы что были его секундантом? Человек ваших лет секундантом у юноши? Неужели вы не могли остановить его?

– Мне ничего не было известно о дуэли. – Как она посмела возложить вину за Пипа на него? – Я услышал звук ударяющихся шпаг и пошел на него. Все произошло до того, как я поспел туда. Пип не очень искусен в фехтовании.

Томаса уязвило предположение Фиа, что он мог быть секундантом у юноши и не отговорил его от такого безумного шага, зная, насколько искусен в фехтовании Танбридж.

– А когда вы познакомились с ним? Я имею в виду Пипа. Вы ведь еще тогда могли спасти молодого человека, просто не подпуская слишком близко к себе. Чем он заинтересовал вас? Что он для вас?

– Да, – холодно ответила Фиа, – вы правы. Он мне не интересен.

– Черт побери! – взорвался Джеймс. – Если вы не остановитесь, я сам буду вынужден вызвать вас на дуэль.

Фиа положила руку на подлокотник и, опершись на него, встала. Шпага скатилась с колен и со стуком упала на пол, оставляя кровавые пятна на светло-розовом неглиже.

Резкий стук упавшего металла вернул к жизни ухажеров, которые стояли вокруг, словно парализованные. Из толпы молодых людей выскочил один, подлетел к Томасу и ударил по щеке.

– Назовите место, сэр, – потребовал он.

– Я отказываюсь.

– Трус! – крикнул ему в лицо другой.

Тот, кто ударил Томаса, уже замахнулся вновь, но Томас перехватил его руку и остановил.

– Не надо, – ледяным тоном произнес он. – Эта дама не стоит даже вашего сломанного запястья, а уж тем более жизни.

И в подтверждение своих слов он так крепко сжал ему руку, что сам почувствовал – еще немного, и он сломает ему кости. Лицо излишне ретивого кавалера исказилось от боли, он попытался высвободиться, но тщетно. Томас держал его будто железными клещами.

– Я не потерплю... не допущу, чтобы вы оскорбляли эту леди. – Молодой человек задыхался, голос его дрожал и прерывался от боли.

– Томас, успокойся, – попросил Джеймс. Вокруг все роптали. Лица окружающих побледнели. Общее напряжение нарастало.

– Прекратите, – послышался голос Фиа, – отпустите его, прошу вас.

Томас повернулся к ней.

– Не надо хмуриться, мадам. Я не омрачу вашей совести. – Томас посмотрел на мужчину, руку которого он сжимал как в тисках. – Вы можете вызывать меня сколько вам угодно, сэр, – Томас оглядел всех присутствующих, – как и любой из вас, но удовлетворения я вам не доставлю. Ни сейчас, ни позже. Пролито уже достаточно крови из-за нее, а, глядя на ваши глупые лица, – сюда он включил и Джеймса, – я вижу, что прольется еще немало. Но только не моей.

С проклятием Томас отпустил руку мужчины, и тот отступил. Томас подождал, уверенный, что болван постарается отомстить ему. Поэтому он не услышал и не увидел, как Фиа подошла к нему, но неожиданно остро почувствовал ее у себя за спиной. Она стояла к нему совсем близко. Ее синие глаза потемнели, сверкали гневом и были необыкновенно хороши.

– Если кто-то и бросит вам вызов, лорд Донн, то это буду я, – пообещала она низким грудным голосом.

– А вот этот вызов, пожалуй, я приму, – ответил Томас, поворачиваясь спиной к Фиа и к когорте кавалеров, окружавших ее.

Решительным шагом он вышел из комнаты. Он не услышал, как она бросила ему в спину:

– Берегись!

Глава 4

– Пусть экипаж подождет, я быстро, – сказала Фиа, выходя из кареты. – Гунна, пожалуйста, подожди меня здесь.

– Но Фиа! – решительно запротестовала Гунна. Ее шотландский акцент был особенно заметен из-за изуродованных губ. Ей не нравилось, что Фиа опять подвергнется грубости. – Если его семья слышала все сплетни, которые ходят о вас, то сейчас...

– Пожалуйста, подожди, Гунна.

Настоящий тигренок, темнокожий мальчишка лет восьми, в котором снобизма было больше, чем в доброй половине лондонских щеголей, спрыгнул с высоких козел и поспешил по ступеням к довольно скромной парадной двери. Он оценил ее взглядом и с презрительным видом постучал. Вскоре на его стук отозвались.

– Кто там? Ой! – Дверь открыла молоденькая служанка. Рот у нее раскрылся от удивления, когда она увидела богатый экипаж, остановившийся у их крыльца. Экипаж этот предоставил Фиа лорд Стенли, один из ее поклонников. Служанка медленно перевела взгляд на леди Фиа. – О-о-о!

– Передай хозяину, что леди Фиа здесь, приехала выразить свою тревогу и беспокойство мистеру Лейтону, – произнес мальчишка.

– Сейчас... конечно... пожалуйста, входите... я сейчас сообщу. – Девушка вздрогнула, наклонила голову и опрометью бросилась в дом.

– Ты так уверен, что меня впустят? – услышала Гунна голос леди Фиа. Грустный и ироничный, этот голос никогда не соответствовал выражению ее лица, которое всегда оставалось спокойным и ясным. Она поднялась по ступеням, но Гунна успела заметить, как быстро поднимается и опускается от волнения ее грудь. Фиа боялась. Она боялась, что ее не примут здесь. И Гунна увидела это волнение. Она помолилась, тихо попросив Господа, чтобы Лейтоны были добры к Фиа.

Прошло немного времени, и Фиа вышла из дома. Гунна посмотрела на часы, которые висели у нее на платье. Меньше десяти минут. Скорее всего, ее не приняли. Дверь кареты открылась, и Фиа поднялась внутрь. Она избегала встречаться с Гунной взглядом.

– Они отнеслись к тебе без должного уважения? Они... да тебе-то что за дело, как они отнеслись к тебе, – проговорила Гунна.

– Они удивились, – спокойно пояснила Фиа.

– А юноша?

Фиа подняла на старуху синие глаза. Гунна однажды видела айсберг. Глубоко внутри него светился синий свет, и он казался жарким. Такими же были сейчас глаза Фиа.

– Он может двигать рукой, кисть у него подвижна. Рука не повреждена, но он еще очень слаб. – Больше она ничего не добавила.

– Он был рад видеть тебя?

– О да! Очень.

– Тогда я скажу так – это самое главное, – произнесла Гунна, закрывая окошко бархатной занавеской. Карета тронулась. Гунна ненавидела жизнь, которой жила Фиа.

Она видела, что Фиа все более соответствует той роли, которую уготовил ей отец. Только Гунна знала, чего стоит ей эта роль. Ее пугало, что Фиа тратит большую часть души на то, чтобы казаться такой, какой хотел видеть ее отец... Однако Гунна прогнала эти мысли от себя.

– Ты навести мальчика еще несколько раз, – посоветовала она, – привези ему книгу, прядь своих волос, подержи его руку – и он скоро встанет на ноги.

– Нет! – Гунна внимательно посмотрела на Фиа, встревоженная твердостью ее голоса. Фиа дрожала. Фиа, эта маленькая статуя, маленький сфинкс! Старуха села рядом с ней и крепко обняла. – Нет! Мне не стоило привязывать к себе этого юношу. Я не должна была разрешать ему посещать меня, я не должна была принимать его. Но...

– Но что, Фиа? – тихо спросила Гунна.

Фиа повернулась к ней. И тотчас маска слетела с ее лица, сразу стало видно, как уязвима эта молодая женщина, сколько боли и страданий испытывает она. Гунна прижала ее к себе и ласково покачала.

– Знаешь, он так напомнил мне Кея, – прошептала Фиа. – Он обращался со мной так естественно. Мне этого очень не хватает. Боже, помоги мне! Я поощряла его визиты! – Легкая улыбка появилась на ее губах, скорее полуусмешка, полурыдание. – Боюсь, мой эгоизм едва не стоил ему жизни.

– Бедняжка моя!

– Они не хотели пускать меня в дом, – продолжала Фиа, – но не знали, как это сделать, как попросить меня уйти. Мне не следовало приходить. Я внесла только неловкость и сумятицу. Да и вряд ли утешила юношу.

– Ну, успокойся, успокойся, – Гунна поглаживала темные волосы Фиа. – Он всего лишь юноша, а юноши всегда делают всякие глупости. И очень часто из-за своей глупости расстаются с жизнью. Если бы не ты, нашелся бы кто-то другой, – Гунна замолкла, подбирая слово, – какая-нибудь другая...

–...дрянная женщина, – закончила Фиа.

– Нет, просто какая-нибудь другая женщина, – мягко поправила ее Гунна.

– Он сказал мне, что я должна оставить Пипа в покое. – Морщинки на лбу Фиа расправились, лицо застыло. Последние признаки уязвимости исчезли, и Гунна пожалела об этом. Уже много месяцев она не видела Фиа такой, какой она была на самом деле. Такие случаи становились все более редкими. – Он сказал все. Он сказал, что я жажду заполучить в свои сети каждого мужчину, которого встречаю на пути.

– Да кто это сказал? – не поняла Гунна.

– Томас Донн.

У Гунны перехватило дыхание. Много лет назад Томас Донн гостил в замке графа Карра. Он оказывал Фиа знаки внимания и проявлял определенный интерес. Тогда Фиа была совсем юной и до боли одинокой. Конечно, молодой высокий шотландец просто сразил ее. И неудивительно. Он был одним из немногих порядочных мужчин, которые встречались Фиа. Не лицемер и не негодяй. Однако ее увлечение внезапно закончилось. Гунна никогда не узнала, что сказал или сделал Томас, но за одну ночь любовь Фиа превратилась в холодную ненависть. После этой ночи она стала взрослой. До этого налет цинизма был очень тонкий, но он был тем единственным, что позволяло девушке скрывать свое подлинное лицо от мира, а после разговора, подслушанного в саду, этот цинизм превратился в броню.

– Где ты его видела?

– Он приходил ко мне сегодня утром, говорил со мной. Будь он проклят! Он ничего не понял. – Фиа подняла голову. Ее глаза ярко горели, губы были плотно сжаты. —

Нет, Гунна, он прав. Но это еще не дает ему права судить меня. Душа его черна не менее моей. – Гунна совсем растерялась. – Помнишь, когда Эш был в замке, исчезла Рианнон Рассел? – спросила Фиа ровным голосом. – Это ведь Томас Донн привез Эшу новость, что Рианнон покинула его. Томас разбил сердце Эша. Уверена, Томас замешан в этой истории. Могу поклясться. Я была там, я видела их, Карра, Эша и Томаса Донна. Я видела, что Томас был очень доволен тем, как воспринял известие Эш.

Гунна отодвинулась от нее. Томас Донн никогда не казался ей человеком, которому страдания других доставляют удовольствие.

Фиа выпрямилась. Только слова выдавали глубину чувств, которые она испытывала.

– Я клянусь, он еще будет ползать передо мной на коленях!

Фиа поднялась по изгибающейся лестнице на второй этаж. Прошла мимо горничной, которая полировала перила, мимо слуги, меняющего свечи в канделябре. В сверкающей серебряной вазе на столике стояли свежие розы, наполняя нежным благоуханием коридор. Окно на лестничной площадке тоже сверкало чистотой. Но Фиа не замечала всего этого.

Она открыла дверь в будуар, выдержанный в новом французском стиле. У стены стоял комод в этом же стиле. Дополнением к мелочам, лежащим на нем, была новая мейсенская нюхательная табакерка. Напротив комода стоял инкрустированный туалетный столик с огромным зеркалом, вставленным в резную оправу красного дерева. Все кушетки и пуфики были обиты алым шелком.

Фиа прошла через комнату, не замечая красоты ее убранства. Все это не принадлежало ей: городской дом, декор, обстановка, вся ее одежда, прислуга и даже еда – все было взято Карром напрокат или куплено для одной только цели: заполучить как можно больше претендентов на роль мужа Фиа.

Фиа широко распахнула дверь, ведущую в небольшую комнату, где располагался кабинет. Там она прошла прямо к письменному столику, остановилась перед ним и выдвинула позолоченный стул. Несмотря на внешнее спокойствие, сердце ее билось учащенно. Надо быть очень осторожной. За исключением Гунны и дворецкого Портера, всю прислугу для дома нанимал Карр. Они были шпионами и агентами Карра, и к тому же они не брезговали приворовывать.

Быстрыми ловкими движениями Фиа отогнула обивку сиденья и вытащила перевязанную тесьмой пачку писем. Фиа улыбнулась. Эта улыбка была совсем не похожа на те улыбки, что она раздаривала в будуаре окружающим кавалерам. Это была простая, искренняя, безыскусная улыбка.

В пачке были письма от братьев и их жен. Она собирала их последние пять лет. По восемь писем от Эша и Рейна, пять от Фейвор и шесть от Рианнон.

С любовью в глазах она выбрала из пачки один из тонких конвертов и осторожно раскрыла. Она читала это письмо столько раз, что на сгибах оно протерлось, а края обтрепались. Этому письму два года. Его написал и отправил из своего поместья в Северной Италии Рейн. Прошло столько времени, а ей казалось, что она до сих пор чувствует запах нектаринов, которые описывал брат.

«Моя дражайшая сестра Фиа.

Сегодня утром Фейвор разрешилась дочерью, такой же красивой, как ее мать, и с гордостью должен сказать, такой же голосистой. Назвали ее Гиллиан Шарлотт. Мы не стали называть ее в чью-либо честь, потому что Фейвор сказала, что дочь должна быть нашим будущим и нам не следует оглядываться на прошлое.

Как видишь, моя прелестная жена не склонна к сентиментализму, но она очень просила меня передать тебе привет. Может, она не так уж и безнадежна.

Желаю вам с Грегори всего хорошего. Может, придет день, когда и у тебя будут дети. Должен признаться, несмотря на весь мой жизненный опыт, девять часов, пока на свет появлялась наша дочь, стали для меня очень непростым испытанием.