Конни Райнхолд
Безмолвные клятвы
ПРОЛОГ
Штат Вайоминг, 1879 год
— У меня не было выбора… — тихое монотонное бормотание напоминало пение лютни. Слова звучали так жалобно, словно больная пыталась вымолить у Бога последнее прощение и с этим покинуть земной ад. — Не было семьи… выбора… надежды…
Речел молчала, негодуя от собственного бессилия. Много раз она слышала подобные речи от девушек, так и не сумевших выйти замуж и вынужденных торговать собой.
Такие же откровения она услышала вчера от одной из новых обитательниц дома терпимости мадам Розы.
Как раз во время этого разговора где-то рядом раздались грубые ругательства и отчаянный визг. А когда прогремел выстрел и наступила жуткая тишина, все бросились к дверям комнаты Лидди. Но тут же в коридоре появилась невозмутимая мадам Роза и приказала любопытным поумерить пыл:
— Все в порядке! Клиент подвыпил и немного пошутил. Занимайтесь своими делами. Джентльмены… Леди…
Публика послушно разошлась, так и не узнав о кошмаре, случившемся в комнате номер три.
Через минуту в соседних комнатах уже раздавались смех и скрип кроватей. Все как обычно.
— Там не может быть хуже, Речел.
— Где, Лидди?
Речел беспомощно следила за тем, как судорожно поднимается и опускается грудь Лидди.
— В аду.
— Нет, Лидди!
— Меня зовут Лидия Мэри Бентли, — отчетливо и с гордостью произнесла девушка. — Пожалуйста, Речел! Пусть на могиле напишут мое имя. Это все, что у меня осталось.
Часы в гостиной пробили три раза. В такое время на улице было совсем темно, и одиночество соседствовало с отчаянием. Речел едва могла смотреть на свою подругу. Она боялась думать о том, что когда-нибудь сама окажется на месте Лидди, — жалкой, измученной, жестоко избитой юной девушки, чьи тонкие черты огрубели, румянец навсегда исчез с лица, а голубые глаза, которые слишком часто видели лишь темную сторону жизни, потухли.
Хотя сейчас Речел ничем не напоминала Лидди, она понимала, что, если останется в доме своей матери, то сохранит одно только тело, которое будет служить оболочкой для мертвой души. Все «девочки мадам» со временем становятся похожи одна на другую.
Речел проглотила комок, застрявший в горле.
— Я обещаю, — твердо сказала она. Лидди закрыла глаза и улыбнулась.
— Лидия Мэри Бентли… — произнесла она шепотом. — Благородное имя. У всех нас когда-то было достоинство, Речел.
— Нет, Ли… Лидия Мэри Бентли, — возразила та. — У некоторых его никогда не было.
Лидди взяла подругу за руку и, собрав остаток сил, легонько сжала ее.
— У тебя оно будет, Речел. Это красивый сон.
— Да, Лидди, — ответила Речел, не выпуская холодные пальцы девушки.
— Возьми деньги, которые я скопила. Все готово… Письмо написано… Это шанс для тебя, Речел. Обещай мне, Речел… Пожалуйста… Сделай это ради нас двоих. Подари мне эту последнюю надежду.
— Я обещаю, Лидди, — ради нас двоих. Лидди еще сильнее стиснула руку подруги.
— Я буду следить за тобой, Речел… Увижу тебя… Счастливой… Свободной…
Последние слова прозвучали совсем тихо. Из груди Лидди вырвался глухой стон, словно душа ее покинула тело и отправилась на поиск нового пристанища.
А Речел осталась сидеть у изголовья, сжав застывшие пальцы Лидди и слушая, как где-то в соседней комнате скрипит кровать, раздаются стоны и грубый хохот.
— Ты хотела меня видеть, мама?
Глядя на дочь, Роза прищурилась. Обращение «мама» не нравилось ей, и Речел знала об этом. Подобные слова раздражали мужчин, напоминая о женах и дочерях, занимающихся домашним хозяйством, в то время как сами они отдыхают от семейных забот.
Большинство посетителей дома терпимости знали, что Речел — дочь хозяйки, и потому старались не обращать на нее внимания. Некоторые даже боялись узнать в ее облике собственные черты, хотя Речел была зачата еще до того, как Роза открыла свое заведение. Этот страх возможного кровосмешения стал своего рода защитой для Речел, и мадам Розу только радовало, что клиенты не требуют ее дочь.
Но времена менялись. Поселок разрастался. Каждый день Роза встречала новых «гостей»: золотоискателей, направляющихся в горные районы, богачей с честолюбивыми планами, ковбоев и бродяг, ищущих работу, выпивку и женщин. Они уже не раз спрашивали про Речел. Ей было семнадцать. В доме теперь появилась свободная комната, а у Речел — шанс хорошо заработать. Не будет же она вечной помощницей на кухне и в прачечной?
Роза покачала головой, стараясь прогнать подобные мысли. «Господи, почему у нас почти нет выбора?». Она внимательно посмотрела на дочь. Во взгляде Речел появилось то, чего не было раньше — гордость и вызов. Мать вспомнила, что Речел совсем недавно брала у нее нож, чтобы вырезать имя Лидди на деревянном кресте, поставленном на свежевырытой могиле. Наивно и глупо. Куда бы Лидди ни попала — в ад или в рай, — тот, кто ее там встретит, все равно узнает, кто она и кем была, эта Лидия Мэри Бентли.
— Пора решать, Речел, — сказала Роза. — Девушка с такой внешностью, как у тебя, не может жить в этом доме и не работать. Я не могу себе позволить подобное… неудобство.
— Завтра утром я уеду отсюда.
— Я уже наслышана о тех планах, которые вы строили с Лидди…
Если Речел и была удивлена тем, что ее мать знает о мечте Лидди, то не выказала этого. Разве могут проститутки и их дочери позволить себе показывать что-либо, кроме своего тела?
— Тогда нет необходимости объяснять.
— Я полагаю, ты не настолько глупа, чтобы всерьез в это верить.
Речел пожала плечами.
— Все равно мы с Лидди договаривались, что весной отсюда уедем. — Голос ее дрогнул, и она тихо добавила: — Еще несколько месяцев, и нас бы здесь не было. И Лидди снова носила бы свое собственное имя.
— Она всегда жила в мире иллюзий, потому что была безмозглым созданием, — произнесла Роза сквозь зубы. — Будь она проклята!
Речел метнула на мать гневный взгляд, сжала кулаки и отвернулась к окну. Роза улыбнулась, заметив этот всплеск эмоций. Хотя у Речел был тяжелый характер, она очень редко выходила из себя.
— У тебя какие-то тайны, Речел? Поделись со мной. Я помогу, если буду уверена, что ты просишь за себя, а не за кого-нибудь другого.
Роза пристально посмотрела на дочь, ожидая ответа. Речел повернулась и скрестила руки на груди. В глазах ее уже не было ни гнева, ни сожаления. Одно безразличие.
— У тебя ясная голова, сильная воля. И я поделюсь с тобой кое-чем. — Роза снова улыбнулась. — Ты могла бы затмить любую из моих девочек, Речел…
Та удивленно посмотрела на мать, пытаясь понять, насколько серьезны ее слова. Затем поежилась, передернула плечами и спросила вполголоса:
— Ты действительно об этом мечтаешь?
— Я уже давно ни о чем не мечтаю, — устало произнесла Роза.
Она выдвинула нижний ящик письменного стола и вынула кожаный мешочек, туго набитый деньгами. Этот подарок ей сделал шериф сегодня утром — в награду за убийство мужчины, который избивал Лидди. От рук этого негодяя пострадало немало несчастных, среди которых были не только проститутки, но и вполне добропорядочные женщины.
— Куда ты собираешься ехать? — поинтересовалась Роза, взвешивая мешочек на ладони.
— На дедушкину ферму. Я хочу выкупить ее.
Странно было слышать из уст Речел слово «дедушка», как будто оно что-то значило, как будто он был частью ее жизни. Сама Роза смутно помнила отца и братьев, которые однажды отправились на охоту и не вернулись, оставив ее одну в маленькой хижине, стоящей в глуши. Поначалу Роза кое-как сводила концы с концами, но в четырнадцать лет попала в объятия своего первого мужчины, который случайно заехал к ней в гости.
В этом возрасте Роза легко верила любым комплиментам и всем обещаниям, которые слышала. Ей не составило труда убедить себя, что она влюбилась. Но обещания оказались пустыми словами, и вскоре Роза осталась одна с грудным младенцем на руках. А как только перебралась в поселок, ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что единственный способ прокормиться — предложить мужчинам свои услуги, поставив при этом свои условия.
Роза перестала об этом думать. Воспоминания о прошлом, так же, как и мысли о будущем, всегда расслабляли ее.
— Чем ты там будешь заниматься?
— Устраивать свою жизнь.
— Такую же, как и здесь? Надеюсь, ты понимаешь, что мы не можем жить по своему усмотрению? У нас прав ровно столько, сколько позволяют иметь мужчины. Черт возьми, нас и людьми назвать нельзя!
— У нас есть право голоса. Роза презрительно фыркнула:
— Да, женщинам нашего маленького поселка разрешили голосовать, потому что Эстер Моррис устроила вечеринку, напоила чаем каких-то политиканов и уговорила их дать нам это право. Его в Вайоминге уже однажды отбирали. Вероятно, скоро еще раз отберут…
— Здесь я не останусь, мама!
— Ты знаешь, как мне тяжело одной управляться? Все, кто мне помогают, — это или калеки, или бывшие уголовники. Грэйс уже стара, к тому же испортила себе репутацию, застрелив нескольких клиентов. Я тоже скоро стану такой, как Грэйс. Но она хоть умела командовать прислугой, а тебе это вряд ли удастся…
Речел продолжала молчать. Роза тяжело вздохнула. Она вспомнила высокую, тучную Грэйс — мадам, которая продала ей бордель и уехала обрабатывать земельный участок Розы в Биг-Хорн Бэйсин. Грэйс решила, что лучше гнуть спину в глуши, чем сживать со свету юных девиц.
— …У тебя лучше получается смотреться в зеркало, чем ползать на коленках в огороде.
— Разве я ничему не научилась в этом доме? — спросила Речел.
— Если у тебя нет жизненного опыта, девочка, то эти уроки ничего не значат.
Увидев горькую усмешку на губах Речел, Роза подумала о том, что ее дочь и так слишком часто сталкивалась с темной стороной жизни.
— Одной тебе будет тяжело.
— Я не буду одна.
Роза удивленно уставилась на дочь:
— Ты не сможешь найти мужа, Речел! Если какой-нибудь мужчина из нашего штата и захочет быть вместе с дочерью мадам Розы, то только ради ночных удовольствий.
— Я найду мужа, когда придет время.
— Вечно пьяного пастуха? Бродягу? — резко спросила Роза. — Или ты надеешься встретить порядочного мужчину?
Речел кивнула головой и уверенно произнесла:
— Порядочного. И без предрассудков.
Роза глубоко вздохнула, стараясь прогнать меланхолию, которая все чаще и чаще овладевала ею в последнее время. Сожалеть о решении Речел не имело никакого смысла — так же, как и горевать о смерти Лидди. Роза думала лишь о том, что ее дочери понадобится много денег и, кроме того, толстая кожа и побольше мозгов.
Но мозгов у Речел всегда было достаточно, и она знала о жизни больше, чем многие женщины, остававшиеся одни, без поддержки, которую дает семья или кошелек. В любом случае, все эти сомнения не играют никакой роли. Речел сделала свой выбор, и если она на самом деле хоть что-нибудь понимает в жизни, то уйдет подальше от этого дома и ни разу не обернется назад.
Вздохнув, Роза отдала Речел позвякивающий мешочек.
— Это приданое — пять тысяч долларов от мужей и отцов, которые обманывали и обирали свои семьи. На первое время хватит… — презрительная улыбка скользнула по ее губам и тут же исчезла. — Кроме того, у тебя есть деньги, которые скопила Лидди. Ты уверена, что идешь по правильному пути? — спросила Роза, ненавидя саму себя за эти слова. — У нас не так уж и плохо жить…
Речел выпрямилась и в упор посмотрела на Розу:
— Может быть, мама. Но я не хочу умирать так, как умирают здесь.
ГЛАВА 1
Атлантический океан, 1886 год
— Он сумасшедший! — крикнул матрос, и его слова тотчас подхватил ветер.
— Наверное, жить надоело, — добавил его приятель.
Не обращая внимания на их слова, Генри Эшфорд продолжал стоять на палубе боровшегося со штормом клипера, который взбирался на гребень огромной волны, на какой-то миг замирал в воздухе и быстро нырял вниз, чтобы вновь повторить восхождение. Холодные волны разбивались о палубу, и ветер бросал ледяные брызги в лицо мужчины. Тяжелые черные тучи преследовали корабль и метали в него огненные молнии, которые озаряли ночное небо дьявольским желто-серым светом. И снова судно поднималось на вершину, вот-вот готовое оторваться от могучей стихии, но тут же падало в темную бездну.
Свобода. Это слово постоянно звучало в душе Генри с тех пор, как он покинул Англию. Вспоминая свою жизнь, свои мечты, он сознавал, что больше всего на свете его пленяло именно ощущение свободы. Слушая ночной рев океана, Генри мысленно возвращался в родовое имение. Вот старинный парк, пруд, в котором мирно плавают утки…
Мать ведет его на лужайку. Они взяли с собой мольберт и коробку с красками, так как оба собираются рисовать пейзажи.
Тогда Генри Эшфорд был свободен: проводил дни так, как ему хотелось, любовался красотой и творил ее, делился впечатлениями с человеком, который, казалось, понимал его… В один прекрасный день все закончилось: его мать предала собственных детей.
С тех пор Генри потерял свободу и покой. Он пытался поближе сойтись с братом Люком, но в то время это было невозможно. Их разделяло огромное расстояние, ослаблявшее родственные узы. А сейчас, скорее по велению судьбы, а не по своей воле, Генри искал своего брата.
Он широко расставил ноги, крепко ухватился за жесткий канат и нагнулся, глядя на бушующую за бортом стихию.
— Уберите этого идиота в каюту! — раздался крик с капитанского мостика.
Один из матросов поспешил выполнить приказание и приблизился к Эшфорду. Но Генри взглянул на матроса с такой тоской и безразличием, что тот остановился рядом и не сказал ни слова. Генри медленно отвинтил крышку фляжки и отхлебнул немного бренди. Сверкнула молния и на миг осветила его лицо. Посмотрев на серебряную поверхность фляжки, он увидел отражение своих голубых глаз, сверкающих в темноте. Ветер яростно трепал его вьющиеся волосы, поднимая их над головой, как черный нимб. Полы плаща развевались, шумя, словно крылья Люцифера, повелевавшего штормом.
Матрос перекрестился и ушел прочь, найдя себе более важное занятие в другой части корабля.
Генри повернулся и посмотрел на волны, на губах его появилась улыбка удовлетворения. Ему казалось, что он сам является частью этой могучей стихии, и испуг матроса ему очень польстил.
От сильной качки у Генри захватывало дух, ему представлялось, что он летит над водой вместе с ветром. Отчаянная мысль мелькнула в его голове. Что, если нырнуть в темную пучину и отдать себя во власть беспощадного океана? Разве это страшнее, чем вверить свою душу столь же беспощадной жизни? Он засмеялся, и новый порыв ветра тотчас подхватил и унес его смех.
Форт-Феттерман, штат Вайоминг
— Она глупа как пробка, — произнес один из жителей Форт-Феттермана. — Тащилась по орегонской дороге в старом фургоне и набила его таким хламом, который никакому дьяволу не нужен.
— Сумасшедшая, — согласился его приятель. — Живет в таких диких местах и строит красивые дома. Лучше бы строила свинофермы. Тогда к ней относились бы более серьезно. Кому нужны ее продукты и галантерея?
— Откуда тебе известно? — возразил другой. — У нас во всей округе нет ни одной хорошей лавки. Помяни мое слово, каждая семья, которая здесь живет, скоро будет покупать только у нее.
Первый презрительно усмехнулся:
— Скоро ее товарами заинтересуются грабители. А у нее нет никакой охраны. Может, она ждет, когда правительство построит вокруг ее домов крепостную стену и поставит часовых? Говорю тебе, она ненормальная!
Его приятель выплюнул окурок в пыль главной улицы Форт-Феттермана и заметил:
— Хотел бы я быть таким ненормальным… и таким богатым.
Еще один мужчина, все время молчавший, вступил в разговор:
— Тебе не нравится, что у нее больше мозгов, чем у тебя.
— У нее вообще нет мозгов, — угрюмо произнес первый. — Разве женщине положено делать то, что делает она? Ездить по дорогам, скупать товары, охотиться, как индеец, дубить шкуры? Так не должно быть.
— Не тебе судить, Джаспер. У нее есть деньги, а у тебя даже пуговиц на ширинке не хватает. Так что не тебе раздвигать ей ноги.
Его собеседник ухмыльнулся:
— А у тебя, конечно, это получится!..
— Нет. Я слышал, что она будет принадлежать только тому мужчине, который преподнесет ей состояние и обручальное кольцо…
Люсьен Эшфорд, граф Фэрли в десятом колене, узнавал о жизни Речел Пэрриш из разговоров вперемешку со сплетнями, и чем полнее была картина, тем большее любопытство она вызывала. О дочери скандально известной мадам Розы ходило много слухов с тех пор, как она осмелилась пойти на последние выборы. Люсьена очень занимала дошедшая до Шайенна история о том, как Речел подошла к избирательной урне, игнорируя неодобрительные взгляды и шепот, и как с гордым видом разговаривала потом с женщинами, пытавшимися с ней поссориться.
Люсьен увидел объявление Речел и получил телеграмму от Генри в один и тот же день, и в его голове зародилась интересная идея. В надежде спасти брата он стремился использовать любую возможность, какой бы фантастичной она ни показалась. Генри уже несколько лет живет без всякой цели, разрушая свою жизнь, пытаясь забыть о том, кто он и откуда. Люк понимал, что Генри плохо кончит, если вовремя не вмешаться.
Чем ближе Генри подъезжал к Вайомингу, тем чаще Люком овладевали отчаяние и апатия. Временами все его чувства приходили в полное смятение и в сознании воцарялся хаос. Хаос из-за Генри. Кошмары, связанные с Генри. Его тень теперь постоянно преследовала Люка, напоминая, что свет, который еще теплился в душе брата, постепенно гаснет, что остроумие, изящество, талант Генри и, наконец, даже сам его облик будут безвозвратно утрачены. Главное, чтобы Генри не свыкся окончательно со своим жалким существованием и не забыл, что он должен жить нормальной жизнью, а не бороться со всем миром.
Люсьен снова перечитал объявление, потом документы, которые давно приготовил, и воображение нарисовало ему портрет мисс Речел Пэрриш — женщины смелой и целеустремленной. Женщины, чья решимость построить свое будущее была такой же сильной, как решимость Генри разрушить собственную жизнь. Осуществляя этот план, Люк понимал, что рискует лишиться всего, что связывает его и Генри — дружбы, уважения, доверия… любви. И все же, если план сработает, если он сумеет найти Генри хорошую жену, приличное жилище, и все это придется Генри по вкусу, то можно считать, что брат спасен. Но, с другой стороны, он едва ли простит Люку обман. Люк будет проклят, если поможет брату. А если не поможет — тоже будет проклят. Люсьен выбрал первое. Ему будет легче жить с проклинающим его братом, чем совсем без него.
Он аккуратно сложил бумаги в кожаную сумку. Да, Речел Пэрриш — именно та женщина, которая решит все проблемы. Если не посылать Генри деньги, которые он просит, то можно задержать его на пути из Англии в Шайенн. А если мисс Пэрриш оправдает ожидания Люсьена, то ко времени приезда Генри его судьба уже будет решена.
Через две недели Люсьен встретится с Речел и примет главное решение.
Биг-Хорн Бэйсин, штат Вайоминг
— Девочка, у тебя ума не больше, чем у мошки, — сказал Клетус, поеживаясь от холодного ветра. — Думаешь, для Грэйс теперь важно, что написано на этой дощечке?
Речел посмотрела на него сквозь густую пелену снежинок, выпавших ранней весной. Взгляд ее был отрешенным — она на миг вспомнила другое время и другую могилу, но затем вновь вернулась к своей работе, вырезая на деревянной дощечке пляшущие буквы. «Больше от Грэйс ничего не осталось», — подумала Речел.