Он сжал пальцами ее руку.

— Забудьте свои тревоги, Доминик, никуда он не денется. Всему виной его обычная невнимательность и неспособность следить за временем. Ваш брат витает в облаках и не всегда принимает в расчет чувства других людей.

Доминик возмутили эти слова, и она вырвала у Филиппа свою руку.

— Вы совершенно не знаете моего брата, если так думаете о нем, — запальчиво сказала она. — И вы еще называете себя его другом!

— Я и есть его друг, — мягко отозвался он, довольный, что высказал наконец всю правду о легкомысленном характере ее брата. — И чтобы доказать вам это, я сделаю следующее. Если Валькур не вернется домой к понедельнику, я сам отправлюсь в Бас-Тер и узнаю, что послужило причиной его задержки. — Он взглянул на нее, ища одобрения своим намерениям. — Ну, теперь вы немного успокоились, Доминик?

Она покачала головой.

— Я успокоюсь только тогда, когда сама выясню, что с ним случилось.

Он посмотрел на нее с опаской, зная, что пылким нравом она похожа на брата. И этот недостаток, по мнению Филиппа, поощрял в своих внуках мсье Шарбоно.

Впрочем, как раз этим и очаровала его Доминик, когда он увидел ее впервые. И именно это ее качество он собирался изменить, едва только они поженятся. Ему нужна спокойная, уравновешенная жена, которая во всем будет с ним согласна и станет хорошей матерью его детям. Доминик же ничего не стоило ринуться очертя голову навстречу опасности, даже не подумав о последствиях. Однако он любил ее и не желал себе другой жены.

Он заглянул глубоко в ее глаза, словно надеясь прочесть в них ее мысли:

— Обещайте мне, что не совершите какого-нибудь необдуманного поступка, Доминик.

Она с невинным видом взмахнула ресницами.

— Я никогда не даю обещаний, если не уверена, что смогу их сдержать. Так что не просите меня об этом, Филипп.

Он ласково взял ее за локоть.

— Дайте мне слово, что не поедете искать Валькура в Бас-Тер. В форте стоит гарнизон солдат, и для такой девушки, как вы, слишком опасно отправляться туда одной.

Доминик внимательно посмотрела на него, и он невольно опустил глаза.

— Вы что-то от меня скрываете, — упрекнула она молодого человека. — Вы что-то знаете о нем и не говорите мне. Почему?

Он старательно избегал ее взгляда.

— Что заставляет вас так думать?

— Вы не ответили на мой вопрос. Имеете ли вы хоть малейшее представление о том, что с ним могло случиться?

— Нет, не имею. Но доверьтесь мне — я узнаю, где он находится и что его задержало.

Доминик высвободила локоть и схватила Филиппа за руку. Что-то здесь было не так, она это чувствовала.

— Скажите мне, что вам известно! Немедленно! — потребовала она.

— Я говорю правду, Доминик. Неужели вы думаете, что я стал бы от вас скрывать, где находится Валькур, если бы сам это знал?

Выражение его лица было искренним, и гнев Доминик остыл.

— Давайте поедем прямо сейчас и попытаемся найти его, — умоляюще произнесла она. — Может быть, он попал в беду или ранен и нуждается во мне!

— Доминик, вы должны успокоиться. — Он покачал головой. — Вы же знаете, Валькур еще ни разу не являлся никуда вовремя.

— Он и вправду теряет иногда ощущение времени, — согласилась она. — Но тут совсем другое. Я должна поехать в Бас-Тер, и вы будете сопровождать меня.

— Как только в вашу головку могла прийти такая безрассудная идея! Подумайте о вашей репутации.

— Какое мне дело до моей репутации, если мой брат в опасности?!

— Если вы не думаете о себе, подумайте о других, — сказал Филипп, буравя ее взглядом. — Будь ваш дедушка в добром здравии, он не одобрил бы подобного намерения, и вы это знаете.

Прежде чем ответить, Доминик обдумала его слова.

— Да, дедушка не одобрил бы этого. Но он очень болен и сам поехать не может. Память все чаще изменяет ему, мысли его путаются — в иные мгновения он даже не помнит, кто я такая, — с тоской сказала она. Тяжело вздохнув, Доминик подняла голову и полными печали глазами взглянула на Филиппа. — Поэтому, кроме меня, искать моего брата некому.

— Право же, — сказал Филипп веселым тоном в надежде утешить ее. — Когда братец Валькур приедет домой, он же станет потешаться над вами за то, что вы так за него волновались.

Как ей хотелось ему верить! Но страх за брата не оставлял ее.

Филипп вгляделся в ее прекрасное лицо, обрамленное роскошными черными волосами. Ее глаза были бирюзовыми, как морские волны, а щеки — цвета коралла. Набравшись духу, он протянул руку и коснулся блестящего локона, лежавшего на плече девушки. Она не оттолкнула его, и это прибавило ему храбрости.

— Подарите мне право защищать вас, Доминик, — торопливо проговорил он, боясь, как бы мужество не покинуло его. — Если бы вы стали моей женой, я почел бы за честь заботиться также и о вашей семье.

Она посмотрела в его серьезные глаза и нахмурила брови. Филипп, как и все в округе, наверняка знал, что для плантации Уиндворд настали трудные времена. И его предложение помочь тронуло ее сердце.

Как бы Доминик хотелось полюбить Филиппа! Он был прекрасным человеком и стал бы хорошим мужем. Почему же она все медлила принять его предложение? Она объясняла это себе тем, что нужна дедушке и брату. Однако имелись и иные причины. Она часто мечтала, что настанет день, и в ее жизнь ворвется мужчина, который принесет ей настоящую любовь и счастье.

— Вы оказали мне честь, попросив меня стать вашей женой. Но сейчас я ни за кого не могу выйти замуж, Филипп. Я нужна своей семье.

Филипп давно понял, что Доминик отличается от всех женщин, которых он когда-либо знал. А знал он многих. Она обладала незаурядным характером и неотразимым обаянием, чем привлекала к себе всеобщее внимание. Стоило ей появиться где-нибудь, как мужчины уже не спускали с нее глаз, словно остальных женщин просто не существовало. Он не был уверен в том, сознавала ли она сама, какое впечатление производит на окружающих ее людей.

— Возможно, когда-нибудь вы передумаете и иначе ответите на мое предложение, — сказал он с надеждой в голосе. — Я знаю о том, как вы и ваш брат боролись, чтобы спасти плантацию. Позвольте мне помочь вам.

— Никогда! Вы должны понять, почему я ни с кем не могу связать свою жизнь, пока плантация Уиндворд не освободится от долгов. Мы слишком горды, Филипп. Ни я, ни мой брат не примем благотворительности. Настанет день, когда мы одержим победу, но лишь благодаря тому, что мы трудились в поте лица и добились этого сами, без посторонней помощи.

— Милая Доминик, я прекрасно знаю причину, из-за которой у вас с братом начались неприятности. Я с удовольствием одолжу вам денег и не потребую ничего взамен.

Ее взгляд стал жестким, и она холодно произнесла:

— Оставьте свою жалость при себе. Могу вас заверить, что я в ней не нуждаюсь.

Усмехнувшись, Филипп взял ее за руку.

— Жалость? Но это не жалость, Доминик. Видите ли, мне известно, что ваш дедушка потратил почти все сбережения и даже заложил плантацию Уиндворд, помогая семьям роялистов выбраться из Франции. Его щедрость распространялась даже на людей, вовсе ему не знакомых. И хотя я не одобряю того, что мсье Шарбоно спустил все свое состояние, оставив вас с братом почти без средств, я тем не менее восхищаюсь мотивами, которые заставили его так поступить.

Глаза Доминик гневно сверкнули:

— Важно лишь то, что я и мой брат одобряем поступки дедушки.

Взгляд Филиппа упал на потрепанный и уже не раз штопаный подол ее платья. Для него Доминик была красивее любой молодой особы, щеголяющей в нарядах по последней моде, выписанных из Парижа. И ее старенькое, залатанное во многих местах платье служило лишним свидетельством того, какое у нее мужественное сердце.

— Хотел бы я знать, согласились бы вы стать моей женой, если бы вам ничто не мешало: ни ваша гордость, ни отсутствие денег, ни обязательства перед семьей?

Однажды дедушка объяснил Доминик, что любовь — та, что приходит надолго, — возникает не сразу. Она рождается и крепнет постепенно, и для нее нужна твердая основа. Возможно, дедушка был прав, и ей следовало принять предложение Филиппа. Кто, как не он, достоин ее любви. Но нет, в который раз подумала она, в любви должно быть нечто большее, нежели простая привязанность, которую она чувствовала к Филиппу. Что-то неизмеримо большее!

— Я не могу дать вам того ответа, которого вы от меня ждете, Филипп. И пока давайте останемся друзьями.

Он ощутил безумное желание заключить ее в объятия, прижаться губами к ее соблазнительному рту и сказать ей о любви, бушующей у него в груди, но рассудок восторжествовал над страстью.

— Мы поговорим об этом в другой раз, Доминик. Я уже давно осознал, что мы с вами созданы друг для друга. Придет день, и вы тоже это поймете.

Она не нашлась, что ответить. Филипп был не первый, кто предлагал ей руку и сердце. Остальным ей ничего не стоило отказать, но он — совсем другое дело. Пусть она не любила его, однако относилась к нему с большой теплотой.

— Пойдемте к гостям, Филипп. Боюсь, я непростительно пренебрегаю обязанностями хозяйки.

Он неохотно повел девушку в дом, где ему неизбежно предстояло делить ее с остальными.

— Доминик, я уверен, что Валькура задержало какое-нибудь пустячное происшествие — лошадь захромала или сломалась ось. Ничего такого, из-за чего стоило бы так тревожиться.

Доминик вошла в гостиную, изобразив на лице улыбку. Она потанцевала с несколькими кавалерами, с досадой думая про себя, что этот вечер, наверное, никогда не кончится. И когда к ней приблизился самый старый друг ее дедушки, Бертран Дюбо, она испытала прилив благодарности.

— Я вижу у тебя в глазах тревогу, малышка, — обратился к ней Бертран. — Может быть, поведаешь мне, что тебя беспокоит?

Вся ее семья очень дорожила дружбой с Бертраном. И Доминик всегда была с ним откровенна.

— Да. Я чувствую, что Валькур попал в беду.

— Не стоит беспокоиться, пока не узнаешь наверняка, есть ли для этого причина, — сказал он, пожав плечами.

— Вы могли бы узнать, где он? Ради меня?

— Если это успокоит твое сердечко, я попытаюсь. — Он поднес к губам ее руку и улыбнулся. — Передай моему старому другу, что его внучка созрела для замужества и что дедушке пора отправить ее из Гваделупы на поиски сильного и смелого мужчины, такого, который способен оценить женщину, подобную тебе. На этом острове нет достойного тебя мужчины.

Она одарила его благодарной улыбкой, понимая, что подобными речами он просто хочет отвлечь ее от тревожных мыслей о брате.

— Но всегда есть Филипп. И если я выйду за него замуж, мне даже не придется покидать остров.

Бертран нашел взглядом Филиппа, который с недовольным видом наблюдал за ним и Доминик.

— Филипп — жалкий олух, который думает только о своих желаниях и нуждах. Он не может оценить душу такой женщины, как ты. Ах, если бы у меня был сын, а не три дочери! Я бы женил его на тебе. Но увы, его нет.

Она улыбнулась и поцеловала его в щеку.

— Пожалуй, я бы согласилась, будь он похож на вас, только немного помоложе.

Бертран повел ее в конец комнаты и передал Филиппу, подмигнув и прошептав ей на ухо:

— Напыщенный болван, льстец и деревенщина.

— Мне не нравится ни сам мсье Дюбо, ни то влияние, которое он на вас оказывает, — раздраженно заметил Филипп, когда пожилой господин отошел.

— Я не разрешаю вам говорить о нем плохо, — сказала Доминик, желая держать Филиппа на расстоянии. — Бертран Дюбо мне все равно, что дядя. Не считая моих родных, я доверяю ему больше, чем кому бы то ни было.

И она направилась в другой конец гостиной, провожаемая хмурым взглядом Филиппа. «Почему она всегда ускользает от меня?» — с горечью подумал он.

Остаток вечера Доминик избегала Филиппа. Она видела, как он все время наблюдает за ней, и знала, что он дуется. Эту черту она особенно не одобряла в мужчинах, а у него Доминик замечала ее все чаще и чаще. Если бы она могла спросить у дедушки, что думает он о Филиппе! Но она не станет беспокоить больного старика своими проблемами.

Наконец, когда Доминик уже казалось, что еще одного танца ей просто не выдержать, гости начали расходиться. Филипп попрощался с ней чрезвычайно холодно, она ответила ему тем же.

Стоя у окна, Доминик наблюдала, как длинная вереница карет с зажженными факелами, достигнув поворота дороги, исчезает в густой чаще леса.

3

Едва держась на ногах, Доминик отдала слугам последние распоряжения, выполнив которые, все могли отправляться спать.

У нее было так неспокойно на душе, что сама она о сне и не думала. Она вышла на веранду и снова принялась напряженно вглядываться в ночь и прислушиваться, не едет ли брат. Потом она поднялась наверх проведать дедушку. Глаза его были закрыты. На столике рядом с изголовьем кровати горела одинокая свеча. Пьер, человек, который ухаживал за дедом, тихонько удалился, давая им возможность побыть вдвоем.

Полагая, что дедушка спит, Доминик нагнулась и поцеловала его в щеку.

— И тебе не спится, Доминик, — проговорил он, обратив на нее ясный взор, который свидетельствовал о том, что память на некоторое время вернулась к нему. Бывали моменты, когда дедушка узнавал ее, но чаще всего он принимал ее за свою жену, умершую много лет тому назад. Даже сейчас он перевел взгляд с внучки на портрет ее бабушки, где та была изображена невестой.

Сколько же часов, подумалось Доминик, он пролежал так, рассматривая знакомый портрет и вспоминая счастливые времена?

— Я как раз собираюсь ложиться, дедушка. Тебе что-нибудь нужно?

Жан-Луи Шарбоно взял внучку за руку и сжал ее в своих дрожащих пальцах.

— Не забывай, малышка, что я еще в состоянии сам о себе позаботиться. А где же твой брат? Наверное, вообразил, будто бы уже слишком взрослый, чтобы прийти и пожелать своему дедушке спокойной ночи.

— Разве ты забыл, дедушка? Валькур ведь уехал в город.

— Ах да. — Он провел рукой по лицу, словно пытаясь что-то вспомнить. — Знаешь, сегодня я лежал и думал о разном, и мне в голову приходили очень тревожные мысли. С тех пор как Бонапарт назначил генерала Ришпанса губернатором нашего острова, здесь стали исчезать люди. Много людей. И никто никогда больше о них не слышал.

Доминик была поражена тем, насколько ясен сегодня рассудок дедушки, а также тем, что он тоже, казалось, чувствовал грозящую Валькуру опасность.

— Что тебя тревожит? — спросила она, придвигая стул и садясь рядом с кроватью.

Он положил свою старческую, с искривленными пальцами руку на ее темные волосы.

— Многое. Я вспоминал прошлое. Если бы ты знала, как мне не хватает твоей бабушки.

Доминик вгляделась в дедушку, насколько позволяло тусклое освещение. Его облик сохранил былой аристократизм, но высокий и статный когда-то человек превратился теперь в слабого и болезненного старика. Бледное лицо обрамляла копна белых волос, а голубые глаза, в которых прежде светился острый ум, теперь потускнели, и блеск их погас.

Доминик обожала своего деда. Он подарил им с Валькуром чудесное, незабываемое детство. Он всегда позволял им свободно выражать свое мнение и с раннего возраста поощрял в обоих внуках желание думать самостоятельно.

Жан-Луи Шарбоно приехал на Гваделупу из Франции с молодой женой, которая родила ему сына, отца Доминик. Бабушка Доминик умерла задолго до ее рождения, но девочка выросла, постоянно слыша рассказы об этой волевой женщине, работавшей плечом к плечу с мужем и отвоевывавшей у джунглей плантацию Уиндворд.

Жан-Луи часто с гордостью отмечал, насколько Доминик похожа на свою красавицу бабушку. Похожа не только красотой, но также упорством и стойкостью.

Но семейство, обитавшее на плантации Уиндворд, ожидала беда — на них пало проклятие смерти. В 1790 году во время эпидемии желтой лихорадки, свирепствовавшей на острове, умерла мать Доминик. Затем, три года спустя, от шальной пули на охоте погиб ее отец. Он оставил Доминик и Валькура на дедушку, успев перед смертью пожелать, чтобы он воспитал их в семейных традициях и привил им свои представления о жизни. Главным среди них дед считал то, что люди и отношения между ними гораздо важнее материальных благ.

Доминик нежно поцеловала шершавую руку деда, чувствуя, как сердце ее переполняется любовью. Как жаль, если ему придется лишиться дома из-за своей щедрости, благодаря которой стольким людям удалось избежать гильотины во Франции.

Доминик с братом тщательно скрывали от дедушки, что плантация больше не приносила дохода. Каждый день им приходилось выдерживать схватки с кредиторами, чтобы те не отняли у них дом.

В отличие от многих других плантаторов, Жан-Луи Шарбоно не одобрял рабства, поэтому у него никогда не было ни одного раба. Люди, нанимавшиеся к ним на работу, никогда не могли жаловаться на плохое обращение, и им платили жалованье, даже когда самим членам семьи Шарбоно не хватало денег.

Тяжело вздохнув, Доминик встала и направилась к окну. Она откинула шторы и опять устремила взгляд на дорогу. Ветер тут же подхватил и спутал ее волосы. На острове, наконец, задули пассаты, принеся измученным жителям долгожданную прохладу после трех месяцев нескончаемой жары.

— У тебя был длинный день, дедушка. Я пойду к себе, а ты сможешь отдохнуть. — Она наклонилась и коснулась губами его лба. — Спи спокойно. Мне не хотелось бы, чтобы ты переутомился.

Жан-Луи ласково похлопал ее по руке.

— Ты оберегаешь мое здоровье, как дикая кошка своих котят. Но я должен сказать тебе кое-что. Сегодня вечером, пока я ждал, когда ты поднимешься сюда, на меня снизошло странное чувство смирения. Я вдруг ясно понял, что большая часть моей жизни уже прожита и впереди осталось совсем немного. Единственная моя забота — сохранить для тебя и твоего брата плантацию Уиндворд.

Доминик прижалась щекой к щеке деда, и он обнял внучку.

— Мы хотим только одного — чтобы ты скорее выздоровел, дедушка.

Он усмехнулся и мягко отстранил ее от себя.

— Когда тело становится дряхлым, рассудок тоже иногда мутится. Отчего это, Мари, как ты думаешь? — спросил он, и Доминик поняла, что он снова принимает ее за бабушку.

Она хотела бы рассказать ему о Валькуре и посоветовать, что ей делать, но дедушка закрыл глаза, и по его ровному дыханию она поняла, что он уснул.

— Милый дедушка, ты всегда будешь тем источником, из которого я черпаю свои силы, — прошептала она и на цыпочках вышла из спальни.

В доме все затихло, слуги разошлись по своим комнатам. Доминик бесшумно двигалась по натертому до блеска полу. Подняв повыше свечу, она направилась к себе в спальню, но вдруг остановилась — кто-то негромко постучал в дверь, ведущую в сад. Через минуту стук повторился. Доминик подумала, что скорее всего это одна из охотничьих собак Валькура убежала с псарни и просится в дом.

Девушка подошла к двери и распахнула ее настежь, но на пороге никого не было. Она уже собиралась закрыть дверь, но тут на глаза ей попался валявшийся на земле клочок бумаги.

Недоумевая, она подобрала его и обнаружила, что это записка. Поспешно вернувшись в дом, Доминик поднесла бумагу к свету. И прочла несколько нацарапанных на ней строчек:

Мадемуазель Шарбоно!

Вынужден таким способом известить Вас, что Ваш брат, мсье Валькур Шарбоно, арестован и содержится в форте. Полагаю, с вашей стороны будет разумно поспешить туда как можно скорее. Его жизнь подвергается серьезной опасности. Известно, что он дружески настроен по отношению к англичанам, и это обстоятельство будет использовано против него.

Подпись под запиской отсутствовала.