Констанс О'Бэньон

Сентябрьская луна

Пролог

Техас, 1869

Небо над Сан-Рафаэлем затянуло тучами, тусклая мгла висела в воздухе, хотя уже наступило утро. Улицы городка были пустынны, только трое ожидали прибытия дилижанса.

Подняв взгляд на отца, семнадцатилетняя девушка отметила угрюмое выражение его лица и поняла, что надеяться не на что. По хрупким плечам девушки пробежала дрожь. Она знала, что он зол на нее: ведь все случилось по ее вине.

Камилла Монтес посмотрела на фургон, где Сантос, старший вакеро [Пастух (здесь и далее прим. пер.).] ее отца, ждал с багажом. Она ощущала его молчаливую поддержку и сочувствие, но Сантос ничем не мог ей помочь. Камилла отвернулась и устремила взгляд в дальний конец пыльной улицы, всем сердцем надеясь, что Хантер Кингстон все-таки придет за нею. Ведь он ее любит! Он не позволит ей вот так уехать!

Вспышка молнии на миг осветила небо, на землю упали первые капли дождя, но тут к тротуару, кренясь и поскрипывая, подкатил почтовый дилижанс.

Все было кончено. Он не пришел.

Внезапно Камиллу охватила паника, она судорожно уцепилась за рукав отца.

— Прошу вас, отец, не отсылайте меня… Позвольте мне остаться с вами!

Но Сегин Монтес грубо схватил дочь за руку и подтолкнул к дилижансу.

— Ты запятнала гордое имя Монтесов и опозорила меня! Ты постелила жесткую постель, дочка, так что пеняй на себя: теперь тебе придется в нее лечь.

Услыхав, жестокие слова отца, Камилла почувствовала, что слезы неудержимо сочатся у нее из-под век и текут по щекам. Ей никогда его не переубедить, она это понимала. Девушка расправила плечи, позволила отцу подсадить ее в карету и, словно онемев, опустилась на потертое кожаное сиденье. Ей казалось, что все происходит во сне, в каком-то мучительном кошмаре. Разве такое могло случиться с нею наяву?!

Сегин Монтес еще некоторое время стоял у открытой дверцы кареты, его губы были непримиримо сжаты. Камилла молча следила за струйками дождевой воды, стекавшими с полей черной шляпы.

— Я люблю вас, отец! — сказала она наконец, обвивая руками его шею.

Рыдание вырвалось из груди Камиллы, когда она почувствовала, что отец напрягся, ощутив ее прикосновение. А потом он решительно высвободился и сухо проговорил:

— Тетушка позаботится о тебе.

Сегин Монтес отступил на шаг и со стуком захлопнул дверь почтовой кареты, потом отвернулся, даже не бросив прощального взгляда на дочь, и забрался в фургон рядом со своим старшим вакеро. Словно околдованная злыми чарами, Камилла смотрела, как ее отец хлестнул кнутом лошадей, и вскоре фургон скрылся за пеленой дождя.

Когда дилижанс тронулся, Камилла очнулась. Ей захотелось закричать, выскочить из кареты, сделать хоть что-нибудь — только не уезжать вот так… Но она удержалась: в карете кроме нее ехали еще две женщины, и они уже посматривали на Камиллу с нескрываемым любопытством. Она отвернулась к окну, чтобы никто не видел ее слез.

За окном ничего нельзя было рассмотреть кроме струящихся по стеклу дождевых дорожек. Камилле казалось, что весь ее мир обрушился в одночасье: ведь Хантер так и не появился, не сказал, что произошло чудовищное недоразумение, не стал умолять ее не покидать Сан-Рафаэль…

Гроза разыгралась не на шутку, вспышки молний поминутно раскалывали надвое обложенное тучами небо, ветер яростными порывами налетал на дилижанс, то и дело нырявший в разъезженные колеи дороги, ведущей к Новому Орлеану.

Промозглая сырость охватила тело Камиллы Монтес, ледяное отчаяние сковало ее душу. Она сжалась в комок в углу почтовой кареты, чувствуя себя совершенно уничтоженной. Унизительнее всего было то, что ее не покидала безумная надежда: вдруг Хантер все-таки нагонит дилижанс и потребует, чтобы она вернулась. Пусть обнимет ее и попросит у нее прощения! Разумеется, она не станет прощать его сразу: он обошелся с нею жестоко, просто ужасно. Но в конце концов она, конечно, простит его. Ведь они любят друг друга, значит, должны прощать!

Любят друг друга? Да, всего лишь месяц назад, перед тем, как Хантер уехал в Сент-Луис, Камилла не сомневалась в его любви. А теперь он даже не пришел объясниться с нею сам! Нет, он послал своего отца, Джекоба Кингстона, исполнить за него грязную работу. А Джекоб заявил, что не верит, будто ребенок, которого она носит под сердцем, зачат от его сына…

Камилла вспомнила унижение, пережитое в тот вечер, когда Джекоб Кингстон обрушил на нее свою обвинительную речь. Если бы она не была так ошеломлена, то наверняка потребовала бы встречи с Хантером. Неужели он посмел бы заявить ей в лицо, что она носит не его ребенка?! Но сейчас уже слишком поздно. До самого утра она все цеплялась за робкий росток надежды: ей казалось, что произошло какое-то недоразумение, что Хантер по-прежнему ее любит. Теперь эта надежда умирала с каждой оставленной позади милей.

«О, Хантер! — повторяла она в слезах. — Неужели тебе безразлично, что у нас будет ребенок? Неужели ты лгал, когда говорил, что любишь меня?» Камилла плотнее закуталась в плащ и уткнулась лицом в воротник. Слезы вновь и вновь наворачивались ей на глаза, когда она думала о том, какой позор навлекла на своего отца. Господи, что с ним стало, когда он узнал, что она беременна! А с какой яростью он набросился на нее, когда она созналась, что отец ребенка — Хантер Кингстон! Отец заявил тогда, что она предала его, перешла на сторону врага. Он твердил, что все Монтесы издавна ненавидели Кингстонов, так уж повелось. И вот теперь, чтобы искупить позор и скрыть от окружающих, что она ждет ребенка от Хантера Кингстона, он вынужден был отослать дочку к тете Пруденс в Новый Орлеан.

Камилла чувствовала себя жалкой ничтожной тварью. Ну почему, почему никто не хочет понять, что она любила Хантера со всей страстью, на какую только способно юное сердце?! И ведь он тоже говорил ей, что любит! А она, дурочка, ему поверила…

Осушив слезы тыльной стороной ладони, девушка стала смотреть на расстилающуюся за окном равнину и почувствовала вдруг, что в душе ее что-то перевернулось.

«Я буду тебя ненавидеть до конца своих дней, Хантер Кингстон! — прошептала она про себя. — Когда-нибудь ты пожалеешь, что так обошелся с Монтесами… Особенно с Камиллой Монтес!»

В это самое время по той же дороге на запад двигался дилижанс из Сент-Луиса. Очень немногие из пассажиров забирались в такую глушь; до затерянного в пустыне, ничем не примечательного городка Сан-Рафаэль доехал только один человек. Последний пассажир был прекрасно, даже щегольски одет: его костюм явно шил первоклассный портной. К тому же он был очень хорош собой — высокий, широкоплечий, смуглый, с насмешливой искоркой в глубине карих глаз.

Оставшись в одиночестве, Хантер Кингстон откинулся на кожаную стенку кареты и положил ноги в сапогах на освободившееся сиденье напротив. Его сердце билось учащенно: словно какой-нибудь безусый юнец, он ждал встречи с любимой девушкой. Однако Хантер не был безусым юнцом; он только что отметил свой тридцать второй день рождения. Но для него не имело значения, что Камилла намного моложе. Он думал лишь о том, что еще до заката солнца будет вновь сжимать ее в своих объятиях!

Последние четыре недели он занимался делами в Сент-Луисе, но все его мысли были заняты только Камиллой. Он любил ее и твердо знал, что не пройдет и месяца, как она станет его женой.

Единственное, что могло помешать этому, — застарелая вражда их семей: на протяжении трех поколений Монтесы и Кингстоны враждовали между собой. Но Хантер был уверен: после их с Камиллой свадьбы все нелепые распри наконец уйдут в прошлое. Его сердце пело от счастья. Скоро, очень скоро они с Камиллой поженятся!

Хантер вновь представил себе ее смеющиеся синие глаза, оттененные длинными ресницами, густыми и темными, как сажа; ее черные волосы, сверкающие на солнце, словно атлас… Она была невысокого роста и едва доходила Хантеру до плеча, но ее стройная, соблазнительная фигурка могла свести с ума кого угодно.

И все же самым поразительным свойством Камиллы была ее жизнерадостность! Она смотрела на жизнь с веселым вызовом и пробуждала то же чувство у окружающих.

Сунув руку в карман, Хантер вытащил кольцо с изумрудом и бриллиантами, которое купил для Камиллы в Сент-Луисе, и попытался надеть его на мизинец, но сразу понял, что оно не налезет даже на первую фалангу. С растроганной улыбкой он спрятал подарок обратно в карман. Это будет ее обручальное кольцо!

Он закрыл глаза и начал мечтать о том, как сложится его жизнь, когда он станет мужем Камиллы Монтес. Скучать ему не придется ни единого денечка, уж это точно. Не было случая, чтобы маленькая проказница не сумела его рассмешить. С тех пор, как она вошла в его жизнь, он узнал, что такое истинное счастье…

Хантер даже не заметил, как дилижанс, кативший навстречу, прижался к обочине, чтобы дать дорогу его экипажу. Мог ли он знать, что в эту самую минуту Камилла Монтес сидит, съежившись, во встречной карете, охваченная отчаянием?! Что пройдет пять долгих лет, наполненных горечью и мстительной злобой, прежде чем он увидит ее вновь? Что весь Западный Техас содрогнется от ужаса при их следующей встрече и многие судьбы переменятся безвозвратно?

Когда стук колес затих вдали, утреннее солнце пробралось сквозь тучи и согрело землю своими лучами. Одинокий жаворонок взмыл ввысь, на умытом дождем небе изогнулась радуга.

Время шло медленно; земле предстояло совершить немало оборотов, прежде чем Хантеру Кингстону и Камилле Монтес суждено было встретиться вновь…

Берегитесь сентябрьской луны…

Кровавой луны… Луны апачей…

1

Техас, май 1874

Дилижанс, направлявшийся на запад, шел с хорошей скоростью, хотя то и дело нырял в глубокие колеи разбитой дороги. Джек Морган поднял к небу продубленное всеми ветрами лицо и прищурился. Судя по положению солнца, им предстояло добраться до промежуточной станции в Свит-Спрингз на час раньше намеченного времени.

Джек работал охранником на этом маршруте последние шестнадцать из прожитых на свете шестидесяти лет, а вознице было лет тридцать, и в почтовой компании он был новичком. Звали его Пит Бикфорд. В юности Пит попытал было счастья на золотых приисках в Калифорнии, но на его долю добычи не хватило. Когда руда окончательно истощилась, он бросил все и перебрался в Техас. Джек взял молодого человека под свою опеку и обучил его всему, что умел сам.

Погоняя лошадей, Пит то и дело искоса поглядывал на Джека. Он знал, что старик поглощен любимой игрой: наблюдая за пассажирами, пытается угадать, какого они нрава и чем занимаются.

— Ну как, ты уже все про них понял, Джек? — спросил он с веселой улыбкой.

На отрезке между Ногалесом и Сан-Рафаэлем в дилижансе остались всего трое: две женщины и мужчина; Джек Морган коротал время, изучая их лица.

— Ну, насчет мистера Уоткинса гадать не приходится, — ответил Джек, выплюнув сквозь зубы табачную жижу. — Судя по тому, как волосы седеют и вылезают у него на макушке, ему лет сорок пять, к тому же у него слезятся глаза — верный признак того, что он слишком много пьет. Он работает управляющим банка Кингстона в Сан-Рафаэле. Три года назад мистер Уоткинс прибыл к нам с Востока — и надо же, сразу стал руководить единственным банком в городе! Я от него не в восторге: слишком уж он задается. Говорят, содержит в Ногалесе любовницу и даже прижил от нее ребенка, но хочет, чтобы в Сан-Рафаэле его считали образцовым гражданином, примерным мужем и отцом. Он стал даже церковным старостой в хиллсайдском приходе.

Улыбаясь про себя, Пит подумал, что Джек, несмотря на свою страсть к безобидным сплетням, — милейший старый чудак. Как бы то ни было, искусство управления почтовым дилижансом Пит постигал благодаря ему.

— А как насчет той женщины с огненно-рыжими волосами? Ее ты раскусил, Джек?

— Ее я тоже знаю. Нелли Трэйверз работала одно время в Сан-Рафаэле — подавала напитки и пела в салуне «Золотой самородок». А где-то год назад вдруг собралась и уехала из города. Интересно, зачем ее обратно принесло? Может, собирается снова у нас обосноваться?

— Похоже на то, Джек. Багажа у нее хватает.

— Бьюсь об заклад, что добропорядочные граждане Сан-Рафаэля не позволят ей забыть прошлое. Так что, думаю, Нелли вскоре опять начнет услаждать ковбоев своим пением да веселой улыбкой. Говорят, сердце у нее золотое и нрава она доброго. Сам-то я на этот счет ничего сказать не могу: я верен моей Эллен. А в «Золотой самородок» захожу нечасто, только когда жажда пересилит отвращение к той бурде, что они там подают.

Почтовая карета приближалась к опасному месту: справа от дороги зияла пропасть глубиной не меньше пятидесяти ярдов. [Ярд примерно равен одному метру.] Пит натянул поводья и, осторожно проведя упряжку через узкую горловину, опять повернулся к Джеку.

— Ты ничего не сказал о третьей пассажирке. Признайся, что она — крепкий орешек.

Джек искоса взглянул на Пита и вздохнул: эта женщина в черном траурном платье занимала его мысли с тех самых пор, как села в дилижанс. Да, она, пожалуй, была для него загадкой. Джек мало что мог бы о ней сказать. За все время путешествия незнакомка ни разу не откинула с лица черной вуали. Траурное одеяние укрывало ее так надежно, что он не рискнул бы даже определить ее возраст.

— Странно, что она все время молчит, — заметил Джек. — Насколько я знаю женщин, они вечно трещат без умолку.

Пит усмехнулся и решил подлить масла в костер его любопытства.

— А я знаю, как ее зовут! — заявил он. Джек недоверчиво покосился на друга.

— Откуда тебе знать? Что-то я не помню, чтобы она с тобой разговаривала хоть раз за всю дорогу.

— Зато я слыхал, как она в Клинт-Уэллзе говорила с младшим сынишкой Джесса Таннера. Она ему сказала, что ее зовут Камилла Кастельо. Миссис Камилла Кастельо.

Джек принялся перебирать в памяти всех известных ему женщин, но ему никак не удавалось вспомнить.

— Камилла? Камилла… Ты уверен, что она так назвалась?

— Угу. Я своими ушами слышал, как она сказала: «Миссис Камилла Кастельо». Да что уж там, Джек, признайся: ее тебе не раскусить. Ты знаешь только то, что она села в дилижанс в Новом Орлеане и следует до Сан-Рафаэля.

Джек покачал головой, не желая признать свое поражение.

— Ну положим, кое-что можно предположить. Должно быть, в Сан-Рафаэле у нее какие-нибудь родственники. И я готов держать пари, что она только что потеряла мужа.

— А как тебе этот птенчик, которого она везет с собой? А, Джек? Я в жизни ничего подобного не видывал! Сущий дьявол! Слава Богу, он в клетке, а то бы я страху натерпелся. Похоже, он злющий, как черт, — заметил Пит.

— Может, оно и так, но она заплатила полную стоимость за второе место, чтобы эта птица могла путешествовать с ней в карете. Стало быть, и говорить не о чем: имеет полное право.

— А тебе не кажется странным, что эта миссис Кастельо совсем не разговаривает с другими пассажирами? Каждый вечер, стоит нам добраться до ночлега, она покупает сырое мясо для своей пташки, кормит ее, а потом открывает клетку и пускает полетать на воле. Когда птица возвращается, эта леди идет прямо к себе в комнату и не показывается до самого утра, пока не настанет пора снова трогаться в путь.

Джек задумчиво почесал щетинистую щеку. Все его мысли по-прежнему были заняты загадочной миссис Кастельо и ее пернатым хищником, готовым, судя по всему, вцепиться в глотку кому угодно по приказу хозяйки.

— Да, странная леди… Хоть убей, Пит, не знаю, зачем она едет в Сан-Рафаэль!

Впереди показался крутой подъем, и Пит остановил лошадей. Поскольку карета была перегружена багажом, пассажирам предстояло выйти и взобраться пешком на вершину косогора. Как только Пит остановил упряжку, Джек спрыгнул на землю.

— Просим всех покинуть дилижанс! Пора на прогулку! — громко прокричал он.

Рой Уоткинс первым вылез из кареты, недовольно ворча.

— Мне кажется, человек имеет право получить то, за что заплатил! — кисло заявил он. — Я заплатил за проезд, а вместо этого мне то и дело приходится идти пешком.

— В здешних местах, мистер Уоткинс, — наставительно объяснил Джек, окидывая Роя неодобрительным взглядом, — на пути часто попадаются препятствия — в том числе и непредвиденные. Кроме того, мы привыкли оказывать уважение женщинам. Пока вы едете в дилижансе, советую об этом не забывать. В следующий раз, когда вас попросят выйти и пройтись пешочком, вспомните, что вы джентльмен, и пропустите дам вперед. И не рекомендую спорить со мной: я нахожусь здесь именно для того, чтобы следить за порядком.

Мистер Уоткинс нахмурился, но ничего не ответил. Следом за ним в дверях кареты показалась Нелли Трэйверз. Джек протянул ей руку, чтобы помочь спуститься, и она благодарно улыбнулась ему.

Может быть, в неярком освещении салуна Нелли бы выглядела не так уж и плохо, но в беспощадном свете солнца Джек ясно различал сетку мелких морщинок в уголках ее глаз и около рта. Под толстым слоем пудры эти морщинки были особенно заметны. Взглянув на атласное платье и шляпку Нелли ярко-красного цвета, Джек подумал, что не стоило бы этой дамочке одеваться так броско. В более скромном наряде она, пожалуй, могла бы выглядеть посимпатичнее.

В проеме двери появилась последняя пассажирка, и Джек торопливо протянул ей руку. Эта женщина опять пробудила его любопытство. Ее черты по-прежнему были неразличимы за густой черной вуалью, но когда она оперлась на его локоть, чтобы спуститься со ступенек, он с удивлением заметил, что ручка у нее белая и нежная, совсем молодая. Его любопытство возросло многократно. Эта женщина — или девушка? — явно никогда не знала тяжелой работы: у нее были руки настоящей леди. Но настоящие леди не путешествуют в одиночестве, без должного сопровождения и без горничной! И к кому все-таки приехала в Сан-Рафаэль?

— Спасибо, — вежливо и негромко поблагодарила она.

У Джека был тонкий слух. Он мог бы поклясться, что молодая дама родом из Техаса.

Но пока упряжка лошадей с трудом тащила тяжелую карету в гору, Джек вспомнил о своих прямых обязанностях. Все его чувства сразу обострились, а палец лег на спусковой крючок карабина. Если им суждено угодить в засаду, то скорее всего это случится именно здесь: лучшего места не придумать. Джек взвел курок и внимательно осмотрел окрестности. Никто не мог предугадать, когда заявятся с визитом проклятые команчерос. Вот уже несколько лет они были настоящим бедствием для Западного Техаса.

Команчерос представляли собой крупную и пеструю по составу банду, в которую входили и мексиканцы, и индейцы, и белые. Они обычно появлялись из-за мексиканской границы для совершения торговых обменов с армией и с индейцами, но по пути грабили и убивали всех подряд. Справиться с ними было невозможно: когда действия команчерос начинали привлекать слишком пристальное внимание местных блюстителей порядка, они просто переходили границу и отсиживались в Мексике, пока шум не утихал.

Джек никогда не забывал и об угрозе со стороны индейцев-апачей. Недооценивать ее не следовало, хотя так далеко на запад апачи не заходили уже больше года.

Трое пассажиров шли на некотором расстоянии от экипажа, чтобы не попасть в облако пыли, поднятое лошадьми. Похоже, Нелли нелегко было взбираться по крутому склону: она отдувалась и поминутно останавливалась, стараясь перевести дух. Женщина в черном, видимо, заметила, что Нелли тяжело, и протянула ей руку.

— Позвольте вам помочь, мисс Трэйверз, — тихо предложила она.

Нелли на мгновение растерялась: с этой женщиной она путешествовала в одной карете вот уже две недели, но впервые за все это время услыхала ее голос.