XXIV

Пришедшие дни овечка отдалась бессовестной лени. Купалась в море и бассейне, валялась с задрипанным детективчиком под солнцем или в тени вишневого сада, ела, как в санатории, и спала, сколько желала. Она даже ленилась вылезать в Ниццу. От этого пира жизни ангелу перепадали крохи, но и тому был рад. Тиль раздобрел, не телом, но духом, упиваясь безмерным покоем, негой юга и миром в вариантах. Подкралось забытое ощущение отпускного отупения.

Событие, так много меняющее в жизни каждой, для Тины прошло без последствий. Она не разглядывала себя в зеркало, разыскивая новые черточки или изменение, не оценивала блеск женственности во взгляде, не гладила себя по округлым формам, словно ничего не произошло. Но ангел приметил, как незаметно и сильно где-то в тайных глубинах уже треснул кокон и бабочка расправляет крылья, хоть и была она опасно-ядовитого окраса. В угловатом еще ребенке в одну ночь раскрылась женщина. Это была все та же — его овечка, но стала обновленным существом. Выкинув переживания, Тиль с интересом наблюдал, коллекционируя и примечая одному ему видимые мельчайшие обновления повадок.

Тихое счастье закончилось внезапно. Тина как раз завтракала, когда к дому подкатило такси, из которого появилась Виктория Владимировна, бледная после перелета, но наполненная радостью. Управляющий Словацкий впал в панику — его не предупредили, что пани хозяйка изволят пожаловать, надо срочно готовить для нее комнату. Забегали горничные, садовник принес букет свежих роз.

Не рискнув лезть с поцелуями, Виктория Владимировна села напротив дочери, уловила что-то незнакомое, оценила придирчиво, боясь высказать вслух, но все сразу поняла, не столь материнским, сколько женским чутьем, и лишь подчеркнуто нейтрально сообщила:

— Какая ты красавица стала. Загорела, похорошела, расцвела. Ты у меня прелесть.

Как ни странно, Тина приняла комплимент благосклонно, лишь спросила:

— Аэрофобия побеждена силой воли?

— Да, горстью снотворного. Не могла же пропустить день рожденья дочери из-за каких-то страхов.

— Уговор помнишь?

— Конечно, Тиночка. Никаких праздников. Все скромно, по-семейному.

Тиль все еще пребывал в благодушном настроении, но кое-какие странности торчали на виду. Например: почему упорно нет Викиного ангела? Неужели ему не интересно потратить щепотку вечности в райском местечке? Неужели не боится отпускать свою овечку? Или ему безразлично? И все же самое непонятое крылось в самой Виктории. Конечно, овечка чужая, лезть в нее прав нет, но в привычном образе появилось нечто особое, неуловимое и как будто тревожное. Наверняка в жизни Виктории происходят какие-то изменения. Не такие, как у его овечки, конечно, но что-то есть.

Ближе к вечеру Тина впервые отправилась в город. Бесцельно моталась по улицам, выскочила на шоссе и дала волю скорости, добралась почти до Монако, но, развернувшись в неположенном месте, поехала обратно. К вилле она подкатила около одиннадцати.

Виктория Владимировна сидела на террасе за рюмкой ликера, предложила дочери присоединиться. Тина не заартачилась, налив, пригубила. Ангел развалился на качалке.

Баюкало звездное небо и шум моря. Безмятежный покой.

Из тьмы кустов выскочила громадная тень с закорючкой в руках, бросилась к столику, наставила руку и угрожающим шепотом проговорила:

— Кто пикнет — сразу грохну.

Облик прояснился. Лицо закрывала черная шапочка с прорезями, бицепсы разукрашены татуировками, в разрезе жилетки накачанная грудь, рваные шорты еле держались на здоровенных ляжках. Пистолет держал на прицеле Тину, жирный палец уперся в Викторию:

— Ты, сука! Деньги! Быстро! А то завалю девку.

Трясущимися руками она извлекла кошелек. Грабитель схватил, но ствол не отвел:

— Теперь, сука, серьги и кольца.

Приказ был выполнен, драгоценности спрятались в нагрудном кармане жилетки.

— Мало, сука!

— У нас больше нет, — запинаясь, проговорила Виктория Владимировна.

— Найди в доме. Не вздумай звонить в полицию, сука. Иначе девке конец.

— Наличных почти нет.

— Неси, что есть. Пошла! Шевелись, сука!

Виктория Владимировна скрылась в комнатах. Тина вжалась в стул и смотрела на бандита затравленным тигренком, с бессильным желанием вцепиться в горло.

— Опустила глаза, сука! Я сказал: не смотреть!

Скрипя зубами, Тина подчинилась.

Быстро вернулась Виктория с тоненькой пачкой:

— Вот все, что есть.

Мужчина выхватил деньги и, кажется, не знал, что делать дальше. Вдруг вытянул из кармана грязный шарф и бросил на столик:

— Эй, сука, связать девке руки.

— Но мы все отдали, что есть! — в отчаянии закричал Виктория.

— Быстро, сука! Выполнять!

Не подняв шарф, Виктория Владимировна закрыла собой дочь:

— Этого не будет.

— Что ты сказала, сука? — ствол нацелился ей в голову. — Я не шучу! У тебя одна секунда, сука!

Дочь рванулась, но Вика с неожиданной силой остановила ее, прикрывая телом:

— Вы получили, что хотели. Пожалуйста, уходите.

— Все, сука, тебе конец, сука!

Со стороны шоссе долетел вой полицейской сирены, который перекрикивал управляющий Словацкий, показывая дорогу.

Испуганно оглядевшись, бандит пятился к саду.

— Ты пожалеешь, сука!

Схватив стул, Тина бросилась в атаку, но Виктория Владимировна поймала ее и сжала в объятьях, закрывая спиной.

Грохнул выстрел.

Безнадежно визжала Тина. Влетела машина с мигалками. За ней — «Скорая». Двое полицейских бросились в темноту кустов. Другие кинулись к пострадавшим. Что-то кричал Словацкий. Началась кутерьма.

Ангел не шелохнулся. Всего этого не могло быть. Просто не могло, и все. Нет и нет. Как угодно, но не так. Он специально проверил варианты: никакой опасности для овечки не было даже близко. Как же тогда случилось такое?

Пока составлялся протокол, Тина, не отрываясь, глядела на мать. Виктория Владимировна чудом не пострадала, даже царапины не было, бандит промахнулся. Она держалась отлично, улыбалась и шутила, хотя губы мелко дрожали. Полиция, упустив нападавшего и не найдя стреляную гильзу, уверяла, что опасности больше нет: скорее всего наркоман пытался найти денег на дозу, второй раз не сунется. Его поймают в ближайшие дни. Дамы могут не беспокоиться, полиция на страже.

Глубоко за полночь, проводив посторонних, Виктория Владимировна присела к дочери, которая забралась с ногами на качалку.

— Сильно испугалась? — устало спросила она.

— Ты закрыла меня от выстрела…

— Извини, больше не буду.

— Ты закрыла меня от выстрела, — повторила Тина, словно не решаясь выдать что-то важное. — Готова была принять мою пулю. Умереть за меня. Просто так, не раздумывая…

— Это естественно.

— Почему?

— Ты мой ребенок. Любой родитель поступит так же.

— И это все?

— Я очень тебя люблю. Еще раз извини. — Виктория Владимировна отвернулась.

— Я думала, тебе все равно…

— Глупенькая ты, умница моя…

И уже не стесняясь, Виктория Владимировна зарыдала. Тина рывком обняла ее, прижалась и прошептала:

— Прости меня… мама.

Среди торжества любви и примирения только напуганный ангел пребывал в глубочайшей растерянности, так что крылья совсем опустились.

Или что-то сломалось, или он не знает каких-то важных подробностей. Именно сейчас, когда настал мир и благоденствие, в вариантах овечки отчетливо нарисовалась опасность.

Как могло все перепутаться?

Чему теперь верить?

Что совсем странно: перо не реагирует, будто ослепло — и завалящего штрафного не добавило.

Нужен срочный совет.

XXV

Кардинал явился на зов, слушал внимательно, поглаживая тонзуру. Тиль был взволнован, а потому красноречив не в меру. Он боялся, что сеньор Томас не поймет важных мелочей, которые настораживают, и выливал поток излишних наблюдений. Наконец, молодой ангел иссяк. Помолчав, словно раздумывал, Торквемада лениво сказал:

— Ради такой ерунды оторвал меня от важнейших дел? Я был о тебе лучшего мнения.

— Но ведь это ошибка! — не унимался Тиль.

— В вариантах не бывает ошибки, юноша. А если не согласен с правилами, только скажи — немедленно влеплю И.Н.

— Но…

— Никаких но. Запомни, если не понял до сей поры: ошибок не бывает. Им просто неоткуда взяться. Не может сомнения испытать ангел, видевший древо судьбы. А тем более — обретший крылья. Если в вариантах не видел беды, значит, ее не было. Овечке ничто не угрожало. Остались вопросы?

Оставалось только признать вину и скорбно испросить помилования.

Торквемада сразу повеселел:

— Ну что с тобой делать, на первый раз прощаю, но бдительность не теряй. Ангелу это дорого обходится.

— Раз уж получил милостивое прощение… — Тиль состроил ангельскую физиономию, — … позвольте, сеньор Томас, испросить последнюю милость.

— Ну, валяй.

— Мне нужно повидать отца моей овечки. Вернее, ангела, который им был. Призвал бы сам, но имени не знаю. Поможете?

— А что за это…

— Следующий матч вместе болеем за «Реал».

Торквемада погрозил пальчиком и пропал. А к Тилю уже торопился ангел в идеальном смокинге. На таком теле странно болталась маленькая лысоватая голова. Узкие, змеиные глазки прятались под насупленными бровями. В точности как на фото. И в досье.

— Здесь я, чего кричишь.

Трудно завидовать овечке, у которой ангел с таким неприятным взглядом. Тиль кое-как выжал доброжелательную улыбку:

— Извините, что оторвал от важных дел…

— Нет никаких дел. Что надо?

— Моя овечка — ваша дочь Тина, и поэтому…

— Ребенок не от Ивана Дмитриевича, — сказал ангел равнодушно. — Он ее воспитал. Правду узнал только здесь. Ивана Дмитриевича обманули. Мне до нее нет дела. Она чужая овечка. Ты ангел, ты и разбирайся…

— Стой! Мне надо узнать про Викторию.

Мрачный ангел повернул обратно, задумался и спросил:

— Что хочешь знать?

— Вы же понимаете, я не вижу ее досье. Что она за ове… женщина?

— Редкая умница. Исключительный талант. К сожалению, Иван Дмитриевич вовремя не разглядел. Может быть, пожил бы подольше.

— В каком смысле?

— Помогла ему умереть. Утром зашла в спальню и обнаружила Ивана Дмитриевича в постели с сердечным приступом. Но тревогу не подняла, а спокойно ждала, пока старичок подохнет. Гладила и приговаривала: «Потерпи, недолго осталось мучиться». Для гарантии выждала десять минут, после того как он затих. Думала получить все, но Иван Дмитриевич оказался хитрее. Такая вот сильная женщина.

— Сильная, — печально согласился Тиль.

— Даже слишком. До этого убила еще двоих, — сообщил ангел.

— Как?!

— Одного при помощи Ивана Дмитриевича, другого — сама. Это я здесь узнал. Сам знаешь, куда отправляется молодой ангел. Тину она не любила никогда. Наверное, потому, что не выкормила молоком. У них ведь разница восемнадцать лет, могли быть подружками. Дочь ей была не нужна. Она хотела иметь любовников, но боялась Ивана Дмитриевича.

— Почему же закрыла Тину от пули?

— Не знаю. Значит, было выгодно. Она не будет рисковать понапрасну. Вика — страшная женщина, — уверенно сказал ангел и вдруг виновато спросил: — Как там Тина?

— Нормально. — Обсуждать овечку совсем не хотелось, надо было спешить. — Вся в тебя, то есть в Ивана Дмитриевича. Большая умница. Железный характер. Всеми командует. Настоящая наследница.

На мерзком лице прояснилось что-то вроде улыбки:

— Береги ее… Пожалуйста.

Ангел Тиль обещал наверняка.

XXVI

Паутинка между сном и явью крепла. Овечка никак не могла отключиться, ворочалась с боку на бок, болтаясь в густом сиропе видений и мыслей пережитого. Она представляла, как бросается на грабителя, мутузит его страшно жестоко, так что кровь и кости разлетаются брызгами, потом возвращалась к началу, чтобы опять ринуться в бой, и уже ловким приемом бросить на землю, скрутить шею и душить, душить, пока зверь не обмякнет. Потом в ход пошли мачете и рыцарские мечи, взявшиеся неизвестно откуда, за ними автоматы и огнемет. Тина зверствовала с наивной жесткостью ребенка, объевшегося компьютерными играми, что-то шептала яростно и не заметила, как пустила слюни.

Кровавой бойни ангел не видел, не дано ему, зато напряженно изучал внутренности. Вроде бы органы работали в норме, сердечко билось чуть учащенно, да легкие перемалывали больше кислорода. Но появилось нечто новое, чего не успел обнаружить. Надо попробовать еще раз, тщательно. Просканировав тело от макушки до пяток, Тиль не выяснил причины беспокойства. Может, у ангела начались глюки. Доработался, называется. Отвернулся и потряс головой, вернее тем, что вместо нее было, словно мог отделаться от овечки. На всякий случай бросил свежий взгляд.

Чуть ниже пупка, в тайной глубине, вспыхнул рубиновый огонек, словно зажглась капелька раскаленного стекла или звездочка бордового алмаза сверкнула из угля. Не больше пылинки. Невероятно, невозможно, неправильно. Но это было.

Бескрайняя грусть с бездонной радостью, смешавшись бурлящим потоком, поглотили маленького ангела. Утонул навсегда. Даже крылья не помогли. Когда Тиля выбросило назад, он стал немножко другим. Теперь любой ценой надо узнать, что замышляет Вика. Даже если придется нарушить Второй закон. Залезть в досье, может, ее ангел не узнает, все равно пропадает где-то. Вдруг пронесет и сойдет с рук. То есть крыльев.

К спальне Тиль проникал через стены и был рядом, когда наткнулся на невидимую преграду. Вперед не пройти, как ни старался. Попробовав так и эдак, убедился, что не в состоянии оказаться там, где хочет. Что-то преграждает, стена невидимая, но прочная.

— Далеко собрался?

Замерев «смирно», из глубины коридора наблюдал, как часовой, ангел в камуфляже. Приятель хмурился.

— Витька… Извини — Ибли! Ты как тут оказался?

— А ты, старик?

— Да понимаешь… Такое дело, — Тиль замялся, но решил открыться другу, хоть и бывшему. — Надо заглянуть в досье одной овечки. Кое-что выяснить.

— Чужой овечки, старик. Чужой.

— Дело срочное и важное…

— Не забыл Второй закон? — спросил Ибли. Недобро как-то спросил.

— Нет, конечно. Не выдашь?

— Я — нет. Но закон нарушать нельзя, молодой ангел.

— Да? — Тилю показалось, что Витьку подменили, и очень сильно. — А не ты ли предлагал нарушить правила игры?

Ибли состроил непроницаемое выражение лица:

— Ты не правильно понял, старик. Мы, ангелы, должны блюсти законы.

— Ладно. — Тиль демонстративно повернул назад. — А что это ты печешься о чужой овечке?

— Почему чужой? — Он улыбнулся сдержанно, но торжествуя, расправил руки, будто затекли. — Удивлен, малыш?

— Нет, — упрямо держался Тиль. — Где же ты пропадал?

— Всегда и везде был рядом. Всегда. Невнимательно изучаешь обстановку, боец. Очень невнимательно.

Прежнего Витьки больше нет. Этот — чужой и опасный ангел. С ним надо осторожно. Мало ли что замышляет.

Тиль постарался казаться радушным:

— Ибли, можно тебя спросить?

— Конечно, старик. Мы же друзья.

— Ты — опытный ангел. Объясни мне задачку: я подозреваю, что некая овечка замышляет что-то плохое, что грозит моей овечке большой бедой, а может, гибелью. Как быть, чтобы выяснить это и не нарушить Второй закон?

— Никак, — отрезал Ибли.

— Скажу прямо: мне кажется, нет — я уверен, Виктория собирается убить свою дочь. Я не понимаю — почему. Можешь помочь?

— Мне дела нет до твоей овечки, старик. А тебе — до моей.

— Но ведь…

— Служба ангела — не сахар. Возвращайся на свой пост, рядовой.

Ибли был непреклонен.

И Тиль вернулся.

Овечка дремала. Тревожно вздрагивала и тихонько стонала. Наверное, бьется с бандитом, защищает мать. Как объяснить ей, что надо бежать без оглядки? Как объяснить, что Вика, с которой только что помирилась, затаила угрозу? Никакого сердечка не хватит, да и нельзя его трогать теперь.

Ангела захлестнул приступ отчаянной беспомощности.

На мониторе ноутбука, который забыли выключить, бегало разноцветное оконце. Тиль приблизился и заглянул в него. Под матовым куполом текла нескончаемая река электрических искр, наполняясь волнами, отступая приливами и вбирая бесконечную паутину ручейков и притоков. Тиль вошел и осмотрелся. Он внутри Сети. Интернет — всего лишь сон электричества. Ангелу любые сны открыты.

Не разжимая глаз, Тина схватила стакан молока, выпила и отправилась дальше в сон.

За нею шагнул Тиль.

Зрачок крутился на вершине белесого купола, разбегались красные прожилки. Песчаные барханы покрыли руины. Малиновые тучи висели над горизонтом. Мертвые драконы и монстры, сваленные кучками, догнивали, плодя рой мух. Дул и дул бесконечный ветер, поднимая волны песка и вытягивая полумесяцем. Над барханами стоял черный дым. Плотный гриб поднимался до зрачка и там расстилался пологом.

Бежать по песку оказалось трудно, маленький ангел проваливался по пояс, падал и карабкался снова. Песчинки сыпались водопадом, казалось, его засасывает. Приложив все усилия, он прорвался.

Бурелом исчез. Маслянистые стволы — скошены, пни дымились остатками пожара. Неуспевший дракон коптился, обнажив пустые ребра, искры прыгали от чешуи.

Полянка скукожилась, но уцелела. Ребенок аккуратно протянул ножки. Следы засохшей гари покрывали мордашку, как чернильницу. Только глазенки горели.

— Опять приперся? — спросила неласковое создание.

— У тебя большие проблемы.

— Это у тебя большие проблемы, — нагло ухмыльнулась она.

— Хватить спорить. Я тебе не родитель, чтобы со мной препираться.

Ветер пронес тучу песка. Тиль зажмурился. Ребенок покорно сложил ручки:

— Повелевай, хозяин.

— Тебе угрожает опасность. Я не могу сказать, сама должна понять. Она рядом.

— Мог не напрягаться, ангелочек.

— То есть как? — Тиль оторопел от наглости.

— Таком кверху. Опоздал со своими страшилками. Завтра стукнет восемнадцать, получаю наследство и стану кум королю. С матерью помирилась. Выделю ей, сколько захочет. Войне конец.

— Обещай, что выполнишь мою просьбу.

— Смотря какую, ангелочек.

— Как хозяйка проснется — пусть лезет в Интернет и заводит новый ящик, где хочет, на любом сайте. Все поняла?

— Это зачем?

— Заведет — узнает.

— А мне сказать?

— Больно надо с грубым подсознанием общаться.

— Кто грубое? — Малышка набычилась.

— Пошутил. Мы, ангелы, такие весельчаки.

— Смотри у меня! — ребенок погрозил кулачком.

— Не забудь, что я прик… попросил.

— Как ты достал! — Она зевнула. — Проваливай.

— Подожди, мне еще надо…

Песчаная буря закружила, не видать ни зги. Ангела выбросило в спальню.

Тина ворочалась с боку на бок. Смутная тревога пробралась под одеяло утренним туманцем.