Получив кусок термобумаги с отпечатанным дитятей, Иван Дмитриевич долго вертел его так и эдак, вглядываясь в зачатки половых признаков, и остался совершенно доволен. Вика получила маленькую передышку. Но правду не рискнула сказать даже любящей тетке. На всякий случай.

Время летело. Внешне она вела жизнь самой обычной беременной женщины: ела что и сколько хотела, спала до отвала, таскалась на полезные физкультуры, капризничала, гуляла и подолгу смотрела телевизор. Но в отличие от других не то что не ожидала приближение родов с радостной тревогой, но мучилась приближением неизбежного с паникой и ненавистью. Придумать выход не удалось, оставалась последняя надежда, что ангел ее, в которого истово поверила, что-нибудь соорудит и все кончится хорошо. Как — не понятно, но хорошо. На том и успокоилась.

В один теплый вечерок, когда Иван Дмитриевич укатил в краткую командировку, а возможно, отправился к шлюхам проветриться, раздался звонок, и в запинающемся, хмыкающем голоске на том конце связи Вика узнала П.С. Перепонова. Ее герой попросил о встрече и наотрез отказался пояснить, откуда узнал номер. Хотя Вика без сомнения догадалась: кто-то из своих метко отомстил. Ничуть не сомневаясь, зачем объявился тип, она запаслась наличными и отправилась на встречу, отказавшись от сопутствия тетки.

Место было назначено там же, в парке Горького.

П.С. Перепонов нервничал, что выражалось резкими подергиваниями головы и суетливой мельтешней рук. Даже издали казался потасканным, как всякий неудачник, пытающийся гордо держаться. Попросив ангела не оставить ее в тяжкий час, Вика шагнула навстречу.

Заготовленная улыбка П.С. Перепонова скисла, как только рассмотрел выпиравший животик. Однако актерский талант, хоть и примитивный, выручил. Звезда массовки принялся изливать поток жалоб, обид и сожалений, что был так счастлив и хотел разделить это счастье с ней, а она так некрасиво поступила с ним, и он все время мучился и страдал, пытался найти ее, а она совершенно забыла про их любовь с первого взгляда, и тому подобное. Вика терпеливо слушала причитания, при этом убеждаясь: как мало похожи внутренне наружно схожие мужчины. И спросила только одно: каким образом был найден ее телефон.

П.С. Перепонов попытался разыграть трагическую сценку оскорбленной невинности, даже исторг причитание, но Вика помахала перед носом опешившего любовника тонкой пачкой долларов и потребовала правду. Актеришка для приличия отнекивался, но как только пачка вернулась в сумочку, стал покладист. Его нашел человек, назвавшийся частным детективом, по описанию походивший на уволенного охранника, и предложил за небольшую плату телефон пропавшей возлюбленной.

Рассчитавшись, Вика попросила забыть ее номер, если не хочет больших неприятностей, и вообще забыть, что они когда-либо встречались. П.С. Перепонов послушно кивал, но поинтересовался, на каком она сроке. Вика отрезала: этот ребенок к нему не имеет никакого отношения. П.С. Перепонов расставался с печальной слезой в голосе, хотя скрылся торопливо, словно спешил потратить свалившееся богатство. Но Вика чувствовала, что так просто история не кончится. Разумно рассудив, что узнать об актеришке можно было, только следя за ней, немедленно пришла к горькому выводу: она увязает все глубже.

Как только Иван Дмитриевич снял после возвращения галстук, Вика залилась слезами. Подвергнутая строгому допросу, не случилось ли что-нибудь с ребенком, она рассказала ужасную историю: охранник, которого попросила уволить, сегодня позвонил и стал шантажировать, якобы у него есть доказательства, что ребенок не от Ивана Дмитриевича. А причина в том, что он приставал к ней, но она жестко отказала и лишь из стеснительности не рассказала мужу.

Иван Дмитриевич не показал взыгравшее бешенство, но успокоил жену, что звонки больше не повторятся, она может ни о чем не беспокоиться. Так и случилось. Следующее утро мстительный охранник встретил кучкой обгорелых костей в выгоревшей квартире. Причиной несчастного случая была непогашенная сигарета, как установило краткое следствие.

Узнав подробности из хроники происшествий, Вика не столько обрадовалась, сколько предалась отчаянию. Беспощадность Ивана Дмитриевича не оставляла шансов. Надо было что-то делать, только непонятно что. И ангел молчал. Зато дал о себе знать П.С. Перепонов. Крайне торжественным тоном попросил о встрече, потому что ему надо сообщить нечто важное. На продолжение шантажа это не походило, и Вика отправилась в дешевый ресторан на окраине Москвы из любопытства.

П.С. Перепонов встретил в своем лучшем костюме, который неплохо сохранился с выпускного вечера, и одарил букетом гвоздик в целлофане. Мужчина гордо заказал шампанского, и пока его несли, заявил, что переосмыслил свою жизнь и все понял. Краткое резюме этого необыкновенного события заключалось в том, что Вике предлагалось связать свою судьбу с ним, развестись с мужем и начать новую жизнь. П.С. Перепонов обещал работать за троих, чтобы обеспечить Вику и будущего ребенка всем необходимым. Причем был уверен, что дитя принадлежит ему. И вообще полон надежды, что Вика тайно любит его, и чтобы не подвергать любимую испытанию, готов сам поговорить с супругом, как мужчина с мужчиной.

Год назад прежняя Вика, возможно, приняла бы предложение руки и сердца П.С. Перепонова со слепой радостью. Нынешняя Вика стала лихорадочно думать, как справиться с бедой.

П.С. Перепонов благородно не торопил с ответом.

Вика попросила два дня на размышления.

Когда пришел срок, она предложила поездку на романтический пикник.

На берегу лесного озерца был расстелен плед, выставлены бутерброды и батарея водки. П.С. Перепонов жадно облизнулся на бутылки и немедленно занялся поглощением, заливаясь соловьем о счастье тихой семейной жизни любящих сердец. Вика подливала и поддерживала разговор о милых подробностях их совместного быта. От чистого воздуха и влюбленности П.С. Перепонов хмелел стремительно, скоро язык его стал заплетаться. Вика налила полный стакан и подняла тост «за любовь». Из последних сил П.С. Перепонов осилил до дна и упал без чувств. Оглядев окрестности, Вика подхватила тело за плечи, доволокла к кромке воды и уронила лицом вниз. Волны потянули тело в глубину, из пьяного сна актеришка прямиком нырнул в вечность. Несчастный случай, с кем не бывает, выпил человек, упал в воду и все концы там же.

Выждав, чтоб уже наверняка не выплыл, Вика тщательно собрала следы, села в машину и уехала в Москву. Все произошло так просто и чисто, что она не успела даже занервничать. Никаких последствий для беременности это происшествие не имело. Так что ровно в положенный срок отправилась рожать в лучшую клинику столицы, заранее выбранную Иваном Дмитриевичем, готовясь к разоблачению и непредсказуемому концу.

VIII

Ночи не было. Светлый купол не потемнел, и звезды не проклюнулись. Идеальные деревья отражались в мраморной плитке. Живность ленилась стайками.

Сна или усталости он не чувствовал. Другое требовалось: срочно излить накопившиеся вопросы хоть на кого-нибудь. Как найти Витьку? Даже его нового имени не знает. Тиль бесцельно сидел на Мусике, вертя головой. Кругом было одно и то же. Тишина и покой.

Напротив всплыл рекламный билборд, один из тех, что торчат по краям трасс. Пространство щита зажглось снопом искр, закружился вихрь звезд, галактики взорвались Большим взрывом сотворения Вселенной, и на поверхность выплыла надпись, отливающая живым золотом: «Шоу Бэнни».

Тиль успел моргнуть, а на билборде уже вовсю улыбался прилизанный красавец, облитый фраком в блестках, трепетно сжимавший микрофон. На самом кончике акустической головки кокетливо растопырилась пара крылышек. Глядя прямо на зрителя, красавчик растянул улыбку до опасной широты и громогласно рявкнул:

— Да! Да! Да! Вы ждали, и мы пришли! Мы снова вместе! Встречайте! Это долгожданное! Любимое! Неподражаемое! Шоу кого? Ну, конечно! Это шоу Бэнни!

Противная манера растягивать последние буквы протяжным эхом, словно у несчастного животного рвали хвост. За кадром разразился восторг невидимой публики, так что и Тиль невольно похлопал в ладошки. Бэнни благодарно поклонился.

— Сегодня у нас в студии только один, но важнейший, поразительный и неповторимый вопрос: кем ты хочешь стать!

Опять раздавался гром. Волевым жестом Бэнни навел тишину.

— Что выбрать: Ж-ангел или М-ангел? Вот в чем вопрос!

Никто не объяснил Тилю, что есть разные ангелы. А еще говорят: телевидение полирует мозги. Вот, пожалуйста, важная информация. Ангельское телевидение полезно.

— Давайте узнаем подробности. Да! О да! Стань Ж-ангелом, и ты будешь помогать умным, честным, сильным, полезным и замечательным, мудрейшей половине овечек, ее надежде и опоре… Кому? Ну, подскажите мне! Да! Мужчинам!

Невидимая студия содрогнулась от шумной радости.

Бэнни замахал:

— Нет! Нет! Нет! Мы не будем спешить. Ведь есть еще М-ангел. Правда? О да! Что же сказать о них? Дайте подумать… Ну, конечно. Стань М-ангелом и будешь опекать нежных, ласковых, сладостных, очаровательных созданий, лучшую половину овечек, которых по ошибке назвали… Ну, помогите мне, я боюсь это сказать… Нет? Ну, конечно — женщинам!

Свист и улюлюканье захлестнули экран.

Бэнни сморщился, как от пропущенного гола, и вдруг наставил палец в экран:

— А кем ты хочешь стать, Тиль?

Застал врасплох. Вопрос поставлен ребром. Наверное, досье Аленки не сильно отличается от других. Обычных, нормальных, среднестатистических женщин, то есть — овечек, мечтающих о тихом семейном счастье с яростным и неповторимым сексом, с умными, послушными и прочно здоровыми детьми, лучше сыновьями, но, конечно, не без сладких дочек, с вечно молодыми мужьями и быстро стареющими подругами под свое не меняющееся отражение в зеркалах. Чтоб полной чашей на зависть другим и как бы хотела мама. Выбирать не из чего.

— Я бы в Ж-ангелы записался.

Бэнни издал вопль разогнавшегося паровоза, яростно крутя рукой, как пропеллером:

— О да! Он ответил! Потрясающе! Великолепно! Поздравляю! Ты можешь быть только М-ангелом, Тиль!

— Почему? — не удержал досады обманутый ангел.

— Таковы правила. Их не изменить.

— Можно было не спрашивать…

— Каждый должен иметь право выбора. Даже если его нет! Это наше шоу!

Билборд провалился без следа. Ровная поверхность плитки отражала чистоту.

Может, проверка на прочность? Реклама соврет — недорого возьмет. Даже ангельская. Захотелось разыскать под кожей комбинезона хоть каплю надежды. Но ее не нашлось. Почему-то он знал твердо: быть ему М-ангелом, и никем иным. Если, конечно, справится. Значит, от женщин никуда не деться. В той жизни Толику помогал драйв иллюзий. Тиль видел каждую насквозь. И даже больше. Как же их опекать — таких, какие они есть на самом деле. Как быть их ангелом? Неужели это то, о чем предупреждал добряк 33–32? Все равно. От сверкающего мира остались серые осколки. Надо готовиться к испытаниям.

— Чем-то опечален?

Художник стоял спиной, прикрывшись от невидимого солнца широкими полями соломенной шляпы. На подрамник живописного мольберта натянуто беленое полотно, изредка прочерченное контурами.

— Возникли сомнения?

Герр Гессе как раз прицеливал кисть к рисунку, на палитре растеклась лужица бледных красок.

— Расскажи, что тебя тревожит, ja.

Хотелось узнать так много, расспросить и понять, что в рот не вмещалось. Тиль мужественно выбрал самое горячее:

— Я обязан быть ангелом женщины?

Под легким мазком на полотне проявилась цветная полоса:

— Срединное небо устроено милосердно. Ж-ангелы и М-ангелы не могут находиться вместе. Мы не знаем их, они не знают нас. Разделено непреложно. Это мудро. Избавляет от многих мучений, которые досаждали Там. История с твоим ангелом — хороший пример. Иначе такие драки случались бы регулярно. А так — у них свои овечки, у нас свои. И по-другому быть не может. За нарушение правила — Исключительное Наказание, naturlich. Ты должен оценить, что стоило твоему Ж-ангелу пробиться сюда, чтобы… Надеюсь, понятно.

Картина проступила контурами голубых деревьев.

Тиль решил идти до конца:

— Если я ангел, где крылья?

Гессе еле приметно улыбнулся:

— Не торопись. Ты ангел-кадет.

— Я хочу крылья. Модели Сикорского.

— Ну, зачем тебе крылья, мальчик, у тебя «Ниндзя». На самом деле, ты хочешь спросить про другое.

Тиль счел, что нагло врать не получится, и выпалил:

— За что дают штрафные?

— Нет, не то.

— Как общаться с другими ангелами?

— Nein, совсем не то, холодно. Что тебя на самом деле волнует.

Набравшись мужества, он спросил:

— Почему в ангелы попал я?

Кисть, только что наведенная к полотну, застыла. Гессе глянул сквозь кругляшки очков:

— Вот правильный вопрос. Ты здесь есть случайно. Вина или непростительная ошибка нашего коллеги. Оставил свой пост у древа, и ты свернул не туда. Ты здесь чужой. Ты даже не знаешь, отчего оказался здесь.

— Меня сбил грузовик.

— Это не совсем так.

— Имеет значение?

— Очень большое. Но если ты оказался здесь, значит, у тебя должен быть шанс.

— В ад не загреметь?

— Ты сказал глупость, фу. — Гессе принялся за рисунок и продолжил, не повернув головы: — Каждый ангел, Ж или М, мечтает только об одном: о Хрустальном небе. Он знает, что может туда попасть. Он знает: если нести службу достойно, ему будут списывать штрафные. Когда-нибудь, конечно, не скоро, он сможет попасть на Хрустальное небо. Ради этого служат ангелом. Но у тебя всего вечность в запасе. И в этом есть сложность.

Открыв было рот, Тиль намерился разобраться по-крупному, но его перебили:

— Опоздаешь на урок, мальчик.

Поправив шляпу, Гессе принялся вытирать кисть. На полотне буйствовал красками Прованс: поля цветов, одинокие кипарисы и кучерявое облачко в бирюзовом небе. Пейзаж неместной натуры выглядел похоже, но кривовато, как у самоучки.

Любой художник, кроме денег, ценит похвалу. Тиль собрался быть щедрым к председателю Милосердного Трибунала, но случайно моргнул.

Там, где стоял мольберт, возвышался пологий холм. На макушке торчал лысый куст, обгоревший до угольного налета, вокруг расшвыряли обломки каменных плит с вырезанными закорючками еврейского алфавита. Один из фрагментов скрижалей использовал под седалищем знакомый летчик. Ангел-кадет 897-й был тих и мрачен, как море перед штормом.

Оставив дружеские приветствия на другой раз, Тиль с Мусиком подошли молча, примостились рядышком. Обломок с письменами на ощупь зада был остр и холоден.

— Налетался, сокол? Много впечатлений?

897-й уставился в пересохшую почву:

— Славно, весело и беззаботно.

— Отчего грустен?

Летчик посмотрел прямо:

— Действительно хочешь знать?

Толик не очень любил чужие откровения, вернее — на дух не переносил соплей и жалоб, но ангелу, видимо, положено сносить терпеливо. Все-таки одноклассник, надо быть в контакте. И потому рассыпался в уверениях искреннего интереса.

Пилот мрачно сообщил:

— Я в полной растерянности.

— Это ты на самолете в гору заехал? — вдруг ляпнул Тиль.

897-й резко обернулся:

— Знаешь почему? — спросил он с таким надрывом, что стало ясно: исповеди не избежать. — Ее звали Доллорес. Ведьма с черными волосами и бешеным взглядом. Около нее увивались все богатенькие, на разные лады перья распускали. А у меня ничего не было. Я стоял в стороне и только смотрел. И это ей понравилось, она решила выбрать меня назло всем: достанусь тому, кто меньше всего достоин. Я дал слово, что она ни в чем не будет нуждаться. Я хотел стать истребителем, но ради нее пошел в гражданскую авиацию, учился и работал за троих. Чтобы у нее было все. Когда окончил летную школу, мы поженились. Я стал летать на дальних пассажирских. Возвращался, Доллорес встречала, говорила, что любит. Только ей все время было мало денег. Тогда я устроился в частную компанию возить туристов. Денег хватало, но дома перестал бывать. Виделся с ней раз в неделю, не чаще. Я очень хотел детей, но Доллорес сказала, что спешить не стоит, сначала кредит на дом, машину и что-то там еще. Я все терпел. Потому что любил ее, потому что верил, что она меня любит. И вот как-то раз возвращаюсь раньше обычного — рейс отменили — и вижу: она собирает чемоданы. Я спрашиваю: что случилось, любимая. Доллорес говорит: у нас все кончено. Оказывается, пока я летал, она бурно крутила роман с каким-то продюсером. И сегодня они уезжают в Лос-Анджелес. Ей ничего не надо, оставляет все, просит развод и чтобы ее простил и нашел свое счастье. Я не стал ее убивать, ушел в гостиницу. И сразу попросился на рейс, была не моя очередь. Село пять американок, раскрепощенные, богатые, свободные дамы, пили и орали, как ненавидят мужчин, и какие те подонки, и как их надо проучить, вытянув все деньги и соки. У меня в голове что-то замкнуло. Заложил вираж и пошел на ближайшую гору. Чтобы их всмятку. Чтобы не принесли горя таким же простым парням, как я. Чтобы очистить от них землю. Вот как.

Надо бы выразить сочувствие или подставить дружеское плечо, но опыт Толика был на стороне лихого продюсера. Такие, как этот летчик, рождены, чтобы носить украшение оленя. Толик много постарался для победы животной справедливости. Одни работают, другие — имеют. С этим ничего не поделать. Малыш попал под раздачу, и его совсем не жалко. Чтобы не казаться равнодушной свиньей, Тиль выжал:

— Отомстил, значит, герой? Так о чем печаль?

— Я был у Доллорес, — мрачно сообщил ангел-кадет.

— Уже покорила Голливуд?

— У нее есть ангел. Скажу по секрету: он позволил увидеть досье.

— Понятно…

— Нет, Тиль не понятно, — неудавшийся истребитель разошелся. — Все пять лет, что Доллорес была со мной, она наказывала себя за глупость, которую сделала. Понимаешь? Я был ее наказанием. Она заставлял любить меня. Я отдавал ей все сердце, все мысли, все силы, верил, что наша любовь — это самое светлое, что может быть. А на самом деле был машиной зарабатывания комфорта. И больше ничего. Доллорес симулировала любовь. Даже в постели. Знаешь, как она кричала подо мной? Я был не просто дураком, я был слепым щенком, которого водили на поводке. Я не нашел даже искры любви. Одно желание. Это так больно. Я презираю их всех.

Похожие мыслишки бередили Тиля, но в этом он не признался бывшему рогоносцу, а лишь похлопал по плечу:

— Ничего, брат-ангел, всякое бывает. Нам же сказали, что молодому ангелу в досье любимых заглядывать не стоит.

Про рубиновый камешек и спрашивать нечего — все и так ясно.

Неторопливой походкой подплыл капитан. 898-й насвистывал песенку, пребывая в отличном настроении. Выбрав скрижаль, удобно приземлился и потянулся:

— Как дела, коллеги?

— Отлично, — ответил Тиль за двоих. — Проветрился?

— Великолепно! Фантастика! Неподражаемо!

— Досье видел?

898-й приложил палец к губам:

— Это большой секрет. Не вздумайте болтать герру Сведенборгу.

Как по команде послышался стук трости, из-за пригорка показался парик в буклях, а под ним и весь господин учитель. Сведенборг раскачивался так, словно хромал на обе ноги. Лицом мрачен, брови скошены, барометр настроения показывает бурю.

Ангелы-кадеты подскочили и встали в стойку «смирно», Тиль замешкался, но вытянулся, как остальные.