Перед вечерней службой настоятель монастыря отец Емельян через служку Захара попросил инока Ермолая, приставленного к конюшне, зайти к нему.

Наскоро обмывшись и переодевшись в чистую рясу, Ермолай отправился из своей отдаленной кельи к центру обители, где бывал нечасто, предпочитая келейную молитву.

Громадный, широкоплечий, недюжинной силы, ровный, как башня собора, он сторонился общения, и за глаза его здесь прозвали Ермола Нелюдим. И правда, чтобы быть отшельником среди отшельников, надо обладать поистине особым даром. Нет, он никогда не отказывался от беседы, но и не искал ее. А если говорил, то непременно попадал в точку. И его ирония, хоть и справедливая, очень не нравилась начальствующим священнослужителям.

— В тебе говорит гордыня! — шипели монахи, приближенные к настоятелю.

— Нет в мире греха, который нельзя искупить молитвой и покаянием! Молитесь, братья мои, — смиренно отвечал инок, чем совершенно обезоруживал злопыхателей.

Да, Ермолай всегда приходил на помощь, если был рядом. Но рядом он практически не бывал: обретался или на конюшне, или в келье. Даже в трапезной он появлялся, когда все уже откушали. Словом, Нелюдим и есть Нелюдим.

«С чего это я понадобился отцу Емельяну?» — думал инок, мерно ступая своими огромными ногами в тяжелых яловых сапогах по мощеной дорожке монастыря, машинально и молча кивая братьям-монахам в знак приветствия.

Ермолая одолевали плохие предчувствия. За последние два года настоятель вызывал его к себе в кабинет дважды: один раз — когда инок отхлестал крапивой мальчишек, которые с забора конюшни бросали в лошадей зеленые абрикосы; другой — когда Ермолай, не дождавшись ветеринара, подсел под больную кобылу и понес ее в келью нерадивого монаха-скотоврача. И вот его вызвали к Емельяну в третий раз.

В обители иерея, прямо у входа, настоятеля дожидалась среднего роста девушка. Она, закинув голову, увлеченно рассматривала большое панно со святым Власием, изображенным в окружении домашних животных.

Прямая и в то же время свободная, нескованная осанка девушки наводила на мысль о долгой дружбе с гимнастикой или акробатикой. Простое темно-коричневое платье, как у дореволюционных гимназисток, и большую белую косынку она, разумеется, надела для того, чтобы выглядеть в храме Божьем подобающе.

Большие черные глаза нежданной гостьи с белками яркими, как у детей, вдруг встретились с глазами инока. Гостья едва заметно улыбнулась ему и извечным девичьим жестом поправила свою косынку, устраняя какие-то невидимые мужскому глазу дефекты. Но могучий светлобородый инок лет сорока пяти, в черной рясе и такого же цвета камилавке, не повел и бровью, будто перед ним стояла не девушка, а пустой буфет.

— Здравствуйте! — весело и открыто сказала прихожанка.

— Спаси вас Господи! — откликнулся мужчина, отметив у девушки еле уловимую нотку нездешнего произношения, и тут же представился: — Инок Ермолай.

— Светлана, Светлана Соломина, — поспешила ответить гостья, а про себя подумала: «Странно. Вроде все в нем говорит о послушании, а так посмотришь — будто и не монах вовсе…»

Сделав ладонью у лба козырек от солнца, Ермолай посмотрел вдаль, на фигурку отца Емельяна, показавшегося где-то у келий, и почувствовал на себе пристальный взгляд черноглазой незнакомки, назвавшейся Светланой.

Действительно, могучий торс священнослужителя угадывался даже под пространным, скрадывающим формы монашеским одеянием. Высокий рост и жилистая шея. Ухоженные, но, похоже, очень сильные пальцы рук, будто созданные держать булаву или меч. Может, такими и были наши предки — Ратибор, Пересвет? Или…

— А вы давно служите? — полюбопытствовала девушка.

— Всю жизнь! Ибо жизнь обрел, найдя покой, смирение и благодать Божью.

— Вот как! — улыбнулась Светлана. — И хорошо кормят?

Этот неожиданный вопрос заставил инока обернуться и уставиться на девушку, будто спрашивая: «Откуда ты свалилась на мою голову?»

— Плоть и кровь Господня, святое причастие, пища духовная — разве этого мало?

— Видать, много нагрешил, батюшка? — продолжала провоцировать Ермолая девушка, видимо, мечтая вывести его на чистую воду.

— Сказано: что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? — смиренно отвечал инок.

Странная гостья надулась и уже была готова сказать что-то хлесткое и обидное, как подошел отец Емельян, грузный шестидесятилетний мужчина с глубокими морщинами на красном лбу и бородой, некогда рыжей, а теперь полностью поседевшей.

— Рад вас видеть, — сказал он и по-отечески дважды поцеловал гостью в щеки. — Разрешите вам представить… — Священник оглянулся на Ермолая.

— Спасибо. Мы уже познакомились, — недовольно ответила девушка.

— Что ж, тогда прошу!

Настоятель распахнул дверь своего кабинета, жестом приглашая Светлану войти — вопреки храмовому этикету. За спиной у гостьи отец Емельян взял инока за предплечье и забормотал почти шепотом:

— Брат мой Ермолай! Только прошу тебя — без твоего сарказма. Дело-то предстоит Божье.

— Не тревожься, отче, — с тем же смирением ответил инок, — имеющий уши да услышит.

— Смутьян, — недовольно буркнул вдогонку строптивому подданному настоятель и засеменил в кабинет вслед за ним.

Отец Емельян вошел и посмотрел на стоящий в стороне мягкий контейнер для игрушек, приготовленных для детского дома.

— Вот, пожалуйте. Игрушки для деток собрали, — как бы представил свои деяния настоятель и легонько пнул контейнер ногой. Из его недр донеслось: «Fuck!» [Нецензурное ругательство (англ.).] Инок и гостья переглянулись. Девушка не сдержалась и прыснула в кулак.

— Случайно попал в игрушку, где на кнопочках нарисованы зверушки, а при нажатии звучит по-английски ее название, — объяснился отец Емельян, смущаясь.

— Но почему-то frog [Лягушка (англ.).] звучит как fuck, — возразила прихожанка, однако это было излишне. На ее циничную для обители фразу никто не обратил внимания.

Ермолай наконец-то распознал ее акцент — балканский. Так говорят сербы и хорваты. Девушка заняла стул напротив стола иерея у окна. Сам инок сел ближе к двери.

— Итак, я весь внимание, сестра Светлана!

Девушка вынула из сумки большой плотный конверт с эмблемой Цетинского монастыря, с вощеным шнурочком на клапане, который был обмотан вокруг медного брадса круглой формы, и протянула священнику.

Настоятель костяным ножом разломал сургучную печать. Девушка без любопытства наблюдала за его манипуляциями. Правда, наметанный глаз засек бы некоторое напряжение. Но наметанных глаз здесь, скорее всего, и не было. Она оглянулась. За спиной на иконе святой Вит с бесстрастным лицом держал в руках пальмовую ветвь и двух собачек на цепочках.

— Существует поверье, по которому можно обрести здоровье, танцуя перед иконой святого Вита в день его именин. Для некоторых прихожан эти танцы стали настоящей манией, поэтому я забрал икону к себе в кабинет, — пояснил Емельян Светлане, давая понять, что отвлекаться не стоит. — Послание настоятеля Цетинского монастыря брата нашего во Христе Луки, — наконец объявил он, глядя на собеседников, — вскрывается в присутствии нарочной Светланы Соломиной, а также инока Ермолая.

Настоятель надел маленькие очки с квадратными линзами без оправы и начал чтение:

— «Согласно договору между Цетинским монастырем и монастырем Святого Иоанна Русского, а также нашей братской любви, в препровождение нашей недавней беседы, я, брат Лука, прошу тебя, брат Емельян, о помощи и присылаю это письмо со своей доверенной нарочной сестрой Светланой Соломиной…» Тут я должен сказать, что просьба эта будет касаться тебя, Ермак. — Отец Емельян прекратил чтение и посмотрел на Ермолая из-под очков. — Лично я возражал по телефону, но брат Лука настоял.

— Угу, — тихо пробубнил Ермолай, — маршал Жуков настаивал на капитуляции. Ох, и крепкая получилась, зараза…

— Что? — переспросил Емельян.

— Нет-нет, ничего, отче. Раз его преподобие Лука настоял, то-о-о… — насмешливо протянул инок.

— Да-да, именно так! — поддержал иерей, сделав вид, что не заметил издевки.

Светлана же обиженно закусила губу:

— А что, есть какие-то сомнения по поводу его преподобия Луки?

— Вы знаете, — с чувством молвил отец Емельян, не обращая внимания на реплику Светланы, — брат Лука мне больше, чем брат во Христе. Мы учились вместе в семинарии. Обитали в одной келье. И я не могу ему отказать…

Девушка же смотрела на инока, который сидел молча, уставившись на свои четки сандалового дерева. Пальцы его быстро перебирали костяшки.

Иерей еще немного помялся, покашлял, не дождавшись ответа от инока Ермолая, и продолжил чтение письма, в котором говорилось, что во время нападения на свадьбу вместе с ранеными и убитыми в монастырь проникли злоумышленники и украли реликвию Мальтийского ордена — десницу Иоанна Крестителя, которую тот возложил на голову Сыну Божьему во время Крещения.

Светлана согласно кивала, то и дело бросая взгляды на Ермолая, которому, казалось, было все равно. Наконец она опять не выдержала:

— Вы считаете, отец Емельян, что ваш инок имеет право…

— Я знаю, отче, что десница успела побывать в Антиохии, Халкидоне, Константинополе, на острове Родос, пока в 1522 году не попала на Мальту, — перебил гостью инок. — В 1799 году глава ордена мальтийских рыцарей подарил святыню российскому императору Павлу I, который незадолго до этого принял титул великого магистра ордена…