Максим Макаренков, Кора Клеменс

Дни стужи

Глава 1

Каблучки

— Вот эту возьмете и уйдете, — крепкий желтоватый ноготь отчеркнул расплывчатое изображение стола, на котором стояли три полуразвалившиеся картонные коробки. Что в них лежало, разобрать на снимке было невозможно, какие-то серые прямоугольники. Тем не менее качество фотографий впечатляло. С такими карточками никаких карт и набросков местности не нужно, вся зона операции как на ладони. Вон и железнодорожная платформа видна отлично, а вот тропка до самого развала, так и не заросла она, ничего там не приживается, даже новая сорная трава — синеватая с узкими листьями, острыми, как хорошо наточенный нож.

«Где только купец такие картинки добыл? — размышлял Стас, глядя на чуть выцветшие, но довольно хорошо сохранившиеся снимки, разложенные приказчиком на верстаке. — Последние спутники лет сорок назад упали, мир снова сделался безграничным, опасным и таинственным. Пропади они, конечно, пропадом, эти тайны, но тут уж ничего не поделаешь».

А приказчик-то, гляди, как четко излагает. Видать, не раз репетировал.

Вздохнув, Стас шагнул к верстаку, ткнул в снимок тростью.

— В коробках что?

— Сам не знаю, — приказчик покачал головой, всем своим видом показывая, что рад бы помочь, но не может.

— Значит, мы должны пройти по этой тропке, пересечь площадку длиной около двадцати метров, подойти к этому столу, забрать крайнюю справа коробку и уйти. Так? — вкрадчиво спросил Стас, поигрывая тростью.

— Ага, все правильно, — спокойно ответил приказчик, но на увесистый набалдашник трости, которым Стас похлопывал по раскрытой ладони, посмотрел немного нервно.

О трости этой ходило немало слухов: одни говорили, что внутри спрятан клинок из заговоренной стали еще того, старого, мира, другие шепотом рассказывали, что на ней заклятье, дающее Стасу власть над сумеречниками, третьи — что в ней сгусток жидкого огня. Точно же не знал никто. Зато хорошо известно было, что трость эту Хромому Стасу подарил сам Старшой — легендарный командир порубежников, отправляя своего лучшего взводного в отставку.

Пятнадцать лет Стас со своей командой носился по жутковатым чащам Лосиного острова, выжигал гнезда «черных вдов» в глуши Ярославских лесов, уцелел в трех самоубийственных рейдах на схроны некромантов. Отбивался от самой разной нечисти, давая время волхвам-вязальщикам разобраться в хитросплетении нитей, скрепляющих нечисть с сутью нашего мира, и нанести решающий удар. Рубился с людьми и нелюдью, усмирял бунт чернобожцев и просто гонял лиходеев, сидевших вдоль московского тракта в ожидании торговцев, отбившихся от каравана или рискнувших продвигаться небольшой компанией.

Заслужил он славу жестокого бойца и хладнокровного командира, берегущего своих, а потому, когда когтистая лапа непонятно откуда взявшегося овражника располосовала взводному голень, то тащили его до базы бегом, молясь всем богам, чтобы не пришлось ногу отрезать. Обошлось — яд и грязь волхвам и травникам вытянуть удалось, но охромел он навсегда. Его звали в штаб, но Стас отказался, и тогда Старшой тяжело вздохнул, выматерился и положил на стол тяжелую черную трость — прощальный подарок отставнику.

Отставник дар принял с благодарностью и ушел на вольные хлеба, благо такого знатока сразу стали зазывать к себе в охрану и купцы, и банкиры. Даже два политика, говорят, помощников с приглашениями присылали. Вышло, правда, все иначе.

Была в жизни Хромого и парочка темных пятен, но что там к чему — точно никто не знал. Раз по большой пьянке попробовал что-то вякнуть Федюня Бронницкий, пузырил губки, вещая о хорош-шем знакомце в штабе, многозначительно водил толстым пальчиком, глядя в сторону тихо сидевшего в глубине трактира Стаса, да ничего толком сказать не успел, развезло. А наутро нашли Федюню в сугробе, синего и твердого, что твое полено.

Поскольку сам Стас Григорьевич к делам Верхнего и других миров отношения не имел, сиречь ведуном не был, то народ пару раз посмотрел в сторону его верного напарника, известного как Иван Николаевич. Откуда тот взялся да как они познакомились, никому вроде бы не было известно, но после отставки Стаса все дела они ворочали вместе. Иван Николаевич подозрительные взгляды встречал с невинностью престарелой монахини и лишь по-девичьи моргал густыми ресницами.

Видение синего негнущегося Федюни некстати мелькнуло перед глазами приказчика, когда он смотрел на серебристую каплю навершия трости, методично опускающуюся на широкую смуглую ладонь, пересеченную старым шрамом. Но приказчик продолжал стоять на своем:

— Берете и уходите. А что в коробках — не знаю. Мое дело передать, сами понимаете, Стас Григорьич. Обязательное условие — уложиться до новогоднего вечера. То есть самое большее за три дня.

Сказал — и покосился на окно, за которым серые зимние сумерки стремительно превращались в глухую ночь. Поежился. Стас заметил, молвил ободряюще:

— Да не бойся, Акимыч, сейчас тебе Иван Николаич провожатого подвесит, дойдешь, как по Тверской.

Приказчик явно приободрился:

— Ну спасибо тебе, друг любезный! Место у вас, сам знаешь, глухое, как только тут живете.

— Хорошо живем, хорошо. Ты мне зубы-то не заговаривай. Купец твой сам понимает, чего от нас хочет? Это ж не просто дровишек из лесу притащить. Это же Старый Базар! Ты знаешь, сколько там народу легло? Который вот так вот сходить за барахлишком хотел? Да еще и срок ты нам ставишь — три дня! Да еще и под Новый год!

Приказчик тяжело вздохнул:

— Семьдесят монет.

— Что-о?! — раздалось из дальнего угла комнаты. Заскрежетал отодвигаемый стул, и Акимыч, выставив перед собой в успокаивающем жесте раскрытые ладони, испуганно попятился:

— Не шуми, не шуми, Иван Николаич, не заводись! Мое дело вам цену назвать, сами знаете. Я человек подневольный!

— Поднево-ольный… — со значением протянул появившийся из скрытого тенями угла комнаты тот, кого назвали Иваном Николаевичем. Был он на полголовы ниже рослого Стаса, но впечатление производил внушительное. Массивный, широкоплечий, с короткими, чуть кривоватыми ногами степного наездника, он двигался с обманчиво неторопливой ленивой грацией сытого хищника, да и в лице его было нечто, вызывающее в глубинной родовой памяти видения степных божков, о которых рассказывали испуганные караванщики, пересекавшие безлюдные пустоши казахских степей.

При этом Иван был светловолос, сероглаз, одет в самый что ни на есть европейский костюм хорошего кроя и походил скорее на представителя крупного торгового дома, чем на того, кем был на самом деле. А был он одним из лучших во всей Республике Московия волхвов-вязальщиков.

— Хорошо ли вы себе представляете, что такое местность с особыми физическими условиями, в просторечии именуемая нехорошим местом? — спросил он тоном лектора, пытающегося добиться ответа от нерадивого студента.

Приказчик кивнул и произвел пальцами в воздухе некое движение.

— Значит, не представляете, — со злорадным удовлетворением констатировал Иван. — Действительно, зачем нам?! Живем-поживаем, беды не знаем. А что на развалинах строимся, мы же не любопытные, так? Привыкшие мы? — спрашивал он, приближаясь к приказчику.

Акимыч почувствовал себя неуютно и поежился.

— Ну хоть что такое Событие, вы знаете? — спросил ведун участливо, и Акимыч часто закивал. — Уже хорошо, — похлопал его по плечу Иван.

О Событии знали все. Около сотни лет назад то ли предки намудрили, то ли звезды так неудачно встали, но на Земле открылись проходы в другие пространства и оттуда полезла всякая живность. К тому же в некоторых из этих пространств существовало то, что люди называли магией, волшебством, волшбой, вуду — слов, именующих данное явление, много. Часть планеты смогла приспособиться к этой новой жизни, а часть словно повисла между двумя мирами, старым и новым. Вот такие места теперь и называли нехорошими, или особыми, и Акимыч это знал не хуже ведуна.

— Так что такое «нехорошее место»? — все тем же лекторским тоном осведомился Иван и уставился на оробевшего приказчика с ласковым поощрением: мол, не стесняйся, школяр, излагай.

— Чудища там… или призраки… нечисть, в общем, — и Акимыч сделал знак, оберегающий от той самой нечисти.

— Грубо, но верно. Например, там обитают психофизические субстанции, содержащие фрагменты информационно-эмоциональных характеристик людей, попавших под влияние псевдоразумных, предположительно волновых, пакетов во время События. Образовавшиеся новые устойчивые объекты обладают возможностью взрывной активности на территории особых зон.

— Иван Николаевич, а по-простому бы?

— Да не знает никто толком, Акимыч, что там произошло, — развел руками Иван. — Но в результате получили мы злобных неприкаянных тварей. Например, пассажиров Потерянного Поезда. И купец твой хочет, чтобы мы пошли аккурат туда, где на этих самых тварей есть все шансы напороться. Вот ты сейчас знак сделал. Обереги при себе держишь. Велесу требы приносишь. И Казанскую Божью Матерь не забываешь, так?

Приказчик кивнул.

— Лет двести назад тебя бы засмеяли, посчитали бы суеверным неучем. А сегодня мы с тобой точно знаем: не оборонись ты знаком, по дороге к тебе вполне мог плакунец присосаться. А то и снежный двойник в сани уселся бы. И я вот тоже именно Велесу требы приношу и к нему обращаюсь. А Стас он воин, он Перунов человек. — Надо сказать, что на этих словах Иван весело посмотрел на друга… — Другие к Христу обращаются, тот их хранит. Уяснил?