Звонок сотового матери прервал ход его мыслей. Он вибрировал между двумя передними сиденьями, ударяясь серебряной головкой о пластиковый подстаканник, издавая серии из трех жужжаний. Уилл протянул руку и глянул на экран. «Даг», высветилось на нем имя звонившего. Может быть, Уиллу следовало сбросить вызов. Вместо этого его большой палец потянулся к зеленой кнопке ответа.

— Папа? — сказал он в трубку.

Судя по звукам на другом конце, телефон отца лежал в кармане. Он явно находился в людном месте — может быть, в ресторане. У отца обед?

Женский смех звоном чайной ложки прорезался сквозь шум. За ним последовал безошибочно узнаваемый голос отца. «Вы удивительная женщина, — сказал Дуглас. — Мы сейчас небольшой компанией собираемся в ресторан «Бык и Будда». Не хотите к нам присоединиться?»

Когда звонок оборвался, Уилл поклялся себе, что, если он не сможет помочь матери, приведя домой Роуз, чтобы та извинилась за боль, причиненную им, он спасет ее, выяснив причины и подробности проступков своего отца.

— Видишь? Совсем недолго, правда? — сказала Джозефина, скользнув за руль и бросив сумочку на пассажирское сиденье. — Теперь мы в безопасности. Нам действительно не о чем беспокоиться. Над нами больше не висит эта большая туча в лице Вайолет.

Уилл взглянул на остроконечное здание с чересчур темными окнами.

— А как там внутри?

— Не беспокойся о ней, Уилл. Это одна из лучших больниц, куда можно попасть за деньги. Когда-то этой землей владели Рузвельты. И эти здания — кстати, этот стиль называется высокая готика — являются национальной достопримечательностью.

Она сказала это тем же тоном, какой использовала, чтобы «продать» его сестрам те колледжи, которые нравились ей самой.

Уилл почувствовал укол вины, когда понял, что Вайолет может отстать в школе и не поступить в этом году в Бард-колледж, о котором мечтала.

Мать, казалось, прочла его мысли.

— Уилл, либо ей станет лучше, либо нет. Сейчас это не имеет к нам никакого отношения.

Уилл все еще был голоден, когда они приехали домой и обнаружили машину, стоящую с заведенным двигателем на подъездной дороге к Олд-Стоун-уэй. Он ожидал увидеть отца, но та машина принадлежала не Дугласу. Она была компактной и зеленой, цвета лайма. Задняя панель была забита чучелами, молящими о спасении.

У входной двери Херстов крупная женщина в плаще небрежно оторвалась от блокнота.

— Я могу вам помочь? — спросила Джозефина, открывая дверцу со стороны водителя. Женщина, прихрамывая, подошла к машине и протянула руку.

— Миссис Херст? — Джозефина кивнула.

— А вы…?

— Меня зовут Трина Уильямс. Я из органов опеки.

Вайолет Херст

Еще не подошло время обеда, а Вайолет уже устала сидеть взаперти. Лучше всего она всегда чувствовала себя на природе, с перегноем под ногтями и кленовыми семенами, запутавшимися в когда-то длинных волосах. Даже когда ей было плохо от «утренней славы», настроение Вайолет моментально улучшилось, едва друзья вывели ее на свежий воздух. Современный особняк Филдов в эко-стиле расположился на зачарованном участке в десять акров, с юга укрытом, будто садовой стеной, холмами горного курорта Мохонк. Осенняя листва на лужайке перекатывалась от ветра гребнями волн. В адском пламени заката Вайолет чудились узоры и вихри. Это, решила она, именно то, что ей всегда было нужно и чего она хотела в жизни. Все, что ей хотелось, — укутаться в туманную огненно-красную безжизненность осени. Она хотела навечно сделать этих трех зачарованных существ — Имоджин, Финча и Джаспера — своей семьей.

Имоджин каталась на BMX по подъездной дорожке, Вайолет держалась за нее, стоя на задних подножках. Финч блаженно улыбался, сидя за медной чашей для костра. Его лицо озарялось красно-золотыми вспышками от танцующего пламени.

— Херст, ты напомнила мне иннуитскую легенду про Каменное дитя, — заявил он.

— Что? — переспросила она. К тому моменту Вайолет уже лежала на спине, уткнувшись щекой в давно не стриженную траву, медленно загребая охапки мертвых листьев.

— Помнишь, там было про сироту? Его маму и папу задрал медведь. Он жил один, злой, умирающий от голода. Все, что у него было, — камень размером с него самого. Он обхватил его руками и ногами и не отпускал.

У Вайолет мелькнула мысль, что это похоже на отношения ее родителей: любящий Дуглас, цепляющийся за ледяной кусок скалы.

— Тогда его и прозвали Каменным ребенком, — продолжил Финч. — Жители деревни думали, что он спятил. Но этот чокнутый парень не унимался. Он продолжал цепляться за эту штуку, пока однажды большой камень не раскололся надвое. А внутри оказалась самая идеальная девушка, о которой он мог только мечтать. Она дала Каменному ребенку лук, стрелы и гарпун. Они поженились и завели детей.

— Ну и какого черта все это значит? — встрял Джаспер.

— И при чем тут Вайолет? — спросила Имоджин, трясясь от смеха.

— Я просто хотел сказать, что у Вайолет сильная интуиция. Она напоминает мне великих хилеров.

Вайолет почувствовала, что все ее органы вспыхнули и запульсировали. Ее сотовый неудобно заерзал в кармане — это было сообщение от Джозефины:

МЫ С ОТЦОМ ТЕБЯ ЖДЕМ. РАЗВОД УЖЕ НА СТОЛЕ.

Передав телефон всем друзьям по кругу — ей нужно было убедиться, что это не плод ее измененного сознания — она набрала осторожный ответ:

ЧТО??? ТЫ В ПОРЯДКЕ?

— Это вопрос времени, — сказала она друзьям. Брак ее родителей не был похож на отношения Берил и Рольфа или кого-то еще из ее знакомых. Они были похожи на опрометчивое деловое соглашение, по которому отец приносил капитал, а мать спускала деньги в трубу. Но единственное «дело», которым они занимались, было отрицание реальности и своей собственной природы, и это «дело» буксовало с тех пор, как Роуз сбежала из дома.

Телефон Вайолет завибрировал — пришел ответ Джозефины:

ДА, Я В ПОРЯДКЕ. РИЗОТТО. Я ИМЕЛА В ВИДУ РИЗОТТО. ЭТО АВТОЗАМЕНА. НЕМЕДЛЕННО ДОМОЙ.

Они чуть не описались от смеха. Вайолет ехала домой на велосипеде вдоль железнодорожных путей. Облака на горизонте потемнели, и скрюченные деревья словно пытались ее схватить.

Пока Вайолет крутила педали, в голове у нее созрел план симулировать мигрень и улизнуть с семейного ужина. Она шепотом репетировала то, что собиралась сказать. Ей вспомнилась мантра для успокоения ума — асато ма сат гамая, — что примерно означало: «веди нас от тьмы к свету / от ложного к истинному». Возможно, это были слуховые галлюцинации, но шум колес велосипеда походил на звуки ситара.

Вайолет, все еще под действием семян, предпочла бы спать на железной дороге, если бы у нее был выбор. Сойдя с велосипеда, она обнаружила, что входная дверь заперта. Чем больше она стучала в дверь медным молотком (никто не отвечал), тем более чужой себя чувствовала. Расхаживая взад и вперед по коврику у двери («Херсты», — было написано на нем строгим шрифтом), она начала ощущать себя незваной гостьей.

Наконец, прекрасно зная, что мать ненавидит этот звук, Вайолет нажала на кнопку электрического звонка и услышала фальшивый писк, отдаленно напоминающий песню «Когда войдут святые».

Дверь распахнулась, и показалось недовольное лицо Джозефины.

— Почему ты звонишь в дверь? Я ненавижу этот звонок. Это не преувеличение. Ненавижу. Дуглас! Я же просила тебя поменять мелодию! Это не твоя вина, Вайолет. Это все твой отец.

Вайолет вошла в коридор, где люстра казалась распустившейся хрустальной хризантемой, и почувствовала, что перешла за какую-то грань своей психики, откуда уже нельзя вернуться обратно. Она хотела укрыться в своей комнате, но не могла произнести ни слова.

— Тут закрыто, — наконец выдавила она, постучав пальцем по своему виску.

— Дай-ка мне понюхать тебя, — сказала Джозефина, прислоняя дочь к двери. — Ты курила? Сегодня ты ешь. Ты должна что-то съесть. Ты поняла меня? Я надеюсь, ты проголодалась, маленькая.

Сейчас, в больнице, Вайолет и впрямь чувствовала себя маленькой. Она ощущала бесцельность, как во время летних каникул, когда мама отнимала у нее книги в качестве наказания за драки с Роуз. Но поскольку Вайолет просто не умела сидеть на месте без дела, она решила изучить каждый сантиметр своего района. Она изучила тележку с книгами, оставленными в местном центре женской взаимопомощи (в основном это были комиксы в жанре «хоррор» и крайне неуместные непристойные любовные романы).

Она просмотрела рисунки пациентов, которые были приклеены к пробковым доскам скотчем (гвозди, видимо, они могли проглотить или использовать для нанесения себе увечий). Коллаж из отпечатков пальцев в тысячный раз обратил ее мысли к Уиллу. За все то время, что ее расспрашивали о нем, никто так и не сказал ей, как у него дела. Она хотела знать, вернулся ли он домой из больницы. Она надеялась, что ему не больно. Обойдя всю больницу, она направилась по длинному коридору в сторону своей комнаты. Она почти дошла, как путь ей преградила медсестра.

— Вайолет, правильно? — спросила женщина. — Твоя мама оставила это на ресепшен, когда приходила подписывать бумаги.

Потянувшись за конвертом, Вайолет почувствовала, как кровь застучала в висках. Мамины письма всегда состояли из перечисления ее промахов и намеков на наказание, ждущее ее дома. Тревога Вайолет сменилась полным недоверием, когда она увидела аккуратный оттиск и обратный адрес. Едва она заметила восковую печать, сомнений не осталось — письмо было от Роуз. От поджигательницы Роуз, которая переплавляла все — от восковых мелков до восковой оболочки сыра, — и ставила печати пуговицами от пальто.