Учитель. Отправляя своего сына на охоту за сокровищами, Горбун приставил к нему учителя! Неррону хотелось бежать куда подальше. Даже преисподняя выглядела заманчиво, учитывая обстоятельства.

Луи со скучающим выражением лица дернул плечиком и уставился на кухарку, шедшую через двор. Одна надежда, что он окажется таким же глупцом, каким выглядит. Это облегчит задачу сохранить от него в тайне все замыслы.

— Можно нам хотя бы взять новую карету? — спросил он. — Ту, к которой не нужно пристегивать лошадей. Мой отец выписал ее из Альбиона.

Не обращай внимания, Неррон. Иначе ты расправишься с ним не позже завтрашнего дня.

— Мы выезжаем через час, — объявил гоил водяному. — По коням, — добавил он, обратив взгляд на Луи. — Но прежде мне надо кое-что прояснить с вашим учителем.

Он сгреб Жука за грудки, каковое обстоятельство, как и ожидалось, его царственного ученика ни в малейшей степени не тронуло, и потащил за собой.

— Я — Арсен Лелу! И я путешествую не только в качестве учителя Луи! — волновался Жук. — Отец его высочества приставил меня запечатлеть приключения своего сына для последующих поколений. Этим даже некоторые газеты заинтере…

Цыкнув, Неррон заткнул ему рот. По части начальственной грубости Ониксы были превосходными учителями.

— Как я понимаю, тебе кое-что известно о младшем сыне Истребителя Ведьм?

На безусых губах Жука наметился налет снисходительной улыбки:

— О нем мне известно решительно все. Но, само собой разумеется, делиться моими познаниями касательно королевской фамилии я стану не со всяким…

— Не со всяким кем? Слушай внимательно, Арсен Лелу! — зарычал на него Неррон. — Прикончить тебя мне легче, чем свернуть шею дупляку, и мы оба знаем, что твой ученик палец о палец не ударит ради тебя. Так что рекомендую все хорошенько взвесить и посвятить меня в свои познания. — Улыбка Неррона подошла бы любому волку.

Арсен Лелу залился такой краской, словно задумал превратиться в карнеолового гоила.

— Что же вам угодно узнать? — прогнусавил он. Он собрал все свое мужество, чтобы казаться отважным Жуком. — Я могу вам назвать даты и места его самых важных побед.

Я знаю наизусть значительную часть переписки, которую он вел со своей сестрой Оргелюзой по вопросам наследства в Аустрии, его договор о перемирии с братом, который Фейрефис многократно нарушал, его…

Неррон нетерпеливо отмахнулся.

— Известно ли тебе что-нибудь об отрезанной руке, которую Истребитель Ведьм завещал Гарумету?

Осчастливь меня, Жучок. Скажи «да».

Но Лелу с выражением омерзения сложил губы в трубочку:

— Сожалею. О столь гротескном наследстве я никогда не слышал. Это все?

Его скошенный подбородок мелко подрагивал, от страха ли, от унижения, разобрать было нельзя. Жук натянуто поклонился и заспешил присоединиться к другим, но через два шага вдруг остановился.

— Правда, имел место один прецедент. — С миной всезнайки Лелу поправил очки, так что Неррону нестерпимо захотелось сшибить ему их с носа. — Он касался любимого слуги внука Гарумета. Означенный слуга был задушен отрезанной рукой.

В точку.

— Что же такое с этой рукой произошло?

Лелу разгладил на себе жилет, сплошь расшитый королевскими гербами Лотарингии.

— Внук Гарумета подписал ей смертный приговор. В ходе обычного судебного процесса.

— Как это?

— Ее передали палачу, четвертовали и похоронили у ног ее жертвы.

— Где?

— На кладбище в аббатстве Фонтево.

Фонтево. Шесть суток на лошадях — если только Высочеству не приспичит чересчур часто делать привалы. Бесшабашный наверняка проведет не меньше времени в Альбионе.

Голова на западе. Рука на юге.

Неррон улыбался. Он отыщет руку задолго до того, как Бесшабашный вообще разузнает, где находится голова. Все предприятие оказывалось легче, чем ожидалось. И может статься, не так-то уж оно и плохо, прихватить с собой на охоту воображалу Жука. Сам Неррон с книгами не больно-то дружил, в противоположность Бесшабашному, о котором говорили, что он свой человек в любой библиотеке от Белого моря до Ледяной земли и недели напролет корпит над старыми рукописями, если нападает на след сокровища. Нет, это не для Неррона. Он искал следы по большей части по тюрьмам, трактирам и обочинам больших дорог. Но этот надутый Жук… Неррон похлопал Лелу по тщедушным плечикам.

— Неплохо-неплохо, Арсен, — похвалил его он. — Ты только что значительно повысил свой шанс выйти из нашего предприятия живым.

По виду Лелу было непохоже, что эти слова успокоили его. Перед конюшней Луи спорил с водяным по поводу того, сколько лошадей им понадобится для перевозки его походного багажа.

— Ни слова о нашем разговоре! — прошептал Неррон Лелу по пути к остальным. — И забудь газеты, пусть даже Луи уже спит и видит свою физиономию на первой полосе. Я хочу прочесть каждую букву, которую ты нашкрябаешь о его приключениях, и, естественно, надеюсь, что моя роль там будет описана самым лестным образом.

16. Голова на западе

Большинство судов, пришвартованных в гавани Дункерк, дожидались попутного ветра, чтобы отправиться в плавание по морям Зазеркалья. Бриз, гуляя между мачт, начинял воздух всем, что корабли доставляли из самых отдаленных уголков этого мира: серебристый перец, шушукающееся дерево, экзотические животные для княжеских зоологических садов Лотарингии и Фландрии… Продолжать этот список можно было бесконечно. Но на паромах, перевозивших пассажиров в Альбион, вместо мачт торчали выхлопные трубы, выплевывавшие грязный пар ветру в лицо.

Парому, на который сели Джекоб и Лиска, потребовалось вопреки всем прогнозам больше трех дней, чтобы пересечь Большой пролив, отделявший Альбион от материка. Море штормило, и вдобавок капитан снова и снова отдавал приказ заглушить мотор в надежде выследить гигантского кальмара, за несколько недель до того утащившего на дно другой паром.

Джекоба не покидало чувство, что его время убегает, как песок сквозь пальцы, а Лиска стояла у поручней и глядела поверх вскипающих волн, словно надеялась подманить поскорее тот берег. Джекоб недолюбливал морские путешествия почти так же сильно, как гоилы. Лиска же, напротив, чувствовала себя на раскачивающихся палубных досках так, словно здесь родилась. Она была дочерью рыбака. Это все, что она как-то поведала Джекобу о своем происхождении. Она рассказывала о своем прошлом еще неохотнее, чем он. Джекоб знал только, что она родилась в одной из деревень Северной Лотарингии, что отец вскоре после ее рождения скончался, мать снова вышла замуж и у Лисы было три сводных брата.

На четвертый день впереди, за морем седых волн, наконец показались меловые скалы. Они были точной копией скал в мире Джекоба, только с белых альбийских утесов на подплывающие корабли взирали семь королей и одна королева. Каждое изображение было таким огромным, что в ясный день их можно было разглядеть за много миль. Соленый воздух разъедал им лица еще безжалостнее, чем угарные газы разъедали исторические памятники другого мира. Лицо нынешнего короля скрывалось за строительными лесами: дюжина каменотесов как раз подновляла ему усы, за которые он получил прозвание Моржа.

Лиска посматривала на побережье Альбиона как на вражескую территорию. В городских театрах публика рукоплескала оборотням, умевшим на сцене превращаться кто в осла, а кто в собаку. На лисиц же на зеленых холмах охотились с таким неистовством, что Джекоб даже взял с нее обещание не носить лисью шубу на острове.

Альбион… Ханута уверял, что здесь раньше водилось больше волшебных существ, чем в Лотарингии и Аустрии, вместе взятых, но фабрики возникали на влажных от дождя лугах Альбиона стремительнее, чем в Шванштайне. Пока Джекоб вел свою лошадь между ожидавшими на пристани экипажами, ему даже чудилось, будто на близлежащих холмах у него на глазах один за другим вырастают города, так бурно развивающиеся в другом мире. Но холмы были по-прежнему покрыты заколдованными лесами, которые были ему куда больше по сердцу, чем улицы и парки, где они с Уиллом выросли. Джекоб частенько задавался вопросом, не за эту ли первозданность полюбил зазеркальный мир его отец? Или все-таки дело было лишь в том, что он мог здесь выдавать изобретения родного мира за свои собственные?

Они свернули на одну из менее оживленных дорог. Она тянулась на северо-запад через поля и луга, где с трудом верилось, что дупляки и острозубы в Альбионе сделались такой же редкостью, как и домовые-хобы (здешняя родня гномов-лесовичков), а равно чешуйчатые водяные кобольды, которых еще несколько лет назад можно было увидеть пасущимися в каждом водоеме. Последний золотой ворон торчал в виде чучела в музейной витрине, единороги остались только на королевских гербах, а в Лондре, древней столице, строились дворцы для поклонения перед новым чародейством: науками и инженерным искусством. Но целью Джекоба был совсем другой город.

Пендрагон, располагавшийся всего в каких-нибудь сорока милях вглубь страны, мог похвастаться почти таким же множеством башен, что и Лондра, и был таким старым, что ученые все никак не могли сойтись во мнениях относительно времени его основания. А еще этот альбийский город приютил у себя самый знаменитый университет. В центре города лежал огромный камень. Его поверхность гладко отполировали бесчисленные ладони. Лиска придержала поводья лошади и перед тем, как двинуться дальше, тоже провела по его поверхности рукой. Согласно преданию, это был тот самый камень, из которого Артур Пендрагон извлек волшебный меч и тем — задолго до появления Гуисмунда — завоевал себе корону Альбиона. Ни об одном короле Зазеркалья не ходило больше правдивых и мифических сказаний, чем об Артуре. Говорили, что его родила фея, а отец его был лесным царем, одним из легендарных бессмертных, которые в свое время смертельно поссорились с феями, так что те не оставили от них и следа. Артур передал Пендрагону не только свое имя. Он же основал прославленный университет, а краеугольный камень, заложенный в его основание, наделил магической силой, заставлявшей старинные стены по ночам источать ослепительный свет, так что здесь по сей день не было нужды в уличных фонарях.

Здание было окружено кованой железной оградой, словно руины зачарованного города. Ограде было уже много веков. На закате ворота закрывались. Лиска вслушалась в ночь, прежде чем перелезть через них. Стражники, обходившие в темноте территорию, несли караул уже столько лет, что им давно было пора на заслуженный отдых, но никого это не заботило: ведь охраняли они всего-навсего кучу старых книг и запах прошлого, весьма неохотно смешивавшийся с веяниями прогресса.

Башни и фронтоны из бледно-серого камня. Темные окна, отражающие свет обеих лун. Джекоб обожал пендрагонские лабиринты учености. Он провел бесконечные часы в Большой библиотеке, слушал в старинных аудиториях лекции о лепреконах или ведьминских диалектах Лотиана, в зале для фехтования изучил несколько новых (на удивление коварных) выпадов… и все больше убеждался в том, что гораздо сильнее жаждет постичь этот мир, чем тот, где родился. Все эти годы, потраченные на поиск потерянных волшебных вещиц, исполнили его убежденностью, что он призван защищать прошлое, которое жители этого мира больше не ценят.

В большинстве окон исторического факультета, как и в других учебных корпусах, было темно. Лишь на втором этаже горел свет. Роберт Льюис Данбар любил работать допоздна.

Он даже головы не поднял, когда Джекоб вошел в его кабинет. Письменный стол Данбара был так завален книгами, что его самого едва можно было разглядеть за стопками, и Джекоб задался вопросом, в какое столетие тот на этот раз погрузился. Трудно быть сыном чистокровного фир-даррига [Фир-дарриги, низкорослые родственники эльфов, склонные к злым шуткам, родом из ирландских сказок. «Фир-дарриг» в переводе с ирландского означает «красный человечек»: сказки утверждают, что эти существа щеголяют в красных плащах с капюшонами.] и одновременно талантливым историком. Нужно блистать куда большей ученостью, чем коллеги человеческого происхождения, но Данбар никогда не испытывал с этим трудностей, хотя от отца он унаследовал крысиный хвост и густую шерсть на всем теле.

Востроносенькая мордочка Данбару, правда, не передалась. Более или менее человеческим лицом он был обязан красоте своей матери. Большинство фир-дарригов родом с Фианны, острова по соседству с Альбионом и его соперника. Фир-дарриги умеют становиться невидимыми и обладают редким даром — фотографической памятью, о чем большинство людей не догадываются.

— Джекоб… — Данбар так и не поднял головы. Он перелистнул страницу и поскреб волосатую щеку. — Воистину величайшая тайна нашего универсума: с какой такой целью университетское руководство платит ночным стражам, если они столь же слепы, сколь и глухи. По счастью, твою пиратскую поступь ни с чем не спутаешь. А вот тебя, Лиска, я, признаться, пропустил! — Он взглянул на нее и улыбнулся. — Клянусь мечом Пендрагона, а лисица-то выросла! И ты все еще терпишь его выходки?

Он захлопнул книгу и бросил на Джекоба насмешливый взгляд.

— И что мы такое разыскиваем на этот раз? Рубашку, пошитую руками хабетрот, коготь грифона? Тебе бы стоило переквалифицироваться. Лампочки накаливания, батарейки, аспирин — вот слова, звучащие нынче магически.

Джекоб подошел к письменному столу и стал разглядывать книги, по бумажным ландшафтам которых Данбар каждую ночь пускался странствовать.

— «История Мавритании», «Ковры-самолеты», «В царстве волшебных ламп»… Ты что, собираешься в отпуск?

— Очень возможно, очень возможно… — Данбар поймал муху и украдкой положил себе в рот. Ни один фир-дарриг не может устоять перед жужжащим насекомым. — Что делать историку в стране, где все одержимы будущим? Что хорошего в том, что нашей жизнью управляют стрелки и шестерни?

Джекоб раскрыл одну из книг и стал рассматривать изображение ковра-самолета, несущего на себе двух лошадей, а заодно и их всадников.

— Поверь мне, это только начало.

Данбар заговорщицки подмигнул Лисе:

— Любит строить из себя пророка, а? Но если спросить, что именно он в этом будущем видит, то от ответа он увернется.

— В один прекрасный день я, может быть, открою тебе и это.

Никого на свете Джекоб не посвятил бы в существование другого мира с большей готовностью, чем Данбара. При каждой встрече он воображал себе, как расширились бы близорукие глаза ученого при виде небоскреба или реактивного самолета. Хотя Данбар неустанно критиковал прогресс своего мира, Джекоб не знал никого другого, кто бы обладал столь великой образованностью, умом и одновременно ненасытным любопытством ребенка.

— Но ты так и не ответил. — Данбар взял стопку книг, чтобы отнести обратно на темные деревянные полки, наводнившие все четыре стены его рабочего кабинета печатным знанием. — Что ты ищешь на этот раз?

Джекоб положил книгу о коврах-самолетах обратно на стол. Как бы он хотел, чтобы нынешняя его охота была посвящена какому-нибудь невинному волшебному предмету вроде этого.

— Я ищу голову Гуисмунда, Истребителя Ведьм.

Данбар так резко остановился, что одна из книг даже выпала у него из рук. Он нагнулся и поднял ее.

— Сперва тебе бы следовало отыскать его усыпальницу. — Его тон стал непривычно холодным.

— Ее-то я как раз нашел. Но у трупа Гуисмунда не хватает головы, сердца и правой руки. У меня такое впечатление, что он приказал отослать голову в Альбион. Своему старшему сыну.

Данбар одну за другой ставил книги на полки, не произнося ни звука. Потом он обернулся и оперся спиной об их кожаные переплеты. Джекобу еще никогда не приходилось видеть столько враждебности в лице Данбара. На историке, как обычно, был длинный сюртук, прикрывавший его крысиный хвост. Лишь огненно-алый цвет одежд выдавал в нем фир-даррига. Других цветов фир-дарриги не признавали.

— Речь об арбалете, ведь правда? Знаю, я тебе кое-чем обязан, но в этом я не стану тебе содействовать.

Несколько лет назад Джекоб вырвал Данбара из лап пьяной солдатни, которая забавлялась тем, что подпаливала ему шерсть.

— Я здесь не для того, чтобы требовать погашения долгов. Но мне надо во что бы то ни стало отыскать арбалет.

— Для кого? — Шерсть Данбара встала дыбом, как шкура изготовившегося к нападению пса. — Крестьяне до сих пор выкапывают на пахотных полях человеческие кости. Да ты никак между делом свою совесть променял на мешок золота? Может, не мешало бы хотя бы время от времени задумываться, чем ты таким занимаешься? Вы, искатели сокровищ, превращаете чудеса вселенной в товар, который себе могут позволить только сильные мира сего!

— Джекоб не собирается продавать арбалет!

Лисицино возражение Данбар пропустил мимо ушей. Он вернулся к своему письменному столу и полистал нервными пальцами свои записи.

— О голове мне решительно ничего не известно, — сказал он, избегая встречаться глазами с Джекобом. — И я ничего об этом не желаю знать. Уверен, ты станешь расспрашивать об этом других, но очень надеюсь, что никто, никто не сможет дать тебе ответ. К счастью, эта страна утратила интерес к черной магии. Хоть что-то хорошее принес нам прогресс. А теперь прошу меня извинить. Завтра я выступаю с докладом о роли Альбиона в работорговле. Еще одна печальная страница.

Он уселся за письменный стол и раскрыл одну из книг, лежавших перед ним.

Лиска бросила на Джекоба беспомощный взгляд.

Он схватил ее за руку и потащил к двери.

— Прости, — бросил он Данбару на прощание. — Мне не надо было приходить.

Данбар не отрывал глаз от книги.

— Иным вещам лучше оставаться ненайденными, Джекоб, — сказал он. — И ты не первый, кто об этом забывает.

Лиска хотела было что-то возразить, но Джекоб вытолкнул ее за порог.

— Я забываю об этом гораздо реже, чем ты думаешь, Данбар, — сказал он, перед тем как затворить за собой дверь.

Что теперь?

Он всматривался в темный коридор.

Тот же вопрос был написан и на лице Лиски. И тот же страх.

В конце коридора мелькнул неверный свет фонаря. Ночной дозорный, державший его, был и в самом деле почти таким же старым, как само здание. Джекоб проигнорировал его потрясенный взгляд и прошествовал мимо, не говоря ни слова.

Стояла ясная ночь, и две луны покрывали крыши пятнами ржавчины и серебра. Лиска открыла рот только тогда, когда они снова очутились перед железными воротами.

— У тебя ведь всегда есть в запасе еще один план. Какой на этот раз?

Да, она его хорошо изучила.

— Придется достать кровавых осколков.

Он уже собирался перемахнуть через ворота, но Лиска схватила его за руку и резко потянула назад.

— Нет!

— Что «нет»?

Он не хотел говорить с ней так резко. Но он смертельно устал, и ему основательно поднадоела эта игра в пятнашки со смертью.

Ты кое-что позабыл, Джекоб. Страх. Тебе страшно.

— Мне нужна голова, и я совершенно без понятия, где мне ее искать, не говоря уж о сердце и руке. Единственный, на чью помощь я надеялся, считает меня бессовестным идиотом, и, по прогнозам, самое позднее через три месяца я и сам буду лежать в гробу!

— Да как же?.. — Голос Лиски сорвался, словно истина засела ей костью в горле.

Черт тебя возьми, Джекоб.

Она толкнула его к железным воротам.