— Слова другие, а камень двигается? — скептически спросил Касим. — Нехорошо обманывать человека, только что разрубленного на шесть частей.

— Я не говорил волшебных слов, — уныло отозвался Али-Баба.

От его тона скептицизм брата исчез.

— Но почему скала…

— Должно быть, их сказал кто-то другой. Кто-то снаружи, желающий войти.

Камень остановился.

— Что ж, дорогой брат, по крайней мере мы пытались, — сказал Касим с неким смирением. — Возможно, наши головы смогут вести долгие беседы, если разбойники оставят на куче золота нас обоих.

На куче золота? Увы!

Али-Баба вновь почувствовал, как у него сжалось горло, ибо он вдруг представил себя живущим по частям.

Глава шестая,

из которой мы узнаем, что один добрый вор другого стоит

Али-Баба взглянул наконец туда, где недавно был камень. Он ничуть не удивился, увидев, что теперь это место заняли разбойники в черных одеждах. Удивительным было то, что бандиты, казалось, вовсе не гневались. Напротив, они, похоже, были вполне довольны таким ходом событий.

— Ага! — громогласно сказал вожак. — Смотрите, кто терпеливо дожидается здесь нашего возвращения. Это же Номер Сорок, верно? — Главный разбойник шагнул к дровосеку. — Или, по меньшей мере, так тебя звали раньше, когда ты в последний раз удостоил своим присутствием нашу бедную шайку.

Али-Баба не знал, каким образом подобает отвечать на подобное приветствие: поклониться, дружески поздороваться или униженно молить сохранить ему жизнь. Причиной его страха, несомненно, в значительной мере было непонимание того, что? могло так развеселить этого разбойника.

— Мы очень хорошо умеем искать, — важно добавил Разбойник Номер Один. — И еще лучше умеем отбирать. Потому мы и разбойники. Всегда надо знать свои сильные стороны. — Он сделал знак своим спутникам. — Отнесите золото в обычное место.

Четверо разбойников, каждый из которых тащил по мешку средней тяжести и объема, прошли мимо Али-Бабы, направляясь в золотую кладовую. Их сегодняшняя добыча, похоже, была меньше, чем в прошлый раз, когда дровосек повстречался с этой шайкой. Однако Али-Баба понимал, что подобная нестабильность доходов свойственна их ремеслу.

Вожак подошел к Али-Бабе еще на один шаг.

— Мы были очень огорчены, когда ты не последовал за нами. Очень хорошо, что ты решил вернуться в нашу компанию. Иначе нам пришлось бы разыскать тебя и убить весьма впечатляющим и очень жестоким образом. Конечно, для этого нам пришлось бы сначала найти тебя, где бы ты ни был, однако едва ли ты мог оказаться настолько глуп, чтобы пытаться спрятаться от нас. Но, как я уже говорил, мы очень хорошо умеем искать. — Пока этот человек приближался к нему, Али-Баба как-то особенно остро осознал, что все это время главный бандит поигрывает рукоятью своей сабли. — А в наши дни так трудно найти хорошего разбойника. Как говорят мудрейшие среди воров, кто не теряет, тот не находит. Теперь, однако, ты снова там, где должен быть.

Главарь был уже так близко, что Али-Баба чувствовал на своем лице его дыхание. «Интересно, — подумал дровосек, — еда испортилась еще до или уже после того, как этот злодей ее проглотил?»

— Пожалуйста, не трясись, — продолжал разбойник. — Тебя никто не собирается лишать жизни. По крайней мере, в данный момент. — Его улыбающееся лицо было в нескольких дюймах от лица дровосека. — О, конечно, я мог бы отрубить тебе руку-другую, чтобы преподать урок моим людям. Но мы не будем портить хорошего разбойника.

Предводитель поднял руку, и наступила абсолютная тишина. И до этого Али-Баба не замечал, чтобы разбойники много болтали. Но когда была поднята рука, они перестали даже дышать.

— Может кто-нибудь назвать мне теперешнее место этого человека среди нас? — тихо спросил вожак.

— Номер Тридцать Девять, о атаман! — хрипло взревела половина присутствующих.

— Вот уж не думал, что разбойники умеют считать! — раздался чей-то голос совсем рядом.

— Ого! — воскликнул первый среди разбойников. — Пожалуй, хоть мне это и не по вкусу, все-таки придется что-нибудь отрубить нашему новичку. Но, с другой стороны, дровосек должен быть привычен к отрубанию.

Однако очень вежливый и ужасно перепуганный Али-Баба не произнес ни единого слова! По правде говоря, он настолько пал духом, что даже не сразу понял, откуда взялся этот второй голос.

— Значит, — снова проворчал тот же в высшей степени нежеланный голос, — у тебя все решает меч, а не мозги? Конечно, это так и бросается в глаза, не меньше, чем твой огромный нос! Может, все дело в том, что мозгов у тебя просто нет?

После этого замечания лицо главаря из темно-оливкового сделалось неприятно багровым.

— Отрубить? Кажется, я, пусть и против своей воли, сказал — отрубить? Я имел в виду — отрезать понемножку, по частям! Сначала надрезать чуть-чуть, а потом все глубже, все больнее и мучительнее!

Но Али-Баба уже не обращал внимания на всю серьезность этих угроз в свой адрес, ибо с ужасом сообразил, что ехидный голос принадлежит его лежащему в корзине брату!

— Отрубить? — самым презрительным образом рассмеялся его брат. — Как я и говорил, этот мозг совершенно лишен воображения. Ясно, что человек с таким ограниченным интеллектом, как у тебя, ничего нового придумать не сможет, но не мог бы ты поискать какую-нибудь идею посвежее, которая еще не успела обветшать от времени на твоих устах?

— Как ты смеешь? — обрушился Номер Один на дровосека, обнажая саблю. — Моему нежеланию проливать кровь пришел конец.

— Но, — осмелился Али-Баба, которому появление острой сабли помогло обрести голос, — это же не я сказал!

— Это верно, о главарь! — подтвердил один из разбойников. — И голос другой, и губы этого человека не…

Он умолк, ибо сабля атамана пронзила его внутренности. Первый среди разбойников поднял ногу в башмаке и спихнул своего замолкнувшего приспешника с клинка, потом обтер саблю об одежду. Али-Баба заметил, что на черной ткани крови совсем не видно. Эта деталь его отнюдь не утешила.

— Терпеть не могу дерзости, — преспокойно пояснил главарь. — Но еще больше я не люблю, когда меня перебивают. Ты теперь Номер Тридцать Восемь. Многим разбойникам месяцами приходилось дожидаться такого повышения. — Он призадумался. — Ну, возможно, вернее будет сказать — неделями. — Он оглядел стоящих вокруг. — Или, может, днями. По меньшей мере, часами. В любом случае ты должен очень гордиться, что так продвинулся, и я надеюсь, что эта мысль будет тебе утешением во время долгой и мучительной казни.

— Но эфенди! — взмолился Али-Баба тем особым тоном, который он обычно приберегал для высших чиновников и родственников жены. — Я не произнес ни слова. Этот острый язык принадлежит моему брату!

— И это не единственное, что тут есть острого, — добавил Касим из своего плетеного обиталища. — Вы не представляете, как это неудобно, когда осколки кости тычут тебя в ухо.

Предводитель разбойников отступил на шаг, поняв наконец, что Али-Баба говорит правду. Он указал чисто вытертой саблей на корзину:

— Ты привел сообщника!

— Ты правильно сделал, что отошел, — заявил Касим, понизив голос. — Все нормальные люди боятся мести плетеной корзины!

— Ты издеваешься надо мной! — Главарь разбойников просто вскипел; таким Али-Баба его еще не видел. — Но я не оскорблен! Я… я… — Он размахивал саблей, подыскивая слова.

— Слегка уязвлен? — предположил один из разбойников.

Сабля вожака обрушилась на того, кто произнес это.

— Нет, это тоже не то. Есть другие предложения? — Не считая недолгого шума при падении на землю тела, воцарилась полная тишина. Номер Один повернулся к Али-Бабе. — Теперь ты Номер Тридцать Семь. А твой друг в корзине — Номер Тридцать Восемь.

— В моем теперешнем состоянии, — заметил Касим, — я мог бы быть Номерами с Тридцать Восьмого по Сорок Третий включительно.

Предводитель бандитов свирепо уставился на корзину.

— Твой друг что, так хочет познакомиться с моей саблей?

— Это уже было, — пренебрежительно ответил Касим.

— Было? — У разбойника загорелись глаза при мысли о крови, которую ему так страстно хотелось пролить. — Что ж, тогда, наверное, мне придется отрубить тебе что-нибудь.

— Ах, это? — Донесшийся из корзины звук не мог сопровождать ничего иного, кроме зевка. — Это ты тоже уже сделал!

— Что? — Главный разбойник снова обтер свою саблю. Очевидно, он предпочитал каждый раз пользоваться чистой. — Довольно этих глупостей. Я убью тебя немедленно!

— И это тоже уже было сделано! — громко возмутился Касим. — Не мог бы ты придумать хоть что-нибудь новенькое?

Острие сабли подрагивало в считаных дюймах от корзины.

— Человек, разговаривающий со мной, уже был изрублен и убит? — Предводитель разбойников нахмурился. — Кто же он, эта наша таинственная жертва?

Тут настало время Касиму удивляться:

— Ты не помнишь? Да ты еще более безмозглый, чем я думал.

— Ну, ты должен понять, — извиняющимся тоном начал Разбойник Номер Один, — на протяжении дня я убиваю стольких… Безмозглый?! — Он возвысил голос. — Ты смеешь называть меня безмозглым? Я не просто убью тебя! Я… я срублю тебе голову с плеч!

— Обезглавливание? — отозвался Касим, чей голос свидетельствовал о полном отсутствии интереса. — Слишком поздно. Ты это уже сделал. Но почему я должен снова говорить об этом?

— Я сделал? — Бандит умолк, уставившись на свою саблю. — Наверное, я чересчур перестарался с дневной нормой убийств. Знаю! Я положу твою отрубленную голову где-нибудь на возвышении и…

— Оставишь ее там в знак предостережения любому, кто встанет на пути вашей шайки? — закончил за него Касим. — Уже было сделано. Ты не задумывался о том, чтобы уйти в отставку и предоставить руководить бандой кому-нибудь другому, чьи мозги не заросли паутиной?

— В отставку? Паутиной? Мозги? — Главарь странно хихикнул и принялся бессмысленно крутить саблей в воздухе, словно разбойничий дух совсем покинул его. Затем он глубоко вздохнул и оглянулся на дровосека. — Я знаю, в чем беда. Наша шайка не в полном составе! Все так и будет идти наперекосяк, пока нас не будет ровно сорок! — Главарь вогнал саблю в ножны. — Мы не можем больше терять людей! Что бы ни говорила эта корзина, он один из нас! — Он ткнул пальцем в плетеную емкость, стоящую подле дровосека. — Но как только мы завербуем Номер Сорок Один, берегись!

Тут Али-Баба подметил, что содрогнулся при этом сам Номер Один.

— Найдите им лошадей, — приказал предводитель разбойников. — Пора ехать!

Двое разбойников кинулись к ним, чтобы подхватить корзину, а еще с полдюжины бросились вон из пещеры, — без сомнения, за лошадьми, как предположил Али-Баба.

— Не будете ли вы любезны следовать за мной? — Главарь, вновь исполненный елейного веселья, махнул Али-Бабе рукой. Дровосек не видел иного выхода. Касим, однако, не собирался так легко смиряться с новым поворотом в своей и без того странной судьбе.

— Как я могу быть разбойником? — поинтересовался он, когда его корзину подняли в воздух. — Я разрублен на шесть частей. Мне нужно еще все проверить, но, кажется, я даже не дышу.

— Это не аргумент, — приостановился на миг главарь. — Ты разговариваешь. Первая заповедь истинного разбойника гласит: пока ты можешь разговаривать, ты можешь и грабить.

— У нас очень заниженные требования к вновь вступающим, — прошептал один из тех, кто нес корзину.

— Конечно, — предупредил другой корзиноносец, — и работа не такая уж выгодная.

Тут эти двое поспешили вслед за своим вожаком, который размашисто шагал из пещеры навстречу солнечному свету. Али-Баба поторопился без промедления присоединиться к ним, не столько из страха перед репрессиями предводителя, сколько боясь оказаться в неподходящем месте, когда кто-нибудь произнесет «Сезам, закройся!».

И как и предчувствовал, дровосек едва успел выскочить из пещеры, прежде чем эти два роковых слова были вновь произнесены. Он заметил, что все вокруг невольно попятились, когда огромный камень с грохотом поехал на место, закрывая собою проем.

Атаман разбойников сдавленно хихикнул, без сомнения предвкушая богатое приключениями будущее.

— Ребята! Хватайте нашего новичка. На этот раз он так легко не уйдет. Привяжите его к лошади!

Тут Али-Бабу грубо схватили и потащили к одному из коней, красивому вороному жеребцу с белой отметиной меж ноздрей.

— А как насчет другого пополнившего наши ряды? — поинтересовался один из людей с корзиной.

Главарь остановил свою руку, прежде чем она успела снова выхватить саблю. Он пробурчал что-то себе в бороду и вонзил каблук глубоко в землю. Как оказалось, задача поддерживать численность банды на уровне сорока человек представлялась тяжким бременем.

Подбодренный несвойственной их предводителю терпеливостью, разбойник продолжал:

— Плетеной корзине довольно трудно ехать верхом на чем бы то ни было.

Рука главаря вновь дернулась к оружию. Но он всего лишь ударил по ножнам кулаком.

— И ты, возможно, помнишь, — торопливо добавил отважный оратор, — что во время последнего налета мы столкнулись с некоторыми… затруднениями. — На последнем слове он запнулся, видимо по выражению лица своего шефа поняв, что тот близок к пределу, за которым ему останется только хвататься за саблю. — Я лишь хотел сказать, что у нас маловато лошадей. На данный момент, разумеется. Я уверен, что эта проблема временная.

— Очень хорошо, — ответил главарь, когда его подчиненный наконец умолк. Он отмел все возражения взмахом окровавленной руки. — Привяжите к коню их обоих!

Младшие по положению разбойники взялись за дело проворно и усердно, и вскоре Али-Баба и плетеная корзина с Касимом были привязаны к одному конскому седлу. Дровосека примотали так крепко, что он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Мы сделали, как ты приказал, о великий атаман! — воскликнули разбойники, когда работа была окончена.

Их главарь только этого и ждал. Он мигом вскочил на коня и поднял правую руку над головой.

— Мы едем вселять ужас в сердца честных людей! Разбойники! За мной!

И тут тридцать шесть разбойников галопом унеслись прочь, оставив позади одну лошадь, одного человека и одну корзину.

Все это Али-Бабе очень не нравилось. Он опять не последовал за предводителем разбойников, а у этого самого главаря, похоже, нрав был таков, что обманывать его слишком часто не стоило. С другой стороны, У дровосека была еще одна проблема, о которой он и сказал вслух:

— Как можно управлять лошадью, если ты так тщательно и крепко связан?

— Я думаю, — отозвался его брат из корзины. — У меня найдется свободная рука.

Глава седьмая,

в которой Касим пытается снова стать одним целым

Итак, Касим сумел переместить одну из своих рук и при этом сдвинуть с корзины крышку, чтобы рука эта могла выползти наружу, точно маленький мышонок, вылезающий из мешка через прогрызенную им дыру. Потом этой руке пришлось найти узлы на веревках, которыми был привязан брат Касима, и развязать их, в основном на ощупь, поскольку обзор голове в значительной мере заслоняла корзина.

Каким бы трудным ни представлялся этот процесс в моем сегодняшнем описании, знайте, что в действительности все было еще в десять раз сложнее. Так что к тому времени, когда Али-Баба и Касим освободились от уз, бандиты были уже в нескольких часах езды от них. Следовательно, было уже поздно догонять других членов этой малопочтенной компании. Оба брата согласились, что в равной степени глупо было бы дожидаться возвращения разбойников к пещере, поскольку неизвестно, через сколько времени они могут появиться, и невозможно предсказать, в каком настроении они вернутся.

Наконец, оба брата сошлись на том, что ничего другого им не остается, кроме как вернуться домой и молиться о том, чтобы никогда больше не слышать ничего про разбойников с их проклятым богатством. Разумеется, в жизни ничего не бывает так просто.

И вот на одной лошади они возвратились в город, к своим домам, привязав для пущей безопасности корзину веревкой, снятой с Али-Бабы.

По пути Касим рассуждал о своей участи.

— Теперь я могу умереть в любой момент, — говорил он. И снова, некоторое время спустя: — В самом деле, если подумать, я ведь разрублен на шесть частей. Безусловно, это достаточный повод, чтобы испустить дух. — На некоторое время воцарилась тишина, потом Касим добавил: — Должно быть, я теперь уже при последнем издыхании. Хотя, если задуматься, я вообще-то не дышу.

И дальше все разговоры продолжались в том же духе, так что нет смысла приводить их здесь, ибо, по правде сказать, даже столь терпеливый человек, как Али-Баба, начал находить их утомительными.

Но и среди множества нудных повторов дотошный может отыскать зерно истины. Мысли дровосека вращались вокруг магической сущности недавно покинутой ими пещеры, где брат его встретил свою, надо полагать, смерть.

Вероятно, эта магия оставалась с человеком, куда бы тот ни направился. В самом деле, Али-Баба припомнил, как использовал заклинание «Сезам, откройся!», чтобы отпереть ворота. Похоже, раз он видел, как воздействует магия на дверь той пещеры, то может пользоваться этим заклинанием и в городе и оно не утратит там своей силы. Возможно, та же магическая сила передалась и его брату? Наверное, коли Касиму однажды волшебство даровало жизнь, теперь все шесть его частей обречены существовать поврозь, но оставаться живыми навеки.

Тут Али-Баба прервал бормотание Касима, поделившись с ним своей догадкой, но брата эта мысль, похоже, не слишком обрадовала.

— Быть навеки обреченным существовать в шести частях, сваленных в корзину? — запричитал он. — Что я такого сотворил в своей несчастной жизни, чтобы заслужить подобное?

У Али-Бабы имелись некоторые соображения на этот счет, касающиеся связей брата с печально известным Беспалым и тех заданий, которые Касим выполнял под покровом ночи. Потом, конечно, полным безрассудством было то, что брат позабыл волшебные слова, которые позволили бы ему выйти из пещеры.

Но Али-Баба решил, что брату довольно волнений для одного дня, чтобы выслушивать теперь перечень своих грехов. Кроме того, если Касим намеревается провести остаток своих дней в корзине, у него не будет возможности сбежать, если Али-Бабе вздумается переговорить с ним об этом когда-нибудь потом. «В некотором смысле, — подумал дровосек, — и величайшие трудности могут порождать приятные мысли».

Было, однако, еще кое-что, требующее, по мнению Али-Бабы, неотложного обсуждения с братом, пока этот вопрос не встал перед ними снова. И касался он того, что оба они нанесли оскорбление людям, весьма ловко владеющим большими саблями.

У брата эта тема сочувствия не нашла.

— Что они могут сделать мне, кроме того, что уже сделали? Нарезать кубиками?

— Меня скорее беспокоит, — укорил его дровосек вежливо и по-братски, — что они могут сделать мне.

— Об этом я не подумал.

Али-Баба вспомнил, что его братец никогда этого не делал.

— Надо будет мне попридержать язык, — продолжал Касим, к удивлению лесоруба. — Ну, не буквально, конечно. Язык мой более или менее там, где он должен быть. В отличие от всего остального. Однако кто знает, на что я могу оказаться способен, если меня как следует рассердить? — Касим печально рассмеялся. — То, что тебя разрубили на шесть частей и везут в плетеной корзине, заставляет изменить взгляд на многие вещи.