Первым делом они с Кэмми направились в парк. Показывая на деревья и на птиц, которые были незнакомы Тори, Кэмми призналась, что большинство из них и сама забыла.

Наконец они пришли к небольшому холму. Небольшому для Тори, но соизмеримому с горой для Кэмми.

— Я думаю, что все же мне удастся его одолеть, — неуверенно протянула она.

— Но ведь ты можешь...

— Вот тогда все и выяснится. — Кэмми решительно двинулась вперед.

«Окончание этой истории я знаю», — подумала Тори, сердито моргая глазами, но все же ей не оставалось ничего другого, как только следовать за своей спутницей и слушать ее натужное дыхание. Тем не менее Кэмми показывала беспримерную решимость. С последним медленным шагом к вершине на щеках выступил яркий румянец. Теперь Кэмми выглядела... торжествующей.

— О, посмотри-ка, там Грант, — сказала она, преодолевая одышку.

Повернув голову, Тори действительно заметила Гранта вдали на огромной лошади, только что показавшегося из заснеженного сада. Направив лошадь к берегу реки, он ослабил поводья.

— А теперь взгляни на тот фруктовый сад, — указала вперед Кэмми. — Было бы приятно иметь такой на острове, правда?

Но Тори весьма смутно слышала ее слова — она вся была поглощена наблюдением за Грантом.

— Вот видишь, Тори, твои чувства ничуть не угасли. Это совершенно очевидно.

— Гм?.. — Она отвела взгляд от Гранта. — Ты что-то сказала?

— О твоих чувствах к Гранту. Они так же сильны, как прежде, не правда ли?

— К сожалению, даже еще сильнее, — вздохнула Тори. — Это как неизжитая боль.

Кэмми покачала головой.

— Вот и он любит тебя. Любой, у кого есть глаза, это увидит.

Тори невесело улыбнулась.

— Грант выразил свои чувства более чем ясно.

— Когда Йен приедет к нам с визитом, ты сможешь у него спросить, — предложила Кэмми.

— Я спрошу, но, думаю, в любом случае реальность именно такова, как она выглядит. — С грустью произнеся эти слова, Тори повернулась и стала спускаться с холма.

На обратном пути к дому они натолкнулись на детей главного садовника. Дети кувыркались в снегу, а вокруг них прыгала белая собака. В зимнем воздухе звучали веселый смех и шутки.

Тори почувствовала, как у нее быстро меняется настроение. Вскоре она уже кувыркалась вместе с детьми в снегу и училась лепить снеговиков. Кэмми захлопала в ладоши, когда к ним присоединился пес, внося собственную лепту в общее веселье.

Кэмми уже начинала мерзнуть, и Тори повела ее назад. Сама она вопреки ожиданиям не то чтобы не чувствовала холода, однако находила его бодрящим. Ей нравилось смотреть, как выдыхаемый ею воздух курится на морозе, и она могла бы с удовольствием бегать с детьми еще какое-то время.

У парадного подъезда они встретили Гранта. При ее появлении его брови удивленно взметнулись вверх. Только тут Тори заметила, что ее шляпа съехала набекрень и из-под нее торчат выбившиеся волосы. Ее плащ промок на спине, опушка со свалявшимся белым мехом прилипла к темной юбке, а рукава были вымазаны чем-то, подозрительно похожим на собачью слюну. Но Грант не стал это комментировать. Вместо этого он вежливо спросил:

— Как вам понравилась прогулка?

Кэмми посмотрела на подругу.

— Очень понравилась, — ответила Тори любезным тоном. Вежливость давала ей определенные преимущества, в то время как тоска становилась проблемой. — А ты как прокатился?

— Довольно неплохо, — сказал он просто.

Тори снова вспомнила, что Йен говорил о Гранте, о его ответственности. Неужели ему мало своих забот, чтобы опекать так много людей? Но сейчас, глядя в его глаза — такие ясные и чистые, она подумала, что Йен прав. Она поняла, почему Грант так хотел завладеть Кортом: не как местом для себя, а чтобы...

Ее мысли прервал топот копыт, и затем на гравиевую дорожку вкатился внушительного вида экипаж. Вскоре появились Николь и Аманда, торопившийся встретить неожиданных посетителей. Ну вот, сейчас Сазерленды будут принимать гостей, она вынуждена стоять здесь, потрепанная и обслюнявленная сумасшедшим псом!

— О, это Лавиния, — с явным недоумением воскликнула леди Стенхоп. — И леди Стейнбридж с ней. Последние одиннадцать месяцев мне удавалось оберегаться от этих старых сплетниц, и вот теперь, когда я выбралась к своим родным всего на несколько недель, они тут как тут...

Когда экипаж остановился, Грант помог сойти двум экстравагантно одетым женщинам. Тори и Кэмми немедленно были представлены им как «дальние родственницы».

Обе вновь прибывшие гостьи изумленно посмотрели на Тори. Но даже оправившись от удивления, дамы продолжали смотреть на нее. Тори едва не покраснела от растерянности, потом прищурила глаза и стала изучать их, как они изучали ее. И тут она открыла для себя то, во что трудно было поверить:

Ей завидовали!

Они смотрели на нее так же, как женщины в Англии обычно смотрели на ее мать. Ну, может, не совсем так... Большинство из них заискивали перед ее матерью, как перед будущей графиней, но под этим всегда скрывалась зависть к ее невероятно свободной жизни. Как же — Анна скоро отправится в очередное путешествие, странствовать по свету и заниматься исследованиями!

Чтобы нарушить молчание, Тори вежливо сказала:

— Мы только что восхитительно провели время! Я научилась лепить снеговиков, и мы поупражнялись в игре в снежки. Замечательно, не правда ли, Кэмми?

Кэмми, все это время хранившая на лице вымученную улыбку, наконец расслабилась и ответила с неподдельной искренностью:

— Я и не припомню, когда мне в последний раз было так весело!

Николь посмотрела на них сияющими глазами, и даже леди Стенхоп широко улыбнулась.

— А теперь, если вы извините нас, мы пойдем и немного поедим. — Тори просунула руку Кэмми под локоть. — Мы столько смеялись, что нагуляли волчий аппетит. Очень приятно было с вами познакомиться!

В доме они с Кэмми сняли свою многослойную амуницию и, не переставая хихикать над чопорностью пожилых дам, договорились позже встретиться в комнате Кэмми за поздним ленчем. Когда они сели за стол, где их ждали дымящаяся нежная говядина и горячий хлеб с маслом, Кэмми заметила:

— Там, во дворе, ты напомнила мне твою маму.

Комплимент заставил Тори сделать небольшой перерыв.

— Я как раз думала о ней, — призналась она с грустью, потом жестом показала Кэмми, чтобы она продолжала есть.

— Ну, вот я совсем изголодалась после этой прогулки, — принялась усердно жевать Кэмми. — Мне кажется, в меня влезет на три миски больше, чем прежде. Разве это не ужасно?

— Это чудесно! — Тори поднесла к губам свой бокал. — Я давно не видела, чтобы ты так хорошо ела.

— У меня такое ощущение, словно мое тело растет, и это вызывает еще больший аппетит. Мой разум тоже растет. Все это проливает свет на то, какой голод я буду чувствовать в дальнейшем — и физический, и духовный.

Тори не могла выразить словами свое облегчение и подумала, как хорошо, что она никогда не начнет этого разговора. Разве могла она сказать Кэмми, как боится за ее будущее?

— Погоди, к Пасхе мы сделаем тебя толстушкой!

Когда они покончили с едой, Кэмми довольно похлопала себя по животу, зевнула и прилегла, собираясь поспать несколько часов, в то время как Тори снова отправилась на воздух. Однако ей не удалось встретить никого из ее новых друзей, и она уселась одна на скамейку под раскидистым дубом около дома. Некоторое время спустя Николь застала ее там за изучением птиц, слетевшихся к ее ногам в надежде получить корм.

— О, дорогая, вы опять предаетесь размышлениям, — улыбнулась Николь.

Тори улыбнулась в ответ.

— Я пришла объявить, что сплетницы «отбыли», — насмешливо сказала Николь, прежде чем сесть рядом. — И посмотрите, что я принесла. — Она показала на пакет в одной руке и кулек поменьше в другой. — Корм для птиц и корм для леди.

— Так я окончательно перейду на сладости, — засмеялась Тори. — Я купила их целую сумку в Кейптауне и все съела за один день, а потом чуть не заболела.

Николь хихикнула и протянула ей пакет с птичьим кормом.

— Между прочим, вы идеально управились с ними, — весело сказала она. — Я имею в виду тех леди.

— Я рада, что вы меня одобряете, — честно призналась Тори.

— Ну и не считая чванливых женщин, как вам нравится возвращение в Англию?

Тори почесала за ухом.

— Это не совсем то, о чем я мечтала.

— Очень дипломатичный ответ. Но я все пойму. Вы можете сказать мне правду.

Тори нахмурилась.

— Город временами смущает меня, а иногда даже пугает, тем более что я так отвыкла от людей и шума... — Она покопалась в пакете и насыпала зерен для внезапно оживившейся стайки птиц. — А вот Уайтстоун похож на сказочную страну, о которой я когда-то читала в книгах. Я так счастлива, что мне довелось его увидеть. Скажите, вам самой нравится здесь?

— Да, я люблю это место, — просто ответила Николь. — Когда Дерек первый раз привез меня сюда, я сразу почувствовала себя так, будто вернулась к себе домой.

— Вероятно, здесь вам не хватает моря?

— Мне не хватает приливов и отливов.

Тори повернулась к Николь с нескрываемым изумлением.

— Подумать только — мне тоже! Я не думала, что кто-нибудь это поймет. Мне не хватает их постоянства. Я прожила с ними много лет — и вот теперь все это ушло в прошлое.

Николь дружески похлопала ее по руке.

— Я чувствую то же самое. Но знаете, что помогает? Я гляжу вдаль, через поля. Чередующиеся холмы и долины подобны волнам. А весной, когда оживает трава и распускаются листья, просто хочется плакать — так ослепительна эта красота. Все становится так же зелено, как воды вокруг вашего острова.

— В самом деле?

Николь кивнула.

— Мы как-нибудь возьмем вас летом на побережье. Я получаю от моря все, что мне нужно, и потом возвращаюсь сюда, полная впечатлений. — Она мечтательно улыбнулась.

— Я с удовольствием поеду с вами. Это звучит так замечательно!

— Аманда обычно возила мальчиков к морю, когда они были маленькими. — Николь покопалась в кульке и кинула в рот несколько леденцов, но они прилипли к ее варежкам, и ей пришлось откусывать их зубами.

— Грант, должно быть, унаследовал свою серьезность от отца, — высказала Тори неожиданно пришедшую ей в голову мысль, — ведь леди Стенхоп такая добродушная и веселая.

Николь засмеялась:

— Раньше она была совсем не...

Тори слегка угадала опущенное слово. Если леди Стенхоп могла измениться, возможно, Грант тоже может?

И как раз в этот момент Николь перешла на серьезный тон:

— Так вы поговорили с Грантом?

Тори покачала головой.

— Он совсем не показывается.

— Боюсь, что он сперва должен осмыслить все это сам. Мужчине, относящемуся к своим обязательствам так, как Грант, нужно время для такого прыжка. Зато если он решится, то уж навсегда.

— А что, если это не будет навсегда? — с сомнением произнесла Тори.

Николь вскинула брови.

— Я имею в виду, — продолжала Тори, — что, если мы даже не сможем быть вместе? Мы ведь такие разные. Грант хочет, чтобы я изменилась, а я решительно против этого. Я не только не могу измениться — я не хочу изменяться! — Она свирепо сверкнула глазами. — Я против условностей. Туфли не являются обязательной принадлежностью. Если мне придется играть с детьми, что, я надеюсь, будет часто, я всегда буду возвращаться такой же перепачканной, как они. Я никогда не смогу ходить на прогулки, как степенные английские леди. В день мне обязательно нужно пробегать хоть несколько миль...

Одна из птиц, приблизившись к Тори, стала клевать зерна вблизи ее ботинка, и она высыпала на нее остаток зерна в награду за храбрость.

— Ну а Грант... Вы знаете, я никогда не слышала, чтобы он смеялся. Никогда! Я думаю, с ним нужно что-то делать. Просто не представляю, чтобы я могла выйти замуж за такого мрачного человека, как он! — Тори хотела сказать, что Грант просто обязан стать менее угрюмым, но сдержалась. Неужели она становится мудрее? Или это от сознания, что ее любви, оказывается, недостаточно для двоих и вряд ли может быть достаточно? — Видите ли, я просто не представляю жизни без смеха. — Она вздохнула. — Сегодня я смотрела на Гранта и думала, что его лицо словно застыло. И все же мне не хватает его. Не странно ли?

— Ничуть не странно, потому что вы любите его, — уверенно произнесла Николь. — И скоро вы с удивлением откроете, что любовь сглаживает все шероховатости в отношениях.

— Но разве это не должно исходить от обеих сторон?

— Уже исходит, даже если вы пока этого не осознаете. Возьмите, к примеру, моего отца. После смерти моей матери у него ушли годы на то, чтобы понять: он снова может полюбить. Вот тогда-то он и догадался, что любит Марию. Теперь они муж и жена.

— И как долго она его ждала?

— Около шестнадцати лет.

Лицо Виктории вытянулось.

— Но я не хочу ждать и неделю! Если за это время он не подойдет ко мне, я просто отодвину его в прошлое, и как только я это сделаю, он исчезнет из моего сознания навсегда.

Глава 23

— Скажи, я хорошо справляюсь с обязанностями новоиспеченной графини? — вкрадчиво спросила Гранта Николь, прежде чем он успел ускользнуть из гостиной со своим утренним кофе. — Как ты думаешь?

— Ты справляешься прекрасно. — Грант потянул себя за воротник, мечтая, чтобы в комнате поскорее появился кто-нибудь еще. Он предполагал, что этот разговор может произойти там, где ему вовсе не хотелось бы, и это было тревожно — так же тревожно, как оказаться в потерявшем управление мчащемся экипаже, не имея представления о месте его конечной остановки.

— Ты считаешь, я любезно веду себя с гостями?

— Самым любезным образом.

— Но я надеюсь, ты не думаешь, что любезная хозяйка позволит одному из ее гостей быть невежливым с другим?

«Ага, кажется, экипаж приближается к краю скалы и уже обречен», — подумал Грант.

— А потому, — продолжала Николь, — эта хозяйка говорит тебе: перестань быть ослом и веди себя как джентльмен, коим ты себя считаешь. Это вопиющая грубость с твоей стороны — обходиться с Викторией так, как ты это делаешь. И этот человек, который всегда кичился своими безупречными манерами, позволяет себе подобные ляпсусы! Просто поверить не могу! Ты меня очень озадачиваешь, Грант.

— Но я очень занят. — Он оправдывался, точно школьник, только что получивший выговор. Первым его желанием было сказать ей, чтобы она лучше шла заниматься своими собственными делами; однако Грант знал: если только он это сделает, Дерек еще в течение часа будет прочищать ему мозги.

— Все ожидают твоего присутствия, тем более сегодня.

— Ах ты, Господи! Что же это за важная дата такая?

— Новый год! — Николь решительно пошла прочь, и Грант услышал, как она сердито бормочет, что он болван.

Какая досада! Не успел улизнуть, а был так близок к успеху. На завтра у них с Викторией был намечен отъезд в Белмонт.

Для Гранта находиться рядом с ней, зная, что он ей не угоден, было адовой мукой. Разделить с ним ложе и после этого сделать выбор в пользу другого замужества! Все это время он избегал ее, но мысли о ней, как и прежде, неотступно тревожили его ум. И вот теперь ему придется общаться с ней.

Однако вечером, присоединившись к собравшимся, он случайно взглянул на Викторию и пришел в недоумение. И почему, собственно, он ее избегал?

Виктория была в бордовом атласном платье, которое он как-то упустил из виду, хотя сам его покупал. Сейчас, надетое на ней, оно просто сияло. Губы выглядели чувственно красными; она сидела в одних чулках, а ее туфли отсутствовали. Когда Грант обвел взглядом комнату, то обнаружил их заткнутыми в угол, за шторы.

Он смотрел, как Виктория бессознательно скользит пальцами по граням хрустального бокала, смеясь над историями, которые ей рассказывает Николь. Захваченный зрелищем, он подумал, что никогда еще не видел никого столь желанного и ничего столь живого. Недаром накануне старые склочницы так на нее смотрели. Тогда он с удивлением отметил в их придирчивых взглядах с трудом скрываемую зависть. Это неожиданное открытие поразило его. Не потому ли сам он критиковал Йена за чересчур легкий нрав?

Его размышления прервал веселый звон колокольчика, возвещавшего, что в честь Нового года семья по традиции устроила роскошный обед.

Вначале были поданы салат, суп из спаржи; за ними последовали кремы, соусы, утята с крыжовником, тушеная оленина и жареный гусь. Все вполне подходило для Камиллы, и она с жадностью поглощала каждое блюдо, а под конец в два счета разделалась с оранжерейным виноградом, ананасом и пудингами. Грант понимал, что она, вероятно, имела слабое представление о приличии — леди не пристало уничтожать все подряд. Конечно, он мог вообразить себе степень голода, который должен был заставлять ее терять чувство меры, но здесь явно срабатывали какие-то другие механизмы. Очевидно, прогулки по снегу тоже дали о себе знать.

Виктория выглядела просто неотразимой — так она радовалась за Камиллу, — и Гранту нравилось это наблюдать. А вот что ему не нравилось, так это видеть, как его ловят на том, что он на нее смотрит.

Закончив обед, все вернулись в гостиную. Потом проведывали Джеффри, пока Нэнни не настояла, чтобы они ушли, потому что ребенку время спать. После этого Николь, Аманда и Камилла сели за карты, а Виктория, извинившись, сказала, что хочет пойти спать. Грант тоже посчитал свое дальнейшее присутствие необязательным и отправился в детскую взглянуть на Джеффри. Раньше он не замечал за собой особенной любви к детям, но когда держал мальчика на руках и увидел, как ребенок, подняв глаза, посмотрел на него, в душе его что-то сдвинулось.

Грант застал Викторию в детской, в кресле-качалке. Она укачивала малыша и что-то тихо ему напевала.

— Грант? — Виктория вздрогнула.

— Прости, я не хотел тебя беспокоить...

— Ты и не беспокоишь, — сказала Виктория. — Я просто решила попрощаться с мальчиком. Я не знаю, когда снова его увижу. — Она указала на соседнее кресло. — Почему ты не садишься?

— Но я...

— Это глупо, Грант. Мы оба достаточно взрослые. После того что мы прошли, я надеюсь, мы могли бы остаться друзьями.

— Мы с тобой не можем быть друзьями.

— Вот как? — Виктория заметила, что Джефф, свернувшись клубочком, уснул у нее на руках, и, подойдя к плетеной кроватке, бережно опустила в нее ребенка.

— Считай, что я ничего не сказал.

— Ты не можешь делать подобные заявления и ничего не объяснять.

— Я отказываюсь спорить с тобой в детской моего племянника. — Грант, повернувшись, вышел из комнаты, и Виктория последовала за ним. Когда Грант внезапно остановился, она едва не налетела на него.

— Ты не уйдешь от меня просто так. Говорить мне, что мы не можем быть друзьями, и не говорить почему это уж слишком!

Грант понемногу начинал закипать. Что он должен ей объяснить? Почему они не могут быть друзьями? Да просто потому, что он не может спокойно находиться рядом с ней. Потому что его единственное желание — целовать ее и гладить ее прелестное маленькое тело. И еще потому, что он чертовски устал отказывать себе в этом.

Внезапно Грант схватил ее руку и, положив себе на грудь, удерживал там, как в капкане. Не объяснять ей надо, а показать! И тут же он обхватил ее за затылок, впутывая пальцы ей в волосы, грубо притягивая к себе, накрывая ртом ее губы. Воспоминания о том, как он ее трогал, были так же в нем живы, как и прежде. Но были ли ее губы когда-нибудь так же роскошны? Как он мог держать себя в узде и не поцеловать их?

Когда она застонала от одного лишь касания их губ, тело Гранта пронзила голодная дрожь, слишком сильная, чтобы ее игнорировать. Не раздумывая больше, Грант прижал ее руки к стене и наклонился над ней. Он ощущал под губами ее грудь, сотрясающуюся в такт с дрожью ее тела и частым дыханием.