— Бывало и получше. Как там парнишка?

— С ним все будет хорошо. Увезли в беллингтонскую больницу на осмотр. Синяки от ремня безопасности, сотрясение мозга средней тяжести и парочка треснувших ребер, но ничего серьезного.

— Отличная новость.

— Благодаря вашей сообразительности. Фрэн Ландерс рассказала, как быстро вы действовали. Откуда вы знали, что делать?

— Тренировался для работы в горячих точках. Прошел курс выживания перед отправкой на Ближний Восток. Удушение от шока — то немногое, что я помню. Можно вас угостить?

— Да, спасибо. Я бы выпил. Мне пива, «Карлтон».

Мартин заказывает.

— Надо будет через день-два взять у вас официальные показания. Неспешно. Со слов Фрэн, картина и так достаточно ясна.

— Не проблема. Кем был погибший парень?

— Аллен Ньюкирк. Местный.

— Ньюкирк? Не родственник ли Альфа и Тома?

— Сын Альфа. Парень тогда был у церкви Святого Иакова с отцом и остальными, сидел во внедорожнике рядом с Джерри Торлини. Все видел. Был в его кровище. После той бойни у парня совсем крыша поехала, так и не смог справиться с потрясением. Я съездил к Ньюкиркам на ферму, огорошил его мать новостью.

— Боже! И как она восприняла?

— А вы как думаете? Муж погибает у Святого Иакова, а Альф хоть и остается жив, но в конце концов находит смерть в глупой автомобильной аварии. Дерьмово, да? Хотя могло быть и хуже, если бы не вы.

— Тогда почему на душе у меня так тошно?

На это у копа нет ответа, и несколько минут оба молча потягивают пиво.

Затем молодой полицейский нарушает тишину:

— Я читал кое-какие репортажи о том, что произошло с вами на Ближнем Востоке. Несладко вам пришлось.

— Да.

— Что именно с вами случилось?

Возможно, дает о себе знать алкоголь или сказались события дня, но Мартин, к собственному удивлению, отвечает:

— Я тогда работал в Иерусалиме, время от времени мотался в сектор Газа. Поездки входили в мои обязанности. Израильтяне отгородились стеной, палестинцев за нее не пускают и, за редким исключением, не выпускают. Но иностранные журналисты, гуманитарные организации, дипломаты и тому подобные могут проехать через КПП. Иногда израильтяне обстреливают Сектор из артиллерии, наносят по нему удар с вертолета или Ф-16, хотя все не так опасно, как можно подумать. По большей части.

Я провел там три дня, а потом работа накрылась медным тазом. В тюрьме на Западном берегу, неподалеку от Иерихона, началось что-то вроде бунта. Израильтяне заперли там самых отъявленных радикалов. Израильтяне считают их террористами, а палестинцы — политическими заключенными. Вы и без меня знаете эту историю. Как бы то ни было, израильтяне направили туда армию, и, прежде чем восстановился порядок, погибло с полдесятка палестинцев. Газа вспыхнула. Я тогда брал интервью у одного чиновника в городе Газа, и вдруг входит мой водитель, объявляет, что нам надо уезжать. Мы сели в его старенький «мерс» и направились к КПП «Эрез», чтобы пересечь границу с Израилем. Я видел боевиков на улицах и понимал, что ситуация взрывоопасна. Водителю кто-то позвонил: впереди был блокпост. Он съехал с дороги во дворы, надеясь его обогнуть. Мы решили, что мне лучше забраться в багажник — подальше от греха. Так я и поступил. Водитель петлял какими-то закоулками, и меня все время ужасно швыряло и вдобавок укачивало. И вдруг мы остановились. Голоса были приглушенными, но я слышал, что водитель с кем-то переговаривается по-арабски. Потом крик, выстрелы, очередь из АК-47. Я чуть не обделался. Мой водитель проорал: «Ладно, ладно!» Я думал, он дает мне знать, что жив, но голоса постепенно удалялись. Его куда-то уводили… я надеялся, что к какой-то важной шишке, где он сумеет все уладить. Он был из влиятельного клана, человек со связями. Мог дать взятку, напомнить о прошлых заслугах или просто убедить оставить его в покое. Все зависело от людей с оружием — к какому клану те принадлежали и на чьей стороне были.

Мартин, замолкнув, делает большой глоток пива.

— А дальше что? — спрашивает Робби Хаус-Джонс.

— А ничего. В том-то и проблема. Я провел в багажнике трое суток. Полнейшая неопределенность. Вряд ли бы меня убили, но кто знает? Могли и в заложники взять. Такое уже бывало. Время шло, и я начал подумывать, что водитель попал в беду, а про меня никто не знает. Самый страшный момент — осознать, что можешь умереть от истощения. Хотя вода у меня имелась… мы всегда возили в багажнике воду. К тому же стояла зима, ночи холодные, а днем совсем не жарко. Вероятно, я продержался бы неделю-другую.

— Еще по бокалу? — спрашивает Робби.

— Охотно.

Полицейский заказывает два пива.

— Как вы все же выбрались?

— Водитель в конце концов вернулся. Запрыгнул в машину, тронулся с места. Потом в более безопасном месте вышел и открыл багажник. Вокруг головы у него белела повязка. Он спросил, все ли у меня в порядке, сказал, что стоит все-таки пробираться через КПП «Эрез», но я должен оставаться в багажнике. Казалось, прошла целая вечность. Когда мы приехали, он ненадолго приподнял крышку багажника, попросил мой паспорт и все наличные. Прошел по меньшей мере час, затем мы тронулись и проехали самую малость. Подогнав машину как можно ближе к границе, водитель помог мне выбраться и торопливо повел к воротам. Ноги были как ватные, так что он практически тащил меня на себе. Можете представить, какой от меня шел душок. Охрана отдала паспорт и кивком разрешила пройти. Водитель помогал мне преодолеть туннель… он длинный, сотни метров, стены обшиты фанерой и рифленой жестью. Обычно в обе стороны по нему идут люди, но в тот день не было никого. Мы проделали половину пути, добрались до израильского КПП, и тут голос из громкоговорителя приказал водителю оставаться на месте: остаток пути я должен был пройти один. Несмотря на мое плачевное состояние, меня все равно прогнали через все сканеры. В общем, как-то я вытерпел, после чего израильтяне отвезли меня на свой конец тоннеля в какой-то маленькой машинке вроде гольфмобиля. Там мне разрешили принять душ, накормили, снабдили чистой одеждой. Спросили, что случилось, и я рассказал. Затем меня передали на попечение австралийского дипломата, и я был свободен.

— Помню эту историю. Видел вас в новостях.

— Н-да. Меня из-за нее турнули с работы. Представляете? Я дал интервью одному знакомому с телевидения, а редактор нашего международного отдела пришел в ярость. Хотел знать, почему я не придержал для газеты. Круто, да?

Молодец, сумел рассказать спокойно, хотя все равно слегка не по себе.

— Мартин, насчет той кровавой бойни… сами понимаете, я могу сообщить немногое. Я не участвую в дознании. Священник застрелил пятерых, такую работу не дают констеблю, особенно если он сам замешан. Расследование курируют из Сиднея. Сержант Херб Уокер из Беллингтона их местный представитель. Поговорите лучше с ним.

— Херб Уокер. Спасибо. Так и поступлю.

— Разумеется, меня тоже допрашивали. Боже! Расстегнул кобуру — пиши отчет. Вытащил пистолет — и ты попал под внутреннее расследование. Впрочем, его довольно быстро прекратили. Все-таки Свифт убил пятерых. Причем на глазах у свидетелей.

— Все еще мучаетесь тем, что пришлось его застрелить?

— Конечно. Каждый день вспоминаю. Каждую ночь.

— К психологу обращались?

— Вы и не представляете себе сколько раз.

— Помогло?

— Не особенно. А может, и помогло. Не знаю. По ночам хуже всего.

— Понимаю… Перевод не предлагали?

— Конечно, предлагали. Но я хочу вытравить из себя эти воспоминания здесь. Оставить их тут, и потом двигаться дальше. Не желаю брать с собой.

Снова молчание.

— Робби, как думаете, почему Байрон Свифт так поступил?

— Честно? Без понятия. Что-то здесь нечисто. Сожаления, всякие «а что, если» и «мог ли я поступить иначе» — это все понятно. Однако тревожит и кое-что еще.

— Например?

— Тогда у церкви собралось много людей. Десятка два, наверное. Одних Свифт застрелил, других не тронул. Свидетели в один голос утверждают, что он не впал в ярость. Наоборот, действовал спокойно и методично. При желании мог бы убить намного больше.

— По-вашему, он выбирал жертв не случайно, а наметил их?

— Не знаю. Без понятия. Только он не застрелил ни одной женщины.

— И еще, ваш священник был чертовски метким. Завалить Крейга Ландерса с такого расстояния…

Констебль отвечает не сразу. Оба сидят, уткнувшись взглядами в пиво. Никто не пьет, пенные шапки опали.

— Мартин, в Пустоши живет один старикан, Дедуля Харрис. Вам стоит съездить к нему. Он может многое рассказать о Байроне и его оружии.

— Пустошь? Где это?

— Дикие края, так называемый бушленд, сотни квадратных километров степного кустарника. Они начинаются километрах в десяти от города. Вот, я нарисую вам, как найти Дедулю.

Робби набрасывает на салфетке маршрут, предупреждая о дорожных подвохах и поворотах не туда. Покончив с указаниями, он допивает пиво и, кивнув Мартину, прощается:

— Ну, я пошел. Еще увидимся. И не мучьте себя так, вы спасли пареньку жизнь.