И еще машкин голос.

У этой странной девочки волшебный тембр. Она могла бы петь расписание электричек, и ее слушали бы не отрываясь.

Это взрыв шаровой молнии. Это crash.

«Умру без ласки», — поет она прямо сейчас. «Боль свою затая-я». Голос взбирается наверх, обламывается и начинает заново.

Ну что за идиотский текст, думает Крис. Ты не умрешь. Я не дам тебе умереть.

«Всегда быть в маске — судьба — мо-о-я [Текст Ольги Фадеевой.]». Кто придумал тянуть эти долбаные четыре такта? Не посади голос, дурочка, думает Фил.

Рояль смолкает.

Аккомпаниатор поворачивается на своем круглом стуле и смотрит на Машу:

— Хорошо то, что хорошо кончается. Как говорят в нашем культурном сообществе, я хз, что с вами делать.

Крис чувствует глухую ненависть к этому человеку. Маша бледнеет — хотя дальше уже некуда.

— Только в обморок не падай, — говорит Фил. — И давай-ка, сними наконец свой респиратор. Тебе же дышать нечем.

Маше уже все равно.

Кусок темной материи остается в ее руке. На ее подбородке и шее — кошмарный шрам наискосок, будто кто-то рубанул ее саблей наотмашь и чуть не снес голову. Но это всего лишь операционный шов.

— Что это было? — все так же холодно спрашивает Фил. — На попытку суицида непохоже. Неудобно. Ты же не левша. Гопники на улице порезали бы более эффективно. Значит, все же несчастный случай?

— Автоавария, — говорит Маша. — Шесть лет назад.

— Теперь понятно, почему у тебя такой… необычный тембр. Позволь, я угадаю: перелом позвонков, разрыв трахеи? Связки срослись неправильно? Странно, что ты вообще можешь управлять голосом.

Крис не может сдержаться и всхлипывает. Бледные машкины губы кривятся, как от боли.

— Вы же сказали, что я не умею петь, — говорит она.

— Не умеешь. И не научишься. Если не будешь учиться.

Маша смотрит на него и не понимает. Крис решает вмешаться.

— Возьмите ее на эстрадный вокал, — говорит Крис. — Если вы ее не возьмете, я…

— Разобьешь гитару о мою голову? — подсказывает Филипп Филиппыч. — Не жалко?

— Гитару или вас?

— Еще слово — прямо сейчас выгоню обеих, — обещает Фил.

— Мы молчим, — нагло врет Крис.

— Тогда я скажу. Смотрите: на факультете эстрады, куда вас так тянет, мест нет. К тому же все, что я услышал от вас сегодня, это не эстрада. Это детская клубная самодеятельность. Вам, Кристина Кляйн, к вашим замечательным пальцам надо приставить совсем другую голову, не такую раздолбайскую. А болтливый язык вообще оторвать, — тут он смотрит на нее очень строго. — Гитаристу язык не нужен, если он не Джин Симмонс… Теперь вы, Маша Талашева. Я могу закрыть глаза на вашу маску и на все остальные ваши капризы. Но если вы будете и дальше пытаться петь вот так, на шару… как бог на душу положит… то ничего толкового из вас не выйдет. Теперь смотрите: имеет ли мне смысл тратить на вас время? Или лучше вовремя остановиться, как поется в вашей идиотской песне?

— Возьмите ее, — вдруг говорит Крис. — Я… ни у кого… не слышала такого голоса.

— Черт тебя побери, ты замолкнешь или нет? — Фил в сердцах хлопает руками по коленкам. — Да! Я тоже никогда не слышал такого голоса! За всю карьеру преподавателя! Погодите. Я что, сказал это вслух? Уж простите, вырвалось, — он переводит острый взгляд на Крис. — Только скажи-ка мне, благородная ты наша: что, если мы сегодня возьмем на бюджет твою подругу, а не тебя?

Крис прикусывает губу.

— Куда-нибудь поступлю, — говорит она.

— В цирковое? Весь вечер на арене — пара рыжих, Кляйн и «Гибсон»?

— Не надо так мерзко шутить, — шепчет Маша. — Вы же не такой.

Фил смотрит на нее круглыми глазами. Он чем-то похож на царя Петра I. Только тот седину не закрашивал.

— Хорошо, — говорит он. — Шутить я не буду. Я скажу вам то, что не сказал бы никому. Вы обе — очень одаренные девчонки. Таких кадров я не видел давно. Но в наше время это еще ничего не гарантирует. Премии за вас мне никто не заплатит. Мне проще оставить все как есть и набрать полный курс бездарей на коммерческой основе.

Он делает паузу. Наслаждается впечатлением.

— К счастью, во всей этой истории у меня есть свой шкурный интерес. Поясню. Я собираю фольклорный коллектив, а под него хочу взять хороший грант от Комитета по культуре. Я уже присмотрел на старших курсах пару-тройку мальчишек с наименее гнусавыми голосами — и столько же девчонок… с обтекаемыми формами… а также одного совсем юного аккордеониста из Купчинской музыкалки. Они будут играть все, что попросят. «Валенки», мать их! «Вдоль по Питерской»! Песни советских композиторов! Так вот: я бы взял еще двоих. Без них хор не складывается, и хоровод тоже, хе-хе. Мне нужны яркие фигуры. А главное — гибкие. Послушные. Без закидонов. Понимаете, о чем я?

— И как же называется ваш ансамбль? — вежливо спрашивает Маша.

— Вокально-инструментальный ансамбль «Молодость». Я считаю, беспроигрышный вариант.

— Почему?

— Эх, дети, дети. Вы даже Чижа не слышали! Ну да ладно, идем дальше. Как я уже намекал, на факультете эстрады вам ничего не светит, но я готов найти для вас два бюджетных места на факультете искусств. Специализация — щипковые инструменты и народный вокал. Все как вы любите.

— Я должна играть на балалайке? — переспрашивает Крис.

— А ты попробуй, сыграй. Да чтобы с тремоло, как положено. Руки отвалятся!

(«Гибсон» недовольно гудит, но Крис прикрывает струны ладошкой).

— Э-э… с моей фамилией?

Фил моргает пару раз.

— Без проблем, — говорит он потом. — Псевдоним тебе придумаем. Кристина Клинских! Замечательно звучит. Будут думать, что ты внучка Юры… э-э… впрочем, неважно.

— А мы пели народные песни в музыкалке, — признается Маша. — В Архангельске. Было весело. Правда, потом меня исключили… Сказали, не вписываюсь в коллектив.

— Повторюсь, я не удивлен. Там у вас работают унылые ретрограды. Но я-то не такой. Как вы думаете, для чего я устроил прослушивание? Посмотрев ваши видео, я заинтересовался. Посмотрев на вас сейчас, я вдохновился. Мне даже захотелось бросить к чертям собачьим все эти «Валенки», но я вовремя опомнился. Грант — это миллион с лишним. Не считая других плюшек, вроде гастрольного тура по провинции, с приятным райдером и процентом от кассы. Поэтому давайте договоримся: вы участвуете в моем проекте. Будете там приглашенными солистками. Днем на точке репетируете мои «Валенки», по вечерам — что хотите. Я делаю вид, что ничего не замечаю. Вы используете свой шанс. Ну а если не используете, в любом случае диплом вуза при вас останется.

— Это вы тоже всем говорите? — Крис нехорошо щурится.

— Тьфу на вас. За кого вы меня принимаете? Видели, перед вами тут был один юноша? Играет, поет. Танцует лезгинку. Папа оплачивает обучение. Я его послал на… библиотечный факультет. Боюсь, это прозвучало несколько нетолерантно, как и то, что я сейчас вам скажу.

Маша и Крис недоуменно смотрят на него.

— Вы — прекрасная пара. В музыкальном плане. Даже если вы знакомы первый день… Кстати, я угадал?

Маша и Крис смущенно кивают.

— Увы, это не навсегда, — говорит Фил. — Как и все музыкальные истории. Вы расстанетесь и вдобавок разругаетесь до смерти. Готовы к этому?

Маша и Крис смотрят друг на друга. Потом на Филиппа Филипповича. То, что они говорят потом, звучало бы фальшиво и пафосно, если услышать это в каком-нибудь фильме. Или прочитать в книге. Или попробовать произнести самим. Но они говорят негромко, серьезно и почему-то синхронно:

— Мы не расстанемся.