Лис-альфа с гордостью оглядел Ферму:

— Жертвы, принесённые Мией и Юли, привели нас сюда. В это место, которое гораздо дороже Венцового леса. — Он кивнул на фермерский дом. — Такие люди, как Фермер или Мисс Поттер, дают нам тепло, дают крышу над ушами, дают в изобилии пищу. За это мы им обязаны — мы обязаны стать ручными.

Из множества историй о Мии и Юли история с Беатрис Поттер нравилась О-370 меньше всего. Добрая женщина привела Мию из мрака дикой природы к свету собственной хижины, окружила молодую лисичку заботой, кормила её, а потом вновь отпустила от себя на поиски приключений.

Скучища.

В самые сокровенные минуты О-370 боялся, что Белый Сарай — это тоже скучища. Что там настанет конец всем приключениям.

— У тебя-то по-прежнему на усах дикость, я знаю, — сказал А-947, обращаясь к О-370. — Не беспокойся. Мы избавим тебя от неё. Будем рассказывать истории так, как случилось на самом деле. Со всей кровью, кишками и оторванными лапами.

Рот О-370 дёрнулся в подобии улыбки, и А-947 отвёл от лисёныша налитый красным взгляд.

— Продолжай, Восемьсот тридцать восьмая. — Альфа улёгся поудобнее в своей норе.

— Хорошо, ладно, — прошептала П-838. — Енотиха никогда не признавалась Юли в своей неугасимой любви. Но если бы Юли поглубже заглянул к ней в глаза, он увидел бы в них тень тоски — как если бы только он мог заполнить бездонное болото её души.

— Разбуди меня, когда это закончится, — проворчал Н-211.

О-370 ещё разок принюхался к лесу, надеясь на слабый запах жёлтого, или лилового, или снежного меха, или болотного дыхания. Но приключения, как всегда, оставались там, куда его нюх проникнуть уже не мог.

ДЗИНЬ! ДЗИНЬ! ДЗИНЬ! ДЗИНЬ!

— Наконец-то! — вскочил на лапы Н-211.

Бряцание черпака по ведру с едой вызвало среди лис Фермы переполох, и, поскуливая, все вышли вперёд в своих сетчатых норах. У О-370 потекли слюнки и зачесалось ухо. И все мысли о Белом Сарае растворились в голодных повизгиваниях, которые разносились по Ферме в предвкушении еды.

2

— ПОРА ЕСТЬ!

Ферн, дочка Фермера, шла с ведром вдоль сетчатых нор и черпак за черпаком бросала сквозь ячейки хлюпающее красное месиво. Лисы грызли окровавленные кусочки — кому доставались жабры, кому — куриная ножка, а иногда попадался и глаз.

Фермер наблюдал за всем, стоя в дверях дома — тёмная тень в прямоугольнике света.

— Сетку проверь! — крикнул он дочери.

Ферн сунула пальцы в проволочные ячейки, побренчала и двинулась дальше вдоль нор.

Чем ближе бряцала ведром Ферн, тем громче поскуливал О-370, тем сильнее перебирал лапами. Ферн дала двойную порцию П-838 и её нерождённым щенкам и подошла наконец к самым дальним норам. Мелькнул черпак, и еда пролилась дождём вокруг О-370 и его двоюродного брата.

Н-211 немедленно принялся за лакомство, а О-370 прижал ухо к сетке.

— Привет, малыш! — улыбнулась Ферн.

Она протянула руку за деревянный каркас, который удерживал норы, и повесила ведро на гвоздь, который торчал сбоку. Потом подняла руку вверх, просунула пальцы в сетку и почесала О-370 ухо возле бирки.

Из горла О-370 вырвалось ворчание, а глаза облегчённо затрепетали. Ногти у Ферн были длинные и немного пахли куриным жиром. О-370 так и подмывало облизать их начисто, но зудящее ухо оказалось важнее пустоты в желудке. Лисёныш прижал голову к пальцам девочки.

— О-о-о, — протянула она, — да ты сегодня уж совсем ласковый!

Ухо возле бирки чесалось всегда, сколько О-370 себя помнил. Прокол — острый и белый, — от которого глаза вылезали на лоб, стал самым первым воспоминанием. Ухо дёргалось и кровоточило, а он смотрел в яркое голубое небо, впервые осознавая боль и красоту мира.

Когда Ферн перестала чесать, зуд ещё не унялся. О-370 тяжело застучал задней лапой, дотягиваясь до основания уха и пытаясь доделать начатую работу. Но, в отличие от ногтей Ферн, его неуклюжие когти никак не могли добраться до бирки.

— Папа! — крикнула Ферн в сторону дома. — Можно, мы этого оставим?

О-370 навострил уши. Неужели вместо Сарая он отправится жить в фермерский дом? Ферн — девочка милая. И голосок у неё приятный, будто осенний ветер, и от неё всегда пахнет лимонным мылом. Что может быть лучше, чем стать её любимцем? Только отправиться на поиски приключений.

Тень Фермера покачала головой:

— Ты ведь знаешь ответ.

— Ну, пожалуйста! — взмолилась Ферн. — Я этого надрессирую, правда! Я его научу, чтоб не писал на ковёр!

Фермер погладил подбородок.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты ведь ещё не зашила мои тёплые кальсоны, которые разодрал предыдущий.

Ферн сморщила нос и ещё разок ущипнула О-370 за ухо.

— Я бы назвала тебя Мироцвет.

Н-211 сдавленно захихикал, и О-370 ощерил в ответ клыки. Если ему всю жизнь станут чесать ухо, он готов примириться даже с именем Мироцвет.

— Ничего не забыла? — крикнул Фермер, поднимая лопату.

Плечи у Ферн поникли:

— А надо?

Фермер показал ручкой лопаты на пустоту под сетчатыми норами — они стояли на деревянных столбах на высоте в три хвоста от земли:

— Если долго не убирать отходы, от запаха портится мех, ты же знаешь.

Это правда. От вонючих коричневых куч под сетчатым полом у О-370 слезились глаза, а мех становился склизким. В заботе о лисах Фермер с дочкой всегда делали всё, что в их силах: убирали лопатой отходы, проверяли сетку, чтобы никто не сумел ворваться в норы. О-370 очень хотел ощутить в себе больше признательности.

Он повернулся, собираясь приняться за разбросанные по полу лакомые кусочки:

— Эй!

Пока О-370 чесали за ухом, Н-211 просунул в сетку свой длинный язык и украл у него часть еды.

Н-211 облизал рот.

— А ты больше флиртуй, Мироцвет!

— Я тебе покажу — мир! — прорычал О-370 и схлестнулся с двоюродным братом у разделявшей их сетки.

Схватка становилась всё лучше и лучше, как вдруг П-838 шепнула:

— Мальчики! Тише!

— А что? — сощурился Н-211. — Что случилось?

О-370 проследил глазами за взглядом П-838 и увидел, как Фермер, сойдя с веранды, снял кепку и уставился в небо.

— Ну же, — пробурчал в облака Фермер, — подай хоть какой-нибудь знак. — Он вздохнул и снова водрузил кепку на голову. — Ладно, Ферн, избавлю тебя — можно не убирать какашки. Пора заготавливать.

— Правда? — воскликнула Ферн, хлопнув в ладоши.

— Сколько можно ждать снегопада! — ответил Фермер, поднялся на веранду и вынес из-за двери две пары перчаток. — Банк умыкнёт всю собственность прямо из-под нас.

О-370 посмотрел на Сарай, который мягко светился в вечернем свете. Интересно, там холодно? Поэтому лисы отправляются внутрь только в разгар зимы, когда мех на шубках становится гуще всего? У него не было ни одной догадки. Ферн с отцом говорили много такого, что невозможно понять. Всякий раз, когда О-370 спрашивал у старших лисиц, что имели в виду люди, ему отвечали, что всё станет ясно, едва он сам и другие лисы окажутся в Сарае.

— Первыми пойдут старшие альфы, — сказал Фермер, подавая Ферн одну пару перчаток. — Мех у этих уже довольно густой, так что свет нам не отключат. Потом, как выпадет снег, займёмся недоростками и омегами. А потом уж самки-производители — как появятся щенки. — Он резко хлопнул в ладоши и повертел пальцами в воздухе. — Ну, что ж, идём собирать.

Ферн пронзительно взвизгнула и сунула руки в перчатки.

У О-370 защемило сердце. Вот они и настали — сумерки лисёнышества. Если альфы уже сейчас отправляются в Сарай, не за горами тот день, когда и они с Н-211 отправятся следом. А ведь они так и не испытали даже малюсенького приключения!

— Что ж, мои дорогие лисы, — величественно произнёс А-947, глядя, как Ферн с отцом идут по двору. — Кажется, пробил час.

— О-о-о, — простонал Н-211, — кроме тебя, никто не рассказывает истории так хорошо!

— Спасибо большое, — обиженно запыхтела П-838.

Ферн подошла к клетке А-947 и широкими глазами посмотрела на крупного лиса:

— А он не укусит?

— Не-а, — ответил Фермер. — Твой дедушка научил меня разводить только самых тихих. Чтобы с каждым поколением из них выходила вся дикость. Вот поэтому у них глаза такие большие, а уши болтаются. Да и зубы довольно тупые. Только смотри, чтобы перчатки сидели плотно и морду ему держи от лица подальше.

Ферн кивнула и затянутыми в перчатки руками с трудом вставила ключ в замок.

А-947 гордо выпятил грудь.

— Рассказывай истории так, как следует, — сказал он, оборотясь к П-838. — Пускай тьма остаётся в лесу, где ей самое место. Пускай страх живёт в юных лисьих сердцах, дабы оставались они признательны Ферме. Дабы ни единый лисёныш не испытал вовеки того, что выпало Юли и Мии.

П-838 торжественно склонила голову:

— Обещаю.

— А вы, лисёныши, — заговорил А-947 с Н-211 и О-370 и вдруг подмигнул, — берегите хвосты!

Замок открылся, и Ферн робко сунула затянутую в перчатку руку в нору к лису-альфе.

— Тише, тише, — заворковала она. — Я больно не сделаю.

А-947 даже не зарычал — он покорно позволил девочке взять себя за шкирку и потащить по лужайке.