И, не сводя от ужаса глаз, О-370 смотрел, как в фермерском доме открывается дверь.

7

ЕДВА ТЕНЬ ФЕРМЕРА вытянулась по траве, как О-370 юркнул за деревянный столб. Раньше, завидев Фермера, О-370 принимался вилять хвостом. Но сейчас Фермер напоминал мертвеца. Скелет, улыбающийся в темноте.

О-370 посмотрел прямо вверх и увидел, что двоюродный брат таращится вниз.

— Прыгай, — шепнул О-370. — Если заболит лапа, пойдёшь на трёх. Я помогу.

Н-211 судорожно глотнул:

— Я не хочу больше играть в эту игру.

— Это не игра! — вспылил О-370.

Завязав на ботинках шнурки, Фермер уже спустился с веранды и шагал по двору.

О-370 посмотрел в чёрную пустоту между деревьями и замер в нерешительности.

Он взглянул вверх на свою нору.

На свою клетку. Будет гораздо проще, если остаться на Ферме.

Получать еду два раза в день, играть с двою родным братом. Верить во всё, во что верил всегда.

— Прошу тебя, Двести одиннадцатый, — сказал О-370. — Идём со мной.

Н-211 уставился себе под лапы:

— Триста семидесятый… истории надо просто слушать, и всё.

У О-370 поникли уши.

Фермер подошёл к клеткам.

О-370, устремив глаза к лесу, жалобно тявкнул ещё разок и выскочил из-за столба. Он почти добежал до деревьев, как вдруг услыхал позади тяжёлое пыхтение и грохот цепи, волочившейся по двору.

— Гризлер, нет! — закричала с веранды Ферн.

Пёс за несколько секунд настиг О-370 и схватил его за голову мощной пастью. Серые зубы сдавили О-370 горло, а широченный язык липко захлопал по носу. Гризлер стоял и тряс своей мощной пастью, а туловище О-370 хлестало взад и вперёд. Шея вытянулась и напряглась так сильно, что голова, казалось, вот-вот отскочит.

Издалека послышался громкий свист.

— Брось!

Это приказал Фермер, и пёс повиновался. Зубы на горле у О-370 разжались, и он упал на траву, жадно заполняя лёгкие холодным воздухом. Гризлер уткнулся носом О-370 в грудь и утробно зарычал. С чёрных собачьих губ на живот О-370 закапала слюна.

— АУ-У-У-У!

Ботинок Фермера ударил Гризлера в грудь, пёс завизжал и отошёл в сторону.

— Шавка тупая! — заорал Фермер. — Этот лисёныш стóит — на месяц хватит! Если испортил такую шкуру, клянусь, заменю твоей! — Он показал на О-370. — Ферн, забери лисёныша!

О-370 лежал, окоченев от страха, когда подошла Ферн и опустилась рядом с ним на колени.

— Бедняжка! — Она сжала его ухо длинными ногтями и тихонечко покрутила. Стало спокойнее.

Глаза у О-370 захлопали и закрылись. Ему вдруг очень захотелось позволить ей взять его на руки и, бережно прижимая к груди, отнести обратно в нору, где П-838 через сетку вылижет ему раны.

Но тут он вспомнил вопрос, который Ферн задала Фермеру: «Можно будет надевать в школу?» И он догадался, что она говорила о лисьей шкуре.

— Тише, тише, — успокаивала Ферн. — Ты со мной.

Не успела она просунуть руки ему под передние лапы, как О-370 клацнул зубами и крепко сжал пасть, на усик не дотянувшись клыками до кожи на её пальцах.

— Ой! — отпрянула с криком Ферн и уронила лисёныша на землю.

Едва лапы О-370 коснулись земли, он неуклюже поскакал к лесу.

— Тащи-ка ружьё, Ферн!

— Нет, папа! Не надо в него стрелять!

О-370 бежал не останавливаясь, пока не добрался до лесной темноты. Бежал и бежал. Обжигало лёгкие, лапы сбились в кровь, и весь мир двоился в глазах. Не в силах сделать ещё один шаг, он повалился на кучу крапчатых листьев. Тяжело дыша, он обернулся и посмотрел из-за деревьев назад. Фермер сердито вглядывался в лес, надеясь отыскать хоть какой-то след сбежавшего лисёныша.

— Он же только ребёнок, — сказала Ферн и обхватила плечи руками. — Он там умрёт.

— Да, — сказал в ответ Фермер. — Плакали пятьдесят баксов.

Он посмотрел на Н-211, который покорно сидел на своей обвалившейся клетке, маленький и беспомощный.

— По крайней мере, у нас есть один послушный лисёныш. — Фермер подошёл к Н-211, взял его за шкирку и прижал книзу. — Пойди-ка, Ферн, отвари немного курицы.

Ферн помедлила, бросив ещё один хмурый взгляд в лес. А потом направилась прямиком к дому.

О-370 заскулил. Двоюродный брат любил старые истории не меньше него самого. Вместе они часто воображали себе великие приключения, которые разворачиваются прямо перед их норами — клетками. Но едва почуялась опасность, Н-211 оцепенел.

Ветер взъерошил мех О-370, напоминая о том, где он оказался. В холодном тёмном лесу. Деревья стонали и трещали. Где-то кричала в когтях совы белка.

Когда Мия и Юли в первый раз очутились в диком лесу, их направляли уроки матерей. А вот мама О-370 никогда ничему его не учила — только рассказывала лживые истории о том, что происходит в Белом Сарае. Она даже вообразить себе не могла, что когда-нибудь ему понадобится знать что-то ещё.

О-370 всмотрелся поглубже в лес. В конце концов при нём были истории Юли и Мии. И он знал, что, если останется здесь, его кто-нибудь да отыщет. Или сова. Или коралловый аспид. Или Снежный Призрак. Надо идти. Надо отыскать еду и приют.

Надо выжить.

И О-370 сделал первый шаг навстречу неведомому.

ПОД СОСНОЙ ЗАКРУЖИЛ снежный вихрь.

Альфа решила этим воспользоваться — ей был нужен предлог задрожать.

Младшие сидели позади не шелохнувшись, словно боялись, как бы эта история не принюхалась к ним. Голова Чужака грузно лежала на коричневых иголках. Он сморщился от боли и ждал, когда возвратится дыхание.

— Чт-что там висело на стропилах? — спросил недоросток тонким, как мышиный писк, голосом.

— Не слушаешь, что ли? — усмехнулась бета. — Это старшие лисы, их шк…

— Молчи! — оборвала её альфа. — Просто… молчи.

Недоросток обиженно заскулил — он был уверен, что из-за его роста им вечно пренебрегают.

— Что это вообще за имя такое — О-Триста семьдесят? — спросила бета.

Собрав последние силы, Чужак ответил:

— Такое… которое люди… дают лисам.

Альфа внимательно осмотрела раны чужака — кровь, кажется, перестала бежать. Если уж в самом начале истории появляется фермер, который крадёт шкуры, дальше может быть только хуже — насколько хуже?

— Иди домой, — сказала недоростку альфа. — Мама, наверное, беспокоится.

— Но… но она ведь любит, когда нас нет! — воскликнул в ответ недоросток. — Она всё время так говорит! И вообще, О-370 ничего уже не грозит, правда же?

Чужак, помолчав, вздохнул.

— Лисы на Ферме, может, и ошибались, когда рассказывали о Сарае… Но это не значит, что они ошибались, когда рассказывали о мире за пределами Фермы.

— Ой, — сказал недоросток и поджал уши.

— Что было в лесу? — спросила бета.

— Ничего, — ответил Чужак. — Он закончился, не успев начаться… полем из поваленных деревьев.

«Земля по ту сторону пней», — подумала альфа. Она её видела: пни тянулись за горизонт, точно обломки зубов. Мама заставила их с сестрой и братом поклясться мехом на животах, что они даже лапой туда не ступят.

— На этом, — сказал Чужак, — мы покидаем О-Триста семидесятого.

— Как? — воскликнул недоросток. — Это ведь ещё не конец!

— Ещё нет, — обессиленно выговорил Чужак. — Лишь начало новой истории. — Он закашлялся, кривясь от боли. — По ту сторону пней лежит земля, закутанная в бетон. Там, где лисы рыли когда-то норы, теперь высятся норы людские. И вся дикая зелень, в которой мог спрятаться лисий мех, выкорчевана и вырублена.

Прерывистыми глотками Чужак втянул в себя воздух, а альфа устремила взгляд в лес, пытаясь представить землю, где не бывает деревьев.

— Лисы приспособились выживать и в таком месте, — сказал Чужак. — Некоторые даже очень хорошо приспособились. Держи ухо востро и береги хвост — и обретёшь там рай, куда не посмеют сунуться ни койоты, ни барсуки. Там и дюжины хвостов не пройдёшь, как учуешь еду. — Затуманенными глазами он отыскал лисёнышей. — Там обитают чудовища, невидимые, как ветер.