Это и есть та реальная жизнь, к которой Джулиан не хотел иметь никакого отношения, поэтому он отодвинулся от девушки и убрал руку с ее колена.

– Я сейчас вернусь, детка, – сказал он, поднимаясь. Она вздохнула, и по глубине ее вздоха Джулиан догадался, что она все поняла. Он не вернется.

Джулиан отвернулся и пошел к выходу. В холле он наткнулся на совокупляющуюся парочку.

Вэл оказался в спальне. Он сидел на кровати и шумно втягивал носом через соломинку белый порошок, рассыпанный на туалетном столике. Рядом с ним развалилась девица, на которой не было ничего, кроме кружевных красных трусиков.

– Привет, Джул, познакомься с Мэй Шарона, – сказал Вэл, сонно улыбаясь. – Она хотела поговорить с тобой о роли в… – Он погладил девицу по груди. – Какая картина тебя интересует, куколка?

Она заговорила, но Джулиан не слышал ни слова. Его внимание было приковано к ее алым пухлым губам. Он сотни раз выслушивал такие просьбы от шлюх. Ничего нового, лишь нервное, амбициозное изложение несбыточных фантазий.

– Я отправляюсь на другую вечеринку. Эта уже протухла, – ответил Джулиан, прерывая затянувшееся молебствие девицы.

Вэл, казалось, не заметил, как смущенно покраснела Мэй Шарона – какое идиотское имя! – и как тяжело она вдруг задышала, словно ей не хватало воздуха. Он круто развернулся на кровати и чуть не упал навзничь.

– Что случилось? У меня в ванной еще есть кокаин.

– Нет, спасибо.

– Нет?! – Вэл так изумился, что отстранил от себя девицу и отхлебнул мартини, чтобы прийти в себя. С огромным трудом он поднялся, шатаясь подошел к Джулиану, обнял его за плечи и загадочно улыбнулся из-под упавшей на глаза белокурой челки. – Слушай, прежде чем ты уйдешь, у меня есть для тебя послание. Какой-то человек звонил в офис и разыскивал тебя. Доктор. Он сказал, что ему нужно поговорить с тобой о Микаэле Луне. Как тебе нравится такой привет из прошлого?

– Ты шутишь?

– Нет, – вдруг нахмурился Вэл.

– Доктор? Господи, неужели с ней что-то случилось?

– Не знаю. Он просил тебя позвонить ему.

Джулиан почувствовал неприятную тяжесть на сердце. Кайла. Из всех женщин, которых он знал, только она была ему по-настоящему дорога, только ее он любил.

– Какой номер?

– Я попросил Сьюзен оставить тебе его на автоответчике. – Вэл махнул рукой и снова чуть не упал.

– Спасибо, – рассеянно поблагодарил Джулиан, ощущая себя во власти нахлынувших воспоминаний. Кайла. Он так долго ничего не слышал о ней, что почти забыл о ее существовании. И все же…

Вэл отпустил плечо Джулиана и, сделав несколько шагов по комнате, рухнул на кровать как подкошенный.

– По-моему, тебе стоит найти бывшую миссис Троу. Пресса любила ее. – Агент замолчал и окинул собеседника затуманенным взглядом. – Да и ты тоже.

Притормозив у ворот своего дома, Джулиан сообщил охране о своем приезде. Чугунные ворота раскрылись, за ними показалась подъездная аллея, ведущая к огромному испанскому бунгало. Так назвал свою постройку архитектор. В ней могли бы разместиться пять семей, но расположение на опушке леса давало право считать ее бунгало.

Джулиан прожил здесь десять лет; два с Присциллой-клубничкой, четыре с Доротеей-стервой и два – с Анастасией. Кайла никогда не переступала порога этого дома.

Ни одна из его бывших жен не прибавила ничего к обстановке – ни фотографии, ни светильника или вазочки, ни картины. Они приходили сюда ни с чем, а уходили, прихватив с собой несколько миллионов из состояния Джулиана. Он полагал, что в этом и заключается его главная проблема: дом был для него важнее, чем те женщины, на которых он женился и приводил сюда жить.

Суть в том, что его дом на самом деле домом не являлся. Он был всего лишь дорогой недвижимостью, помещением для жилья, которое мечтает о том, чтобы стать домом. У Джулиана никогда не хватало времени на то, чтобы осуществить это превращение.

Он прошел по мощеной дорожке к дверям. Экзотические кустарники в терракотовых горшках даже в это сонное время года наполняли воздух свежим цитрусовым ароматом. Садовые фонари уже горели, вьющиеся растения с крупными красными цветками сплетались над портиком и отбрасывали на фасад замысловатую тень. Саму дорожку освещали японские керамические фонарики.

Дверь открыла экономка Тереза. Ее передник, как обычно, сиял ослепительной белизной, как новый парус яхты, а длинные седые волосы были уложены в безупречно аккуратную прическу.

– Добрый вечер, сеньор Троу. Как прошел показ?

– Как всегда, на ура, – рассеянно ответил он и, нахмурившись, прошел мимо Терезы в прохладный холл. В обстановке его дома было множество контрастов: белые оштукатуренные стены и темные ореховые панели, чересчур массивные стулья, обитые белой холстиной, и грубо сколоченные деревянные столы. Пол был покрыт плиткой: огромные терракотовые квадраты и прямоугольники, плотно пригнанные друг к другу.

На кухне Джулиан налил себе текилы и залпом осушил бокал, не позаботившись даже о том, чтобы найти соль и лимон. Зажав бутылку под мышкой, он начал поиски. Где-то в доме должна быть фотография Кайлы. Он обошел все комнаты, методично заглядывая во все места, где она могла находиться, и наконец нашел то, что искал. В музыкальном салоне на самой высокой полке, куда с трудом можно дотянуться, стоял снимок в рамке.

Джулиан медленно опустился на колени на толстый обюссонский ковер, разглядывая свадебную фотографию.

На ней запечатлелось то, чего Джулиан не находил на своих снимках в последние годы. Он знал, что красив – в сорок он выглядел лучше, чем в двадцать четыре, – но что-то со временем утратилось. И вдруг он понял, чего не хватает его нынешним фотографиям – искренности. На этом юношеском снимке сохранился последний слабый отблеск того человека, каким Джулиан некогда был.

Он закрыл глаза и вспомнил тот день их медового месяца, когда они плыли на яхте по Карибскому морю…

– Скажи мне свое настоящее имя, – прошептала она. Он смутился и поспешил спрятаться за свою голливудскую улыбку. Это больно ранило ее.

– Нет, я никому его не говорю.

– А мне скажешь. Когда-нибудь… когда будешь готов к этому.

– Меня прежнего больше нет. К прошлому нет возврата, – ответил он, ласково убирая выбившуюся прядь с ее лба. – Мне нравится быть Джулианом Троу. И мне хочется быть для тебя им.

– Как ты не понимаешь, Джул! Ты можешь быть кем угодно и каким угодно. Я все равно буду любить тебя до самой смерти.

Он открыл глаза и еще раз взглянул на фотографию.

Она любила его так сильно, как ни одна другая женщина. Она любила его, а не тот плоский и приукрашенный образ мужчины, застывший на целлулоидной пленке, который назывался Джулианом Троу. Несмотря на то что пронеслось целых пятнадцать лет и жизнь клонилась к закату, он не утратил веру в то, что она его любила. Она всегда говорила, что стоит ему порезаться, как у нее начинает идти кровь.

Глава 13

Лайем сидел за рабочим столом. Не хотелось ни включить свет, ни рассеять тишину, заведя какой-нибудь диск.

Затрещал селектор. Из черного аппарата донесся металлический голос Кэрол:

– Доктор, вы еще здесь?

– Да, Кэрол. Можете идти домой. На сегодня все, – ответил он, нажав кнопку.

– Здесь какой-то шутник утверждает, что он – Джулиан Троу.

– Я возьму трубку. – Сердце подскочило у него в груди.

– Вы думаете, что это действительно…

– Соедините меня, Кэрол, и идите домой.

– Хорошо, доктор.

На селекторе зажглась красная лампочка. Лайем глубоко вздохнул и снял трубку.

– Доктор Кэмпбелл слушает.

– Доктор Лайем Кэмпбелл? – неуверенно переспросил мужской голос.

– Да. – Несмотря на треск, Лайем узнал его.

– Это Джулиан Троу. Вы оставили сообщение у моего агента, Вэла Лайтнера, относительно Микаэлы Луны…

– Произошел несчастный случай.

– Господи! Что с ней?

– Она в коме.

В трубке раздались щелчки, и Лайем догадался, что Джулиан звонит из машины.

– В коме… Боже мой! Чем я могу помочь? Я готов оплатить больничные счета, а что касается лучших докторов… Простите, доктор Кэмпбелл, я не имею в виду, что вы недостаточно хороши, но…

– Она не нуждается в ваших деньгах, мистер Троу. Я позвонил вам потому, что… она отзывается на ваше имя. Я… мы подумали, что если она услышит ваш голос…

– Вы полагаете, она проснется ради меня?

– Не уверен, но этот шанс упускать нельзя, – сухо отозвался Лайем. Он не поверил своим ушам, когда услышал, сколько боли и внезапной нежности прозвучало в голосе Джулиана.

– Сегодня днем у меня встреча с журналистами, а завтра я могу быть у нее. Что? Самолетом до Сиэтла, а оттуда на машине до… где это находится?

– Медицинский центр имени Йэна Кэмпбелла в Ласт-Бенде, штат Вашингтон. Около шестидесяти миль к востоку от Беллингхема.

– Понятно.

– Когда доберетесь до центра, разыщите меня. Я буду в своем офисе.

– Хорошо.

Лайем ждал, что Джулиан закончит разговор, но тот молчал и дышал в трубку. Тогда Лайем спросил:

– Что-нибудь еще?

– Да. Скажите, как она выглядит? Мне хотелось бы по дготовиться.

В этом обычном вопросе не было ничего предосудительного, но почему он вывел Лайема из себя? Подавив душившую его злобу, он ответил:

– Она выглядит так же прекрасно, как раньше. Если вы еще помните…

Офис Вэла находился в северо-восточном крыле небоскреба на бульваре Уилшир. Из огромных окон открывался великолепный вид на другие высотные здания, потонувшие в бурой дымке.

Несколько стульев стояло вокруг круглого стеклянного кофейного столика. Постеры и киноафиши с изображением клиентов Вэла были единственным украшением белых стен. Гигантских размеров телевизор, окруженный пятнадцатью голубыми экранами поменьше, занимал целый угол. На всех экранах шли разные музыкальные видеоролики.

Вэл сидел за рабочим столом из толстого зеленого стекла. Он сгорбился в глубоком кресле и сдавил раскалывающуюся голову руками.

Джулиан старался говорить тише. Он достаточно часто веселился вместе с Вэлом и знал, что тот испытывает мучительные боли наутро после пьяных вечеринок. Туфли скользили по мраморному полу, когда Джулиан пересек комнату и опустился в кресло для гостей, которое стояло напротив стола. К – Тише, – простонал Вэл.

– Послушай, я знаю, что тебе очень плохо, но мне Нужно поговорить с тобой.

– Только шепотом, пожалуйста.

– Я звонил тому доктору из штата Вашингтон. Речь действительно идет о Кайле. Она пострадала в результате несчастного случая и теперь в коме.

Вэл медленно поднял голову. Глаза у него опухли и налились кровью.

– И что же? Нужны деньги для оплаты больничных счетов?

– Нет. Доктор сказал, что она реагирует на мое имя. Они считают, что если я поговорю с ней, это может помочь.

Вэл провел рукой по волосам. Грязные, засаленные пряди не слушались и падали на посеревшее лицо. В уголке губ появилась и постепенно разрасталась усмешка. Джулиан безошибочно истолковал ее: на этом мы можем сделать деньги.

– Похоже на сюжет волшебной сказки. Истинная любовь воскрешает из мертвых. Поцелуй Троу разбудит прекрасную принцессу. Черт возьми, отличный заголовок для газетной статьи!

– Это серьезно, Вэл. Она в ужасном состоянии и может умереть.

– О… – Вэл помрачнел.

Джулиан смотрел на своего лучшего друга, мысли которого всегда читал без труда. Теперь Вэл думал о том, что появление в газетах заголовка «Любовь Tpoу убивает» не пойдет на пользу его карьере.

– И что ты собираешься делать? – спросил Вэл наконец.

Джулиан откинулся на спинку кресла. Образы прошлого проносились в его мозгу, как перистые облака по голубому небу в ветреный летний день.

– Она была единственной, кто меня по-настоящему любил.

– Тебя все любят, Джулиан.

– Кай – совсем другое дело. Я тоже любил ее.

– Я видел фильмы, которые длились дольше, чем ваша любовь.

– Я еду к ней, – твердо заявил актер. – Сразу же после интервью для «Роллинг стоун».

– Что? Ты с ума сошел! После премьерного прогона у нас запланированы десятки интервью…

Джулиан улыбнулся. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем удивлять Вэла. А это всегда было непросто.

– Я не собираюсь исчезать. Просто меня не будет в городе несколько дней. Я плачу тебе два с половиной миллиона в год. Пора их отработать.

– Ладно, Джул. Отправляйся и изображай Прекрасного принца-спасителя. Но чтобы через два дня ты был здесь. Я не шучу.

– И никакой прессы. Я намерен уехать тайно.

– Но ведь ты никогда ничего не делал тайно, – напомнил Вэл.

– Все когда-нибудь приходится делать впервые.

Свет на кухне не горел, но в полной темноте Лайем различал два синих язычка пламени. Аппетитный аромат риса с цыпленком под чесночным соусом витал по дому. Стол был уже накрыт к ужину. В его центре на белой скатерти стояла ваза с листьями папоротника и сосновыми ветками.

В гостиной повсюду горели свечи, а канделябр на пианино разбрасывал вокруг сияющие золотистые пучки теплого света.

Он услышал легкие шаги Розы, спускающейся по лестнице.

– Добрый вечер, Роза.

Она сошла с последней ступеньки и только тогда ответила:

– Добрый вечер, доктор Лайем.

– Почему везде горят свечи?

– Надеюсь, они тебе не мешают? Я знаю, что это не мой дом…

– Mi casa es su casa. Мой дом – твой дом, – ответил он. – Я просто хотел узнать, почему… это так неожиданно…

Роза прошла мимо него в гостиную и села за пианино. На матовой поверхности крышки в отблеске свечей мелькнуло ее отражение.

– Это все для Майк? – спросил он, подходя к инструменту.

Она покачала головой – конец ее седой косы метнулся из стороны в сторону, она медленно повернулась к нему:

– Это ради тебя я зажгла свечи, доктор Лайем. Ради тебя и твоих детей. Я говорила сегодня с Кэрол. Она сказала, что тебе звонил Джулиан Троу. По городу уже поползли слухи.

– И они скоро подтвердятся, – рассеянно отозвался Лайем. – Джулиан будет здесь завтра.

Роза недоверчиво поджала губы, но ничего не сказала.

– Думаешь, мне не следовало ему звонить?

– Какая разница, что думает какая-то старуха?

– Иди сюда. – Он усадил ее на диван. Роза сложила руки на коленях и уставилась в пол. Он сел рядом и нагнулся вперед, надеясь, что Роза удостоит его взглядом. —

Я тоже боюсь его. Никогда в жизни так не боялся. Но я люблю ее и не могу позволить ей уйти, не сделав все возможное для ее спасения.

– Ты не знаешь, что такое пагубная любовь, – тяжело вздохнула Роза. – Моя бедная Микита выросла, наблюдая такую любовь, и… как бы это выразиться?., заразилась моей грустью.

– Джулиан Троу женился на ней. Наверное, он любил ее.

– Любовь бывает разной. Настоящая любовь, которую ты питаешь к Микаэле, не допустит, чтобы женщина убежала из дома с младенцем на руках; она не может существовать втайне годами. Она никогда не оставит тебя в одиночестве холодной долгой зимней ночью.

Лайем отвернулся. Отблески множества свечей дрожали на стенах, тысячи крошечных золотистых капелек покрывали черные провалы оконных стекол.

– Когда я попросил Микаэлу стать моей женой, она сказала, что уже была замужем, – вымолвил он тихо, не глядя на Розу. – И что никогда не сможет никого полюбить так же сильно, как своего первого мужа.

– Я помню, как она рассказала мне о тебе. «Он доктор, мама, – сказала она. – И очень любит меня». Я ответила, что если она умная, то не оставит твое чувство без ответа. Но она считала, что разбитое сердце уже не способно на сильную любовь. Я навсегда запомнила ее слова, потому что они проникли мне в самую душу. – Она погладила его по щеке шершавой от многолетней черной работы ладонью. – Мы часто говорили с ней о тебе. А когда родился Брет… Я не помню свою девочку более счастливой, чем в то время. Мне кажется, что тогда она перестала думать о том, что навсегда ушло. Она любит тебя, доктор Лайем. Поверь материнскому сердцу, оно не ошибается.

– Правда?

Роза не нашла в себе сил посмотреть зятю в глаза. Из ее груди вырвался вздох, похожий на тот, с каким воздух выходит из лопнувшей велосипедной шины.

– Ты слышал часть истории Микаэлы, но, возможно, у тебя создалось неправильное впечатление о ней. Она была совсем девочкой, когда встретила Джулиана, – немногим старше, чем сейчас Джейси. Но они очень разные. У Микаэлы была слабая и бедная мать, а ее отец никогда не упоминал ее имени на людях. Она жила в бедном районе города, в доме, в который стыдно было пригласить гостей. И вдруг однажды она увидела бога, сошедшего на землю. Она с первого взгляда влюбилась в него со всей страстностью, на которую способны молоденькие девушки. Они поженились, но он оказался вовсе не богом, а легкомысленным и эгоистичным юношей, которому в жизни не было нужно ничего, кроме развлечений. Ему хотелось получать все без труда, но с любовью так не бывает, правда? Поэтому он разбил то сердце, в которое когда-то вдохнул любовь. – Она взяла Лайема за руку. – Когда он приедет, не говори Джейси, кто он такой. Это очень важно. Мы не можем допустить, чтобы он причинил боль нашей дорогой девочке.

Лайем понимал, что Роза выбирает легкий путь. С другой стороны, будет правильно, если Джейси узнает правду от самой Микаэлы.

– Хорошо, Роза. Мы ей не скажем.

И все же внутренний голос подсказывал ему, что выход найден неверный.

Лайем поднимался по лестнице. Не следует говорить с Джейси сейчас. Он в растерянности, а значит, шансов найти нужные и правильные слова для такого разговора у него меньше, чем покорить Эверест. Но ему хотелось посидеть с ней, подержать ее за руку, заглянуть в глаза. Он стыдился признаться себе в том, что ужасно боится навсегда потерять любовь своей дочери.

Перед дверью ее комнаты он остановился и тихонько постучал.

– Войдите.

Джейси, по своему обыкновению, говорила по телефону. Она поспешила попрощаться и повесила трубку.

– Привет, папа. Папа.

– Привет, малышка.

– Как мама?

– Все так же. – Он присел на кровать и взял ее за руку. – А как у тебя дела?

– Нормально. – На ее бледном лице промелькнула улыбка.

Лайем не знал, что еще сказать. Он мог думать только о том, что станет со всеми ними, когда Джулиан Троу войдет в их жизнь. Джейси, как и Лайем до Недавнего времени, знала только то, что мама рано вышла замуж за человека, который был слишком молод, чтобы содержать семью. Поэтому их брак продержался недолго. Майк сама придумала это краткое изложение своей истории, исключив из нее малейшее упоминание о Джулиане Троу.

Для Лайема теперь стало очевидным то, что его Жизнь – не важно, сколько осталось – будет делиться на две части: до болезни Майк и после.