Джек взял плащ и направился за Уорреном. На улице они не сговариваясь направились в бар «У Келли».

– Двойной виски со льдом, – сказал Уоррен барменше.

Девушка вопросительно посмотрела на Джека в ожидании заказа.

– Содовую с лаймом.

– Вот теперь-то я на все сто уверен, что с тобой что-то не так, – сказал Уоррен. – Ты – и вдруг берешь содовую?

– В последнее время я слишком много пил. Это мешает мне читать текст. – Джек помолчал, а потом добавил: – Мне предложили вести воскресную передачу «Национальная футбольная лига».

Уоррен удивленно на него посмотрел:

– Такое предложение делают раз в жизни. Радоваться надо. А ты сидишь, пьешь газировку и чуть ли не плачешь.

Не в характере Джека было делиться личными переживаниями, но одиночество до смерти измучило его. Да и кто, как не трижды женатый Джек, мог сейчас дать ему хороший совет.

– Мы сказали дочерям, что решили на время расстаться.

– Сочувствую. Как они это восприняли?

– Плохо. Плакали и ругались на нас. А потом уехали в колледж. С тех пор у меня от них никаких вестей.

– Это пройдет. Со временем они со всем смирятся, привыкнут к новой семье. Уж ты мне поверь!

– А что, если я тоже не могу смириться с этой ситуацией?

– В каком смысле?

– Я скучаю по Птичке.

Вот Джек и произнес это вслух.

– Ты напрасно променял Элизабет на эту свою новую пассию. Ты думал, что эта новизна, страсть и есть настоящее чувство. Но на самом деле главное – это чтобы женщина любила тебя таким, как ты есть. Тебе не следовало уходить от Элизабет.

– Это она от меня ушла.

– Птичка сама ушла от тебя?

– Наша с ней жизнь постепенно превратилась в кошмар. Не могу точно сказать, когда это произошло. Хотя началось все с того времени, когда я не смог больше играть в футбол. Я тогда только и думал о том, сколько я потерял. Я был совсем молодым, когда мы поженились, и не успел толком насладиться славой. – Джек вздохнул и продолжил: – Долгие годы я мечтал снова добиться успеха. И вот благодаря тебе появляется эта работа, и теперь я снова на коне. – Джек горько усмехнулся. – Я свободен, богат и знаменит. Я могу делать все, что задумал.

Элизабет не хотелось вылезать из постели, но как можно было удержаться от такого соблазна? Она со вздохом встала и оделась.

Внизу она уселась на диван рядом с Анитой. Ящик стоял на журнальном столике.

Элизабет смотрела на него и представляла себе, что вот сейчас его раскроет и там окажутся фотографии, какие-то мелочи, принадлежавшие ее маме. Она повернулась к мачехе, ожидая от нее объяснений.

– Я привезла его с собой, – сказала Анита. – Я знала, что наступит такой момент, когда ты будешь готова заглянуть внутрь.

Анита пыталась улыбаться, но улыбка получалась вымученной и только выдавала то, насколько она взволнована.

– Твой папа любил тебя больше всех на свете, – проговорила она.

– Я знаю.

Анита взяла ящик, и когда она передавала его Элизабет, та заметила, как дрожат у мачехи руки.

Внутри была перетянутая резинкой пачка фотографий с острыми зубчиками по краям, а еще – картонный тубус.

Сначала Анита достала фотографии. На первой была мама Элизабет. Она сидела на качелях на крыльце в розовых брюках и блузке с короткими рукавами.

Она смеялась. Не улыбалась, не позировала, а весело смеялась.

Она выглядела такой живой!

– Какая она красивая! – сказала Элизабет.

– О да!

На следующей фотографии была уже другая женщина – незнакомая Элизабет со сверкающими, темными глазами и черными кудрявыми волосами. Она была похожа на итальянскую крестьянку – полная противоположность ее маме.

На других фотографиях тоже была запечатлена эта женщина. На пляже, на крыльце, на ярмарке.

Элизабет была разочарована.

Наконец она взяла тубус и раскрыла его. В нем оказался свернутый в трубку холст. Элизабет разложила его на столе.

Это был портрет черноволосой женщины, в очень изящной манере выполненный яркими акриловыми красками. Женщина полулежала на красных подушках, ее длинные густые волосы беспорядочно рассыпались по сторонам. Она была обнажена, и только бледно-розовый платок прикрывал ее полные бедра.

В черных глазах женщины читались тоска и отчаяние – как будто она смотрела на любимого человека, зная, что он очень скоро покинет ее.

Элизабет посмотрела на подпись в углу. «Маргерайт Роудс».

Время, казалось, остановилось. Элизабет слышала, как бьется ее сердце.

– Мама занималась живописью?

– Да.

Вот и нашлась связь между ними, после стольких лет.

– Почему отец не рассказал мне об этом?

– Из всего, что она написала, остался только этот портрет.

– Ну и что? Он же знал, что я хочу стать художником. Лицо Аниты стало совсем печальным.

– Ты помнишь, я тебе рассказывала, что твоя мама сбежала от Эдварда? Это случилось в пятьдесят пятом году.

Элизабет обратила внимание на поставленную на холсте дату: 1955.

Анита тяжело вздохнула.

– Понимаешь, мир ведь тогда был совсем другим. В те времена люди по-другому относились к... ну, к тем вещам, к которым мы сейчас относимся вполне терпимо.

Элизабет еще раз посмотрела на портрет. Теперь она заметила, что он дышал страстью. И тут она разгадала тайну, которую скрывали от нее все эти годы.

– Мама влюбилась в эту женщину, – сказала она.

– Ее звали Мисси Эстебан. Да, она была ее любовницей. Элизабет откинулась на спинку дивана. Десятки смутных воспоминаний детства вдруг обрели четкий смысл.

– Поэтому-то у мамы была депрессия, – произнесла она. Все фрагменты картинки-головоломки ложились на свои места.

– Вот почему папа никогда не хотел рассказывать мне о ней. Ему было стыдно.

– Одно дело, когда от тебя просто сбегает жена. Это он еще мог бы кое-как пережить, тем более она потом к нему вернулась. Но когда Эдвард узнал, что она влюбилась в женщину, он был сражен наповал. Он никогда никому об этом не рассказывал и совсем замкнулся в себе.

– А как же ты обо всем этом узнала?

– Как-то раз он сильно выпил, ну и разговорился.

– Но почему у меня не осталось никаких воспоминаний о маме? Ведь она умерла, когда мне было шесть лет.

– Она очень любила тебя, Птичка, но в душе у нее что-то надорвалось. Она не могла толком заботиться о тебе. Бывали дни, когда она не отпускала тебя ни на минуту, а потом неделями не обращала на тебя внимания. Естественно, она принимала сильнодействующие лекарства. В те времена женщину, страстно полюбившую другую женщину, считали душевнобольной. – Анита тронула Элизабет за руку: – Твоя мама нашла то, что могло составить смысл ее жизни, но ей пришлось от этого отказаться. Она отказалась от своей любви и своего таланта. И это ее убило. Я понимаю, Птичка, ты сейчас сидела у себя в комнате и думала о том, что никакого таланта у тебя нет.

Элизабет поразилась тому, что все ее чувства, оказывается, на виду.

– Только не вздумай предать Элизабет Шор, – продолжала Анита. – Ты уже слишком многого достигла, чтобы, заробев вернуться к прежней жизни. Бросив живопись, ты совершишь такую же ошибку, какую совершила твоя мать. Может, ты от этого и не умрешь, но точно сломаешься.

Элизабет закрыла глаза. Она хотела возразить Аните, но понимала, что это бесполезно, что та во всем права. С грустной улыбкой Элизабет тихо сказала:

– Ты, Анита, необыкновенная женщина. Сколько лет я страдала, что у меня нет матери. Как же я была неправа! У меня их было две. Я люблю тебя.

У Аниты задрожали губы.

– Твой отец всегда говорил, что ты когда-нибудь это поймешь.


В ожидании своей очереди выступать Джек не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме Птички. Стоило ему начать размышлять о новой работе или о своем появлении на страницах журнала «Пипл», Джек первым делом порывался снять трубку и позвонить жене.

Он теперь не пил, в его прояснившемся сознании вещи встали на свои места.

После того разговора с Уорреном ясность мысли не покидала Джека ни на минуту. Вся его жизнь четко предстала перед его мысленным взором.

Ему всегда чего-то не хватало, всегда хотелось чего-то большего. Даже в отношениях с Птичкой. Сейчас он мог себе в этом признаться.

И вот из-за этого своего неуемного желания он и остался один. Муж, живущий врозь с женой, отец, не общающийся с детьми. Никаких обязательств, кроме тех, которые он сам на себя пожелал взять.

Но долгожданная свобода обернулась совсем не тем, что он так предвкушал.

Связь с Салли была полна страсти, секс с ней – потрясающим. И все бывало просто превосходно: она одевалась и уезжала к себе домой. Ни тебе сцен, ни тебе фальшивых слов о любви.

Уоррен был прав: Джек сделал неправильный выбор. Он променял душевное тепло на горячий секс. Жизнь, о которой он когда-то так мечтал, не оправдала надежд, оказалась ужасающе пустой.

– Джек? – Салли тронула его за руку.

Он с трудом очнулся от задумчивости. Зал аплодировал. Быстро взглянув на Салли, он понял, что пропустил момент, когда его представляли публике.

Джек встал и пошел на сцену, пробираясь сквозь заполнившую зал толпу. Наконец он добрался до микрофона и произнес речь, с которой за последние несколько месяцев выступал по крайней мере с десяток раз, призывая спортсменов к честному соперничеству.

Когда он закончил, раздались бурные аплодисменты. А потом Джек целый час позировал перед фотографами и отвечал на вопросы журналистов.

Потом к нему подошла Салли:

– Нам надо поговорить.

Не дожидаясь ответа, она взяла его за руку и повела в бар. Там они устроились в дальнем углу.

– Я просто не знаю, что и думать, – сказала она.

– А что случилось? – спросил Джек, хотя прекрасно понимал, о чем она говорит.

– Ты вот уже целую неделю избегаешь меня. Я ведь никогда не предъявляю тебе никаких претензий, Джек. Я знаю, что ты женат. Так в чем же дело?

В полумраке она казалась совсем юной.

– Знаешь, последние пятнадцать лет – до того как встретить тебя – я был верен жене. Но я помнил всех женщин, от которых отказался по собственной воле. Я каждый раз так гордился этим. Я думал: молодец, Джек, сила воли у тебя железная. Вечерами я возвращался домой, ложился в постель с женой и говорил, что люблю ее.

– Какое отношение все это имеет ко мне?

И тут Джек понял, что надо честно сказать Салли о решении, которое он подсознательно уже принял.

– Я не хочу спать с женщиной просто потому, что теперь я могу себе это позволить.

– Ты говоришь ужасные вещи. Мы, конечно, не сходим с ума от любви, но я все-таки думала, что мы друзья.

– Да ладно тебе, Салли. Друзья разговаривают. Хотят получше узнать друг друга. Они не ложатся в постель, чтобы наутро проснуться по-прежнему одинокими.

– Ты сам никогда не хотел просыпаться вместе, – с болью в голосе сказала она.

– Я все еще люблю свою жену. И я даже не представлял себе, насколько сильно, до тех пор пока не потерял ее.

Салли посмотрела ему в глаза:

– Так ты хочешь сказать, что между нами все кончено?

– Салли, ты заслуживаешь большего, чем я могу тебе дать.

Джек видел, что она изо всех сил старается казаться спокойной, но ее губы предательски задрожали. Салли уверена, что любит меня, – эта мысль никогда раньше не приходила Джеку в голову. Как он мог оставаться таким слепцом! Он взял ее за руку и сказал:

– Я не тот, кто тебе нужен, Салли. Поверь мне.

Он вспомнил, как Элизабет расплакалась, когда он в первый раз поцеловал ее.

– Когда по-настоящему полюбишь, это понимаешь сразу. Салли вздохнула:

– А ты знаешь, что самое жуткое в этих твоих признаниях? После них ты стал для меня еще желаннее. И что же будет теперь с моей работой?

– Том полагает, что из тебя выйдет прекрасный помощник продюсера.

– Потрясающе! Вот я стала женщиной, сделавшей карьеру и постели. – Она допила вино и встала: – Все, я пошла. Не могу больше терпеть такое унижение. Пока, Джек.

Джек смотрел ей вслед и со страхом думал, что он почувствует, когда она скроется из виду. Несколько дней назад он бы сильно пожалел о разрыве с Салли.

А сейчас Джек почувствовал облегчение.

Он заплатил за напитки и вышел из бара. На улице на него с такой силой обрушился дождь, что он сразу вспомнил Орегон. Вспомнил о доме.

Джек знал, где ему сейчас хотелось бы оказаться – конечно, не в пустой служебной квартире. Когда-то ему казалось, что возможности, открывающиеся перед свободным мужчиной, безграничны. Теперь же он понимал, как легко сделать неверный шаг и потерять все на свете. И последствия этого шага не всегда можно исправить.

Впервые за многие годы Джек обратился к Богу с молитвой:

– Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы еще можно было все исправить.

Глава одиннадцатая

Элизабет сидела на своем любимом камне и смотрела на океан. Вокруг не было видно ни тюленей, которые обычно нежились на скалах, ни птиц, нырявших за рыбой. Волны набегали на берег, и, глядя на белую пену, которую они оставляли на песке, она погрузилась мыслями в прошлое.

Всю прошлую ночь Элизабет никак не могла заснуть. Ей так о многом надо было подумать! О ее маме и той ужасной цене, которую она заплатила за любовь. Об отце, о своих детях, об их отношениях с Джеком, о своем призвании.

Может быть, впервые перед ней предстала полная картина ее жизни. Ее главной ошибкой была неспособность полюбить себя так же, как она любила Джека и девочек.

И вот она наконец задумалась о себе и поменяла свою жизнь. Она поставила на первый план свои мечты и рассталась с Джеком. Элизабет делала все, чтобы осуществить свою мечту, она не выпускала кисть из рук, доводила себя работой до изнеможения.

Но при первой же неудаче она пала духом, готова была снова стать прежней Птичкой. Как будто смысл искусства заключался для нее в том, чтобы ее картины покупали! Она так злилась на себя за это.

Элизабет встала с камня и пошла по пляжу. Ледяная прибойная вода залилась ей в резиновые сапоги, намочила брюки. Но ничто не могло уже остановить ее.

Она никогда не бросит рисовать! Если даже ее картины никому не будут нравиться, ей будет достаточно того, что она получает удовольствие, работая над ними.

Элизабет вдруг побежала и бросилась в ледяной прибой. И даже, когда вода с силой ударила ей в лицо, она не сделала попытки вернуться на берег.

Она поднырнула под волну – у нее никогда раньше не хватало на это смелости. Выплыла Элизабет там, где океан был спокойным.

Этому она научилась после провала выставки – всегда надеяться на то, что впереди. Ей просто нужно еще больше работать, и учиться. Ничто в жизни не дается человеку легко. Пора бы ей признать это.

И тут ее подхватила волна и вынесла на берег. Элизабет плюхнулась на песок и рассмеялась.


Когда Элизабет, мокрая и продрогшая до костей, вернулась домой, ее встретил божественный запах ванили, корицы и свежесваренного кофе.

– Как изумительно пахнет, – сказала она, дрожа всем телом.

Анита стояла у плиты.

– Что с тобой случилось?

Элизабет усмехнулась:

– Я все начала заново. Еще раз.

Анита улыбнулась в ответ:

– Ну давай, быстренько переодевайся, я умираю от голода.

Элизабет побежала наверх, в свою комнату. Там она переоделась во фланелевый костюм и сразу спустилась вниз. К этому времени Анита уже сидела за столом, разложив по тарелкам тосты с клубникой.

Половинку одного своего тоста она успела съесть.

– Я ждала тебя, как один поросенок ждет другого у корыта с едой, – сказала Анита.

Элизабет рассмеялась и уселась рядом.

– Так папа всегда говорил.

– Ты знаешь, он приснился мне прошлой ночью.

– Правда?

– Он сидел на крыльце в своем любимом белом кресле-качалке и курил сигару. Я сидела на полу, у его ног, а он массировал мне шею, как он это делал, наверное, миллион раз. «Мама, – сказал он. – Пора».

Элизабет прекрасно представила себе эту сценку. Она откусила кусок тоста.

– Так что, по-твоему, он имел в виду?

– Я думаю, пришло время возвращаться домой, – сказала Анита. – Я и так слишком долго здесь у тебя пряталась.

Элизабет медленно положила вилку на стол. Она и сама удивилась тому, как ей хотелось, чтобы Анита никуда от нее не уезжала.

– Ты уверена, что тебе надо ехать?

– Я уехала из нашего дома в Суитуотере, потому что была совсем одна и не могла этого выносить. Но теперь у меня есть ты.

– Да, – медленно проговорила Элизабет, – у тебя теперь есть я.

– А ты как? Тебе будет нормально одной?

– Да. Но я буду по тебе скучать.

– Ты любишь Джека? – вдруг спросила Анита. Элизабет собралась было обдумать ответ, но он сам собой сорвался у нее с губ:

– Да.

Анита широко улыбнулась:

– Знаешь, дорогая, настоящая любовь встречается очень редко. Любовь длится бесконечно, как говорят поэты, но жизнь, к сожалению, скоротечна. Вот ты лежишь в постели со своим мужем, а в следующую секунду ты уже одна. Хорошо бы об этом не забывать.

Элизабет знала, что Анита права. Все те месяцы, что она провела без Джека, она постоянно ждала, что ее новая жизнь пойдет ровно и гладко, что в ней не будет никаких неприятных неожиданностей.

Ей так хотелось определенности. Но определенность никак не приходила.

Я люблю тебя. Вот самые главные слова.

Она любила Джека. Он был нужен ей, хотя и не так, как раньше, когда она не мыслила свою жизнь без него, когда ей было страшно одной. Элизабет могла жить без него. В этом она убедилась на опыте. Может быть, ради этого она и хотела пожить с ним врозь.

Теперь Элизабет знала, что сможет прожить одна. Но ей очень хотелось, чтобы он был рядом.

Анита внимательно за ней наблюдала.

– Я буду скучать по тебе, – еще раз сказала она и почувствовала ком в горле.

– Самолеты ведь летают и на восток, – сказала Анита, принимаясь за тост. – А что твои картины? Ты ведь не бросишь рисовать?

Элизабет улыбнулась:

– Из-за одной-единственной неудачи? Нет. Я не брошу, это я тебе обещаю.


Много лет назад, когда карьера Джека в первый раз дала трещину, его вызвал на ковер директор телестудии. Джек умолял дать ему еще один шанс, но директор был неумолим.

Джек был тогда совсем молод, упрашивать, умолять у него получалось плохо. Неудивительно, что, почувствовав в его го-лосе фальшивые нотки, начальство ему отказало.

Сейчас, много лет спустя, он поумнел. Джек понимал теперь, что есть вещи, ради сохранения которых стоит встать и на колени.

Он ехал по дороге на арендованной машине и размышлял об ошибках, которые совершил в жизни. Из всего огромного списка самым ужасным было то, что он воспринимал свою семью как что-то само собой разумеющееся.

Джек вышел из машины. Было холодно. Казалось, что до весны еще далеко, хотя вишни готовы были вот-вот зацвести.

Поднимаясь по бетонным ступеням, он осознал, что приехал сюда в первый раз. Это просто позор, подумал Джек.

Он открыл стеклянную дверь и вошел во влажное, пахнущее хлоркой помещение. Знакомый запах напомнил ему о тех часах, которые он провел на трибунах, болея за Джеми.

При входе у компьютера сидела девчушка с выкрашенными в зеленый цвет волосами.

– Соревнования еще идут? – спросил Джек.

– Почти закончились. Пройдите через мужскую раздевалку, а потом налево.

– Спасибо.

Джек снял свое замшевое пальто и перебросил его через плечо. Пройдя через раздевалку, он оказался у закрытого бассейна.

Джек обошел девушек в спортивных костюмах и сел на трибуне. Он прищурился, пытаясь разглядеть Джеми среди спортсменок Джорджтаунского университета.

Прозвучал свисток. Группа пловцов нырнула в воду и поплыла к противоположной стенке бассейна.

Когда их заплыв завершился, к кромке бассейна направилась новая группа. И среди них была Джеми.

Она встала на тумбочку и заняла исходную позицию.