– Несколько часов от Вашингтона? О чем ты говоришь? Джек понимал, что приближается самая сложная часть разговора.

– Нам надо переехать в Нью-Йорк.

– Что?

– Я знаю, я обещал, что больше мы переезжать не будем. Но мне предложили такую зарплату... Ты просто не поверишь. У нас будет все, что мы захотим.

– Ты хотел сказать: все, что захочешь ты. – Она очень рассердилась. – Тебе наплевать на то, что хочу я. Я вложила в этот дом душу.

– Птичка, но это же всего-навсего дом, – сказал Джек, приближаясь к ней. – Ты ведь знаешь, как давно я мечтал о таком шансе.

– А ты знаешь, Джек, о чем мечтаю я? Когда же наконец тебе будет дело до моих интересов?

– А как, по-твоему, мне догадаться о том, чего ты действительно хочешь? Ты хочешь, чтобы сбылись твои мечты? Тогда приложи усилия, как это делает все человечество. Действуй.

Но не упрекай меня за то, что я пытаюсь чего-то добиться в жизни.

Элизабет побледнела, и он понял, что перегнул палку. Она сделала шаг назад:

– Мне надо подумать.

Элизабет молча вышла из спальни. Джек подошел к окну.

Через некоторое время он увидел, как она спускается с крыльца, подходит к границе участка и останавливается у лестницы к океану. Постояв там, она вернулась в дом. Джек развел огонь в камине и поставил в духовку лазанью.

Элизабет повесила пальто и вошла в гостиную. Казалось, целую вечность она не отрываясь смотрела ему в лицо. На ее щеках были видны следы слез.

– Наверное, мы можем на какое-то время переехать в Нью-Йорк, – едва слышно произнесла она.

Джек обнял ее:

– Я люблю тебя, Птичка. На этот раз все будет прекрасно. Вот увидишь.

– Но я не хочу продавать этот дом. Давай сдадим его. Мы ведь переезжаем не навсегда. Иначе я не согласна.

– Хорошо.

– В понедельник я начну обзванивать нью-йоркские риэлторские агентства, чтобы нам к лету подыскали жилье.

– В понедельник мне уже выходить на работу. Она высвободилась из его объятий:

– Но мы не можем переехать к понедельнику.

– Пока поживем в служебной квартире, а потом уж обзаведемся собственным жильем. Я лечу в Нью-Йорк в воскресенье. А ты подготовишь дом к сдаче в аренду и приедешь попозже.

– Давай разберемся, правильно ли я все поняла. Ты хочешь сказать, что принял предложение сменить работу, не посоветовавшись со мной. Согласился поселиться в служебной квартире, которой я не видела, принял решение о переезде на другой конец страны, а я должна одна решать все остающиеся здесь проблемы.

Элизабет ясно дала понять, что крайне раздосадована такой перспективой. Но ему все виделось по-иному. Ведь такое случалось в их жизни уже много раз.

Она подошла к окну. Джек встал рядом, обнял ее за плечи и поцеловал в шею.

– Поверь мне, Птичка. Все будет хорошо.

– Да, ты прав, – наконец отозвалась она.

– Мы будем счастливы. Вот увидишь.

– Конечно, будем, – тяжело вздохнула она.

Глава пятая

Джек в плотном людском потоке шел по Бродвею. Со дня его приезда прошло всего две недели, но он уже чувствовал себя в Нью-Йорке как рыба в воде.

Он всегда любил Нью-Йорк. Мальчиком он жил в провинциальном городке Абердин в штате Вашингтон и мечтал о двух вещах: играть в Национальной футбольной лиге и жить в большом городе. Теперь, после пятнадцати лет переездов, он вернулся наконец в Нью-Йорк.

А впереди открывались еще более радужные перспективы. Программа «Чистый спорт» еще не выходила в эфир, но уже горячо обсуждалась в телевизионных кругах. Компания «Фокс» запустила рекламу «Смотрите на нашем канале: Джек Молния и Уоррен Полководец снова в одной команде». Их портреты были повсюду.

Он повернул к дому на Пятидесятую улицу. Странно, но он уже воспринимал эту безликую служебную квартиру как свой дом.

У парадного подъезда Джека поприветствовал швейцар. Он пересек мраморный холл и подошел к лифтам. В квартире на двадцать четвертом этаже Джек прошел мимо кухни, которая была меньше нормальной ванной комнаты, зашел в спальню, сбросил ботинки и опустился на неубранную с утра кровать. Впрочем, кровать он не застилал с того самого дня, как въехал в квартиру. Птичка бы этого не потерпела.

Птичка. Ей бы определенно не понравились эти крошечные комнатушки. Она бы тут же занялась активным поиском нового жилья.

Джек любил жену, но в последнее время лучше чувствовал себя вдали от нее.

Наконец у него появилась возможность получить все, к чему он так стремился: жить в большом городе, зарабатывать большие деньги, добиться славы. Но его мечта не совпадает с тем, к чему стремится она. Все то неопределенное, чего Элизабет вроде бы хочет, – тот «поворот», о котором она постоянно говорит, – конечно же, несовместимо с этой крошечной квартирой, где даже нет места вешалке для полотенец.

До сих пор Джек жил, как хотела она, провел два года в забытом богом дождливом краю. Он пошел на это, потому что Элизабет пожелала создать дом своей мечты. Неужели она решила, что они проживут там до конца дней? Во всех Соединенных Штатах климат хуже разве что на Аляске, у Берингова пролива.

Когда Джеку удалось наконец избавиться от наркозависимости, он попытался вести жизнь респектабельного человека. Он жил в приличных домах с приличными школами поблизости, в таких скучных городках, что уже к восьми часам вечера на улице не попадалось ни души. Хватит.

Теперь настало его время.

В конце января, несколько недель прокрутившись как белка в колесе, Элизабет была наконец готова к отъезду в Нью-Йорк, в город, который пугал ее даже в лучшие времена. А нынешние времена далеко не так благополучны, как те, когда она жила в Нью-Йорке. Теперь она должна будет поселиться в квартире, которую не она выбирала, и спать рядом с мужем, которого разучилась любить.

К сожалению, риэлторам пока не удавалось подыскать арендаторов. Желающих жить в таком уединенном месте было немного. Но представитель фирмы надеялся, что в конце концов кого-нибудь найти удастся.

С Джеком Элизабет разговаривала по телефону каждый день. Он был доволен жизнью больше, чем когда-то за многие годы. Ему очень нравилась новая работа. Каждый раз, закончив разговор, она молила Бога: «Пожалуйста, помоги нам вернуть то, что было».

По дороге из Портленда в Нью-Йорк она повторяла эту молитву много раз.

Наконец такси остановилось у подъезда дома, где поселился Джек. Спину ломило от многочасового сидения. Она расплатилась с таксистом и быстро вошла в подъезд, мечтая больше всего о том, чтобы кто-нибудь размял ей спину и дал таблетку болеутоляющего.

Держа в руке ключ, который Джек прислал ей по почте, она на лифте поднялась на двадцать четвертый этаж и нашла его квартиру.

Отперев дверь, она позвала:

– Джек!

Никого. Она посмотрела на часы: пятнадцать минут седьмого. Он должен прийти через полчаса.

Элизабет поставила сумочку на стол и огляделась. Квартира была элегантно безлична, как номер в дорогой гостинице.

Она налила себе стакан воды, и тут зазвонил телефон. Она взяла трубку.

– Птичка? Добро пожаловать в Нью-Йорк. Тебе понравилась квартира?

– Да, конечно. Квартира замечательная.

– Я так хочу поскорее тебя увидеть, – сказал Джек. – Но понимаешь, у нас через пятнадцать минут совещание. Буду дома через полтора часа. Ты там пока разберешься?

Элизабет сделала над собой усилие, чтобы спокойно ответить:

– Конечно, не волнуйся.

– Ты у меня молодец. Я люблю тебя, Птичка. А теперь мне надо бежать. Увидимся.

– Хорошо.

Только положив трубку, она поняла, что не произнесла в ответ привычную фразу: «Я тоже тебя люблю».

Вздохнув, Элизабет подошла к окну. Вот, снова она ждет, когда же Джек придет домой. Ей казалось, что в этом ожидании прошла вся ее жизнь.

В половине девятого зазвонил ее мобильный телефон.

– Алло?

– Птичка? – спросил женский голос с характерным южным акцентом.

– Анита? – Страх кольнул ее прямо в сердце. – Что случилось?

– У папы инсульт. Срочно приезжай.

Первым делом Элизабет позвонила Джеку.

– Детка, мне очень жаль, – упавшим голосом проговорил он. – Буду дома через полчаса. Ты справишься, пока я доеду?

Конечно, справится. В критических ситуациях от мужа никогда не дождешься помощи.

Затем она позвонила девочкам. Стефани говорила с ней очень нежно и обеспокоенно. Скорее всего, еще за разговором она заказала по Интернету билеты на самолет.

Джеми была немногословна. Новость буквально сразила ее.

После этого Элизабет принялась собираться в дорогу. К приходу Джека она уже упаковала его чемодан.

До аэропорта они добирались почти два часа. В ожидании рейса оба сидели молча.

Наконец объявили посадку, и они заняли свои места в самолете.

– Как ты, ничего? – спросил Джек.

– Нет, очень плохо, – ответила Элизабет, крепко сжимая его руку.

В Нашвилле они с Джеком сели в такси и поехали на север. Через сорок пять минут такси остановилось у огромного серого здания больницы.

Элизабет вышла и ждала, пока Джек достанет из багажника чемоданы. Она была близка к тому, чтобы расплакаться, но не могла себе этого позволить.

– Мы к Эдварду Роудсу, – сказала она сестре, сидевшей за стойкой у входа.

– Он в реанимации. На шестом этаже, – ответила та. – Лифты вон там.

Джек сжал ее руку. Элизабет взглянула на него:

– Ты не против, если я сначала зайду одна?

– Конечно, как будет лучше.

Он обнял и крепко поцеловал ее. Она не оглядываясь направилась к лифтам.

На шестом этаже Элизабет подошла к столику дежурной сестры отделения реанимации. Узнала, где лежит отец, и направилась к палате.

Три стены палаты были стеклянными. Через стекло она увидела кровать, окруженную какими-то аппаратами на штативах. На кровати лежал мужчина. Он не двигался, руки были плотно прижаты к туловищу.

Он не был похож на ее отца. Эдвард Роудс всегда пребывал в движении и, казалось, занимал все окружающее его пространство.

Элизабет вошла в палату и приблизилась к кровати.

– Папа?.. – позвала она дрожащим голосом и погладила отца по седой голове. – Папа, это я, Птичка.

Он лежал неподвижно. В нос была вставлена трубка, а из вены на руке торчала игла, от которой к колбе на штативе тянулась еще одна трубка. Элизабет закрыла глаза, не зная, что сделать, чтобы он ей ответил.

И тут она ощутила запах цветов. Гортензии.

Она повернулась и увидела в дверях палаты Аниту.

– Птичка, как хорошо, что ты так быстро добралась. – Анита подошла к кровати. – Папочка, – прошептала она, касаясь губами его щеки.

– Как он? – спросила Элизабет.

Когда Анита перевела на нее взгляд, ее серые глаза были полны едва сдерживаемых слез.

– Врачи надеются, что он придет в себя. Элизабет испуганно посмотрела на Аниту:

– Но сознание может и не вернуться?

– Чем дольше он не придет в себя, тем опаснее. Врачи говорят, у него парализована левая сторона.

– Боже, – прошептала Элизабет.

Она подвинула себе стул и села рядом с кроватью. Анита тоже села, но по другую сторону. Несколько минут они обменивались отдельными подобающими в подобных случаях фразами, а потом замолчали.

Они просидели так часа два, когда дверь палаты открылась и в нее вошел невысокий, коренастый мужчина в белом халате.

– Здравствуйте, Фил, – сказала Анита. – Он все еще не приходил в сознание.

Врач взглянул на Элизабет.

– Меня зовут Филлип Клоуз, – назвался он, протягивая Элизабет руку. – Я врач Эдварда. А вы, должно быть, Птичка. Он постоянно о вас говорил.

Элизабет встала и пожала ему руку. Она представила себе, как отец донимал врача рассказами о том, какая она у него хорошая.

Филлип склонился над ним, проверил работу аппаратуры:

– Нам остается только ждать. К сожалению, ничего более определенного я пока сказать не могу.

– Анита говорила, что он, вероятно, парализован, – медленно произнесла Элизабет.

– Да, это так. Возможно, поражен и мозг. Но, как я уже сказал, пока он не придет в себя, мы не сможем сказать ничего определенного. Больше всего меня беспокоит его сердце. Честно говоря, оно у него неважное.

– Спасибо, Филлип, – сказала Элизабет, хотя ей показалось странным благодарить человека, сообщившего неутешительную весть.

– На какое-то время я оставлю вас с ним наедине, – сказал Филлип, выходя из палаты.

Элизабет посмотрела на мачеху. Никакая косметика не могла скрыть, как плохо выглядит Анита, как она переживает из-за отца.

– Он поправится, – попыталась подбодрить ее Элизабет. – Он слишком силен духом, чтобы умереть.

Анита ответила ей благодарным взглядом.

– Да, он сильный. Это точно.

– Не... так уж... и силен.

Обе изумленно вскрикнули. А потом склонились над больным. Глаза отца были открыты. Но одна сторона лица оставалась совершенно неподвижной.

– Папа, скажи хоть что-нибудь, – проговорила Элизабет. – Мы обе здесь, рядом с тобой.

Анита крепко сжала его неподвижную руку. Слезы покатились у нее из глаз.

– Я знала, что ты меня не оставишь.

Он протянул здоровую руку и дотронулся до щеки Аниты:

– Вот ты где, мама. А я искал тебя.

– Я здесь, папа, рядом с тобой, – прошептала Анита, сдерживая рыдания.

Элизабет знала, что это глупо, но все равно чувствовала себя лишней всегда, когда они бывали вместе и она видела, как они любят друг друга. Между ними были какие-то особенные отношения, все остальное по сравнению с этими отношениями как бы не имело значения, отодвигалось на второй план.

– Видишь, и Птичка тоже здесь. Она, как только узнала, сразу села на самолет и прилетела, – сказала Анита, гладя его по голове.

Он медленно перевел взгляд на Элизабет. В его глазах она увидела то, чего никогда не видела раньше. Это был взгляд человека, потерпевшего поражение.

Ей стало страшно.

– Папа, как ты нас напугал, – прошептала Элизабет.

– Оставь нас на минутку одних, мама, я хочу поговорить с дочкой.

Анита наклонилась и поцеловала его в лоб.

– Я люблю тебя, – прошептала она и вышла из палаты.

– А где твой... красавчик? И мои внучки?

– Джек ждет внизу. А Стефи и Джеми скоро подъедут. Эдвард сделал несколько хриплых вдохов и дотронулся до ее руки:

– Я неправильно себя вел, теперь-то мне ясно. Элизабет не могла понять, что он имеет в виду. Она хотела было спросить, но он сам продолжил:

– Анита... Твоя мама... Надо было все сделать по-другому. Но твоя мама чуть не убила меня... Клянусь, я не знал, как тебе все это сказать.

– Папа, о чем ты?

– Я думал, тебе лучше об этом не знать. Вот и все. Хотел защитить тебя. Но Аните пришлось заплатить за это. Да и нам всем тоже.

– Папа...

– Ты у меня замечательная, Птичка. Ты всегда была такой. Надо было почаще тебе об этом говорить.

– Ты и говорил.

Он попытался приподняться, но снова рухнул на подушки.

– Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Но тебе это будет нелегко.

– Я сделаю все, о чем бы ты ни попросил. Ты ведь знаешь.

– Позаботься об Аните. Ты слышишь меня?

– Не надо так говорить, – сказала Элизабет, услышав в его голосе нотки отчаяния. – Ты еще сам позаботишься о ней.

– Не перебивай. Это важно. – Он начал задыхаться. – Пообещай, что позаботишься о ней.

– Обещаю, – сказала Элизабет. Она наклонилась и поцеловала его в лоб. – Папа, я люблю тебя.

Он смотрел на нее. Но взгляд его стал каким-то стеклянным, потухшим. Как будто его покидали последние силы.

– Эта любовь поможет мне войти во врата рая. А теперь позови Аниту.

– Нет... пожалуйста.

– Пора, Птичка. Иди, позови маму.

Элизабет через силу сделала несколько шагов. С порога она в последний раз улыбнулась отцу и вышла.

– Он просит тебя зайти, – сказала она Аните.

У мачехи вырвался не то вздох, не то рыдание. Она поспешила в палату и закрыла за собой дверь.

Элизабет стояла у стекла, вне пространства их любви, и не отрывала от них взгляд. Про себя она заклинала отца: держись, держись, папа.

Вдруг сработал звуковой сигнал одного из аппаратов. Анита ринулась к двери с криком:

– Помогите! Помогите!

В палату вбежали сестры и доктора. Элизабет плотно прижалась к стеклу. Папа, не умирай! Не смей умирать!

В палату влетел Филлип Клоуз и, отстраняя всех со своего пути, подошел к отцу и приложил к его груди стетоскоп. Элизабет закрыла глаза.

Боже, не забирай его. Подожди!

Когда она открыла глаза, врачи и сестры неподвижно стояли вокруг кровати. Анита сидела рядом с отцом и рыдала.

Элизабет медленно вошла в палату, приблизилась к постели отца, положила руку на худенькие плечи Аниты.

– Папа, – прошептала она.

Только через какое-то мгновение до нее дошло, что она ждет от него ответа. Но отец не отвечал.

Его сердце, в котором она занимала такое большое место, перестало биться.

По всему дому были расставлены фотографии отца. Каждый, кто приезжал в Суитуотер, привозил с собой что-нибудь из еды и его снимок. Все присутствовавшие на поминках вполголоса говорили об Эдварде и отмечали, что Птичка «хорошо держится».

Но как она ни крепилась, нервы в конце концов сдали. Элизабет вышла на заднее крыльцо. Более неподходящее место, чтобы успокоиться, трудно было себе представить. Она так часто сидела здесь с отцом, слушая цикад и его рассказы. Здесь они сидели и после похорон мамы.

– Держись, Птичка, – велела она себе и закрыла глаза.

Вернувшись в дом, Элизабет заперлась в ванной. Она опустила крышку унитаза, села на нее и расплакалась, вспоминая время, которого уже не вернешь.

Когда слез больше не осталось, она с трудом встала, умылась холодной водой, причесалась и пошла в библиотеку, где скрывались девочки и Джек.

Стефани сидела на диване. Она, как всегда, была одета подобающим образом – простое черное платье с длинными рукавами обтягивало ее стройную фигуру. На фарфоровых щеках выступали красные пятна, а в серых глазах затаились слезы.

Джеми специально одеваться не стала. Ссутулившись, она сидела на диване, грива светлых спутанных волос падала ей на лицо. Темно-синее платье было помято, глаза опухли от слез и покраснели.

– Я больше не могу слушать воспоминания о нем, – тихо сказала Джеми, и ее глаза снова наполнились слезами.

Элизабет понимала ее. Все любили отца, и все хотели сказать о нем что-нибудь хорошее. Но каждое слово, словно осколок стекла, глубоко ранило сердце.

Джек поднялся с кожаного кресла, подошел к Элизабет и обнял ее.

– Птичка, как бы я хотел помочь тебе, – произнес он, гладя ее по голове.

Элизабет была признательна ему, но помочь в такой ситуации невозможно.

– Мне легче уже от того, что ты рядом, – сказала она. И это было правдой.

Она прижалась к нему, почувствовала, как ей передается сила его рук.

На какой-то миг ей показалось, что они по-прежнему любят друг друга.