Кристин Ханна
Светлячок надежды
Бенджамину и Такеру, которые каждый день открывают мне истинное значение любви. Моей семье — Лоренсу, Дебби, Джулии, Маккензи, Лауре, Лукасу и Логану. Все вы поддерживаете меня на моем пути, и наши воспоминания. И наконец, моей маме. Мы по тебе скучаем
Пролог
Согнувшись пополам, она сидит в кабинке туалета; на щеках ее высыхают слезы и подтеки от туши, старательно нанесенной несколько часов назад. Ей незачем здесь находиться, тем не менее она здесь.
Скорбь — коварная штука; она приходит и уходит, словно незваный гость, которому невозможно указать на дверь. Она жаждет этой скорби, хотя никогда не признавала ее. В последнее время только скорбь кажется реальной. Она вдруг понимает, что думает о своей лучшей подруге намеренно и теперь, и все последнее время, потому что ей хочется плакать. Она словно ребенок, который расчесывает ранку и не может остановиться, хотя знает, что будет больно.
Она пыталась преодолеть одиночество, на самом деле пыталась. И теперь пытается, пусть и по-своему, но иногда один-единственный человек становится для вас опорой в жизни, не дает упасть, и без его поддержки вы рискуете сорваться в пропасть, независимо от того, сколько у вас осталось сил и с каким упорством вы стараетесь удержаться на краю.
Однажды — очень давно — она шла в темноте по улице Светлячков и в эту худшую ночь в своей жизни нашла родственную душу.
Так все и началось. Больше тридцати лет назад.
Талли-и-Кейт. Ты и я против остального мира. Лучшие подруги навек.
Но рано или поздно все заканчивается, правда? Ты теряешь любимых людей, и нужно найти силы, чтобы жить дальше.
Я должна отпустить прошлое. Попрощаться с улыбкой.
Это будет нелегко.
Она еще не знает, что уже сделала выбор; через несколько мгновений все изменится.
1
2 сентября 2010 г., 22:14
Она чувствовала, что опьянела. Чудесное ощущение, словно тебя завернули в теплое после сушилки полотенце. Но когда она пришла в себя и увидела, где находится, это ощущение исчезло.
Она сидела в кабинке туалета, согнувшись пополам, и слезы высыхали у нее на щеках. Сколько она здесь пробыла? Она медленно встала и вышла из туалета, прокладывая себе путь через многолюдное фойе театра и не обращая внимания на неодобрительные взгляды, которыми ее провожали нарядные люди, пившие шампанское под сверкающей люстрой девятнадцатого века. Должно быть, фильм уже закончился.
На улице она скинула свои лакированные туфли-лодочки и, не обращая внимания на накрапывающий дождь, прямо в дорогих тонких чулках пошла по мокрому тротуару к дому. Кварталов десять, наверное. Она дойдет, да и такси в такое время все равно не поймаешь.
На Вирджиния-стрит ее внимание привлекла розовая вывеска «МАРТИНИ-БАР». Снаружи, у входной двери, стояли несколько человек — курили и болтали, укрывшись от дождя под козырьком.
Поклявшись себе, что пройдет мимо, она все-таки свернула к бару, толкнула дверь и вошла. Проскользнула в темное, заполненное людьми помещение и двинулась прямо к длинной барной стойке из красного дерева.
— Что будете заказывать? — спросил худой бармен с экстравагантной внешностью; волосы у него были цвета мандарина, а металла на физиономии было больше, чем болтов и гаек в отделе скобяных изделий универсального магазина «Сирс».
— Текилу, неразбавленную.
Выпив первую порцию, она заказала еще одну. Громкая музыка успокаивала. После второй порции она принялась раскачиваться в такт музыке. Люди вокруг нее оживленно переговаривались и смеялись, и она на мгновение почувствовала себя такой же, как они.
На соседний табурет сел мужчина в дорогом элегантном костюме. Мужчина был высок и хорошо сложен, со светлыми, аккуратно подстриженными и уложенными волосами. Вероятно, банкир или юрист в солидной корпорации. И конечно, слишком молод для нее. Ему явно не больше тридцати пяти. Интересно, давно он здесь ошивается, высматривая самую красивую женщину в зале, чтобы подкатить к ней? И сколько уже выпил порций — одну или две?
Наконец он повернулся к ней. По выражению его глаз она поняла, что мужчина ее узнал, и это доставило ей удовольствие.
— Могу я вас угостить?
— Не знаю. А что вы можете мне предложить? — Кажется, у нее заплетается язык. Это плохо. И мысли путаются.
Его взгляд скользнул вниз, с ее лица на грудь, потом снова остановился на лице. Откровенный взгляд, лишенный всякого притворства.
— По меньшей мере, выпивку.
— Обычно я не пью с незнакомыми людьми, — солгала она. В последнее время в ее жизни были только незнакомцы. Все остальные — те, кто был ей небезразличен, — забыли о ней. Она почувствовала, что успокоительная таблетка начинает действовать. Или это текила?
Мужчина ласково коснулся ее подбородка, и она вздрогнула. Для того чтобы дотронуться до нее, нужна смелость — в последнее время на это не отваживался никто.
— Я Тони, — сказал он.
Она заглянула в его голубые глаза и еще острее почувствовала груз своего одиночества. Когда ее в последний раз хотел мужчина?
— Я Талли Харт.
— Знаю.
Он поцеловал ее. Губы у него были чуть сладковатыми от какого-то ликера и сигарет. А может, от марихуаны. Ей захотелось окунуться в чисто физическое наслаждение, раствориться в нем, словно карамель. Забыть о том, что все пошло наперекосяк в ее жизни, и о том, почему она оказалась в подобном месте, одна среди толпы незнакомцев.
— Поцелуй меня еще, — сказала она, ненавидя себя за жалобные, просительные интонации. Таким был ее голос, когда в детстве она стояла у окна, прижавшись носом к стеклу, и ждала возвращения матери. «Что со мной не так?» — спрашивала та маленькая девочка у всех, кто соглашался ее слушать, но никогда не получала ответа. Талли протянула к мужчине руки, обняла, но, когда он поцеловал ее и прижал к себе, почувствовала, что из глаз полились слезы, остановить которые она не в силах.
3 сентября 2010 г., 2:01
Талли покинула бар последней. Двери со стуком захлопнулись за ней, неоновая вывеска зашипела и погасла. Начало третьего, и улицы Сиэтла были пусты и безмолвны.
Нетвердой походкой она двинулась к дому по мокрому тротуару. Ее поцеловал мужчина — незнакомый, — и она заплакала. Жалобно. Неудивительно, что он пошел на попятную.
Дождь обрушился на нее, и она мгновенно вымокла до нитки. Ей захотелось остановиться, поднять голову и глотать воду, пока не захлебнется.
Это было бы неплохо.
Ей показалось, что дорога домой заняла несколько часов. Добравшись наконец до дома, Талли проскользнула мимо швейцара, стараясь не встречаться с ним взглядом. А в лифте увидела свое отражение в большом зеркале.
О боже!
Ужасный вид! Темно-рыжие волосы — их уже пора подкрасить — напоминали воронье гнездо, тушь оставила следы на щеках.
Двери открылись, и Талли вышла из лифта. Ее шатало, и дорога до двери в квартиру показалась ей бесконечной, а ключ в замочную скважину удалось вставить лишь с четвертой попытки. Когда она наконец открыла дверь, голова у нее кружилась и боль вернулась.
По пути из столовой в гостиную Талли наткнулась на журнальный стол и едва не упала. В последнюю секунду ее спас отчаянный бросок к дивану. Облегченно вздохнув, она опустилась на пухлые белые подушки. Столик перед ней был завален почтой. Счета и журналы.
Она откинулась на подушки и закрыла глаза, размышляя о том, во что превратилась ее жизнь.
— Будь ты проклята, Кейти Райан, — прошептала она, обращаясь к лучшей подруге, которой больше не было рядом. Одиночество просто невыносимо. Но лучшая подруга умерла. Мертва! Вот с чего все началось. С потери Кейт. Неужели это так трагично? Талли начала оплакивать смерть лучшей подруги и так и не смогла вынырнуть из глубин скорби. — Ты мне нужна, — сказала она и закричала: — Ты мне нужна!
Тишина.
Голова Талли склонилась на грудь. Спала ли она? Возможно…
Открыв глаза, она затуманенным взором уставилась на груду почты на журнальном столе. В основном рекламная макулатура, а еще каталоги и журналы, которые ее теперь не интересуют. Талли отвернулась, но в последнюю секунду ее взгляд зацепился за фотографию.
Нахмурившись, она наклонилась вперед и сдвинула почту в сторону; под грудой конвертов обнаружился журнал «Стар». В правом верхнем углу обложки помещена ее маленькая фотография. К слову сказать, не самая удачная, не та, которой можно гордиться. Ниже снимка одно-единственное ужасное слово. Наркоманка.
Дрожащими руками она схватила журнал, лихорадочно листая страницы, нашла статью. Снова ее фотография.
Статья была короткой, меньше страницы.
ПРАВДА И СЛУХИ
Старение — непростой процесс для любой женщины, находящейся в центре внимания общества, но особенно труден он для Талли Харт, звезды известного в недавнем прошлом ток-шоу «Подруги». Мара Райан, крестная дочь госпожи Харт, дала эксклюзивное интервью нашему журналу. Мара Райан подтверждает, что пятидесятилетняя Харт в последнее время сражается с демонами, преследовавшими ее всю жизнь. По словам мисс Райан, в последние насколько месяцев Харт «с пугающей быстротой набирает вес», а также злоупотребляет алкоголем и наркотиками…
О боже… Мара?!
Предательство причинило ей такую боль, что стало трудно дышать. Талли прочла статью до конца и выронила журнал из рук.
Боль, которую она усмиряла столько месяцев и лет, вырвалась из заточения, и теперь Талли погружалась в такое темное одиночество, какое прежде ей было неведомо. Впервые в жизни она даже не могла представить, как выкарабкается из этой ямы.
Она с трудом поднялась на ноги и протянула руку за ключами от машины. Перед глазами все плыло.
Больше она так жить не может.
2
3 сентября 2010 г., 4:16
Где я?
Что случилось?
Я делаю несколько неглубоких вдохов и пытаюсь пошевелиться, но тело не слушается, даже пальцы рук.
Наконец мне удается открыть глаза. В них словно насыпали песок. В горле пересохло, так что я даже не могу сглотнуть.
Темно.
Рядом со мной кто-то есть. Или что-то. Оно грохочет — похоже на удары кувалды о металл. Вибрация сотрясает позвоночник, заставляет стучать зубы, отдается болью в голове.
Звук — скрежет и хруст металла — окружает со всех сторон. Он внутри меня, рядом со мной, снаружи — словно разлит в воздухе.
Удар, потом скрежет. Удар, потом скрежет.
Боль. Я чувствую, как она пронзает меня. Невыносимая, мучительная. И как только я чувствую и осознаю ее, все остальное перестает существовать.
Боль и приводит меня в чувство: голова буквально раскалывается, боль пульсирует в руке. Внутри у меня что-то сломано. Я пытаюсь пошевелиться, но от невыносимой боли теряю сознание. Очнувшись, повторяю попытку; воздух с хрипом вырывается у меня из груди. Я вдыхаю запах собственной крови, чувствую, как она течет у меня по шее.
Помогите! — Я пытаюсь позвать на помощь, но мою слабую попытку поглощает тьма.
ОТКРОЙТЕ ГЛАЗА.
Я слышу этот голос и чувствую огромное облегчение. Я не одна.
ОТКРОЙТЕ ГЛАЗА.
Не могу. Не могу сделать даже этого.
ОНА ЖИВА.
Тот же голос, на этот раз крик.
НЕ ШЕВЕЛИТЕСЬ.
Тьма вокруг меня смещается, колеблется и снова взрывается болью. Шум — что-то среднее между визгом пилы, вгрызающейся в древесину, и криком ребенка — наступает на меня со всех сторон. В темноте вспыхивают огоньки, похожие на светлячков, и при мысли о них мне почему-то становится грустно. Я устала.
РАЗ-ДВА-ТРИ — ВЗЯЛИ.
Я чувствую, как меня тянут и поднимают чьи-то холодные, невидимые во тьме руки. Я кричу от боли, но крик мгновенно затихает — а может, он звучит только у меня в голове.
— Где я?
Я ударяюсь обо что-то твердое и снова кричу.
ПОРЯДОК.
Я умираю!
Эта мысль обрушивается на меня так внезапно, что становится трудно дышать.
Я умираю.
3 сентября 2010 г., 4:39
Джонни Райан проснулся с тревожной мыслью: «Что-то случилось». Он сел и огляделся.
Смотреть было не на что — все как обычно.
Он в своем доме на острове Бейнбридж, в кабинете на втором этаже. Опять заснул за компьютером. Проклятие того, кто работает дома и один воспитывает детей. Днем времени на все не хватает, и приходится красть часы у сна.
Он потер усталые глаза. На мониторе компьютера рядом с ним застыло пиксельное изображение: уличный мальчишка сидит под мерцающей неоновой рекламой с сигаретой в руке, выкуренной почти до самого фильтра. Джонни нажал клавишу «Play».
На экране Кевин — уличная кличка Кудряшка — рассказывал о родителях.
— Им все равно, — пожав плечами, сообщил мальчик.
— Почему ты так уверен? — прозвучал голос Джонни за кадром.
Камера поймала взгляд Кудряшки — его глаза пылали болью и гневом.
— Ну, я же здесь, правда?
Джонни просмотрел эти кадры раз сто, не меньше. Он несколько раз говорил с Кудряшкой, но так и не узнал, где парень вырос, из какой он семьи и ждет ли кто-нибудь его вечерами, с тревогой вглядываясь в темноту.
Джонни хорошо знал, что такое родительская тревога, знал, что ребенок однажды может уйти в темноту и не вернуться. Именно поэтому он здесь днями и ночами работает над документальным фильмом о беспризорных детях. Может, если бы он лучше искал, задавал бы ребятам больше вопросов, то нашел бы ее.
Он всматривался в мелькающие на экране кадры. В тот вечер шел дождь, и бездомных ребят на улицах было мало. Тем не менее, когда на заднем плане мелькал женский силуэт, Джонни щурился, надевал очки и пристально вглядывался в экран. Мара?
Ни одна из девочек, с которыми он встретился, пока снимал фильм, не была его дочерью. Мара сбежала из дома и пропала. Джонни даже не знал, в Сиэтле она или нет.
Выключив свет в кабинете, он пошел по темному, тихому коридору. На стене слева висели многочисленные семейные фотографии в рамках с белыми паспарту. Джонни иногда останавливался и вглядывался в снимки, позволяя им увести его за собой, вернуть в счастливое прошлое. А иногда подолгу стоял перед портретом жены, неотрывно глядя на ее улыбку, некогда освещавшую для него этот мир.
Сегодня он не стал задерживаться возле них.
У комнаты сыновей Джонни остановился и приоткрыл дверь. Теперь, прежде чем лечь спать, он всегда так делал: заглядывал к своим одиннадцатилетним близнецам. Узнав, как стремительно может покатиться под откос жизнь, вы стараетесь защитить тех, кто остался рядом. Мальчики были в своих кроватях, спали.
Джонни облегченно выдохнул. Сам того не замечая, он перевел дыхание и шагнул к закрытой двери в спальню Мары. Здесь он не стал задерживаться. Он не мог заставить себя заглянуть в комнату и увидеть остановившееся время — это по-прежнему была комната его девочки, теперь необитаемая, в которой все осталось таким, как в тот день, когда Мара ее покинула.
Джонни прошел в спальню и закрыл за собой дверь. Комната была завалена одеждой, разными бумагами, а также книгами, которые он начинал читать и бросал, собираясь продолжить, когда жизнь войдет в нормальное русло.
По дороге в ванную Джонни стянул с себя рубашку, бросил в корзину для белья и посмотрел на свое отражение в зеркале. Иногда, глядя на себя, он думал: «Не так плохо для пятидесяти пяти», а иногда — как, например, теперь — «Уже?».
Он выглядел печальным главным образом из-за глаз. Волосы чуть длиннее, чем следовало бы, но в черной копне видны лишь едва заметные серебристые пряди. Вечно он забывает постричься. Джонни вздохнул, включил душ и шагнул под тугие струи обжигающе горячей воды, надеясь, что она смоет мрачные мысли. После душа он почувствовал себя бодрым, готовым начать следующий день. Смысла ложиться уже не было. Доспит как-нибудь потом. Он вытер голову полотенцем и натянул старую футболку с изображением группы «Нирвана», найденную на полу гардеробной, и потертые джинсы. Звонок телефона застал его уже в коридоре.
Стационарный.
Джонни нахмурился. На дворе две тысячи десятый год, и на домашний телефон теперь звонят редко.
И уж точно не в пять часов утра. В этот час могут прийти только плохие новости.
Мара!
Он бросился к телефону и схватил трубку:
— Алло?
— Могу я поговорить с Кэтлин Райан?
Проклятые рекламщики! Они что, не обновляют свои базы данных?
— Кэтлин Райан умерла почти четыре года назад. Вы должны вычеркнуть ее из списка контактов, — сдержанно ответил Джонни, ожидая стандартного вопроса: «У вас в семье решение принимаете вы?» Слушая молчание на другом конце линии, он все больше раздражался. — Кто говорит?
— Офицер Джерри Мелоун, полиция Сиэтла.
Джонни нахмурился.
— И вы звоните Кейт?
— У нас тут дорожный инцидент. На карточке в кошельке жертвы в качестве контактного лица при чрезвычайных ситуациях указана Кэтлин Райан.
Джонни присел на край кровати. В мире есть только один человек, у которого контактным лицом в случае чрезвычайной ситуации осталась Кэтлин Райан. Что, черт возьми, она теперь натворила? И кто сегодня хранит контактные телефоны в кошельке?
— Это Талли Харт, да? Управление автомобилем с состоянии алкогольного опьянения? Потому что если она…
— Я не обладаю этой информацией, сэр. В данный момент мисс Харт везут в больницу Святого Сердца.
— Как она?
— Не могу ответить на ваш вопрос, сэр. Вам следует поговорить с кем-нибудь из персонала больницы.
Джонни повесил трубку, нашел по Интернету телефон больницы и набрал номер. Потребовалось не меньше десяти минут, чтобы найти того, кто смог ответить на его вопросы.
— Мистер Райан? — переспросила женщина. — Насколько я поняла, вы ее родственник?
Джонни поморщился. Сколько времени прошло с тех пор, как он просто разговаривал с Талли?
Неправда. Он точно знает, когда это было.
— Да, — ответил Джонни. — Что с ней?
— Подробности мне не известны, сэр. Я лишь знаю, что в данный момент ее везут к нам.
Джонни посмотрел на часы. Если поторопиться, то он успеет на паром в пять двадцать и меньше чем через час будет в больнице.
— Я уже еду.
Он даже не понял, что не попрощался, пока не услышал в трубке гудки отбоя, и отключил телефон.
Потом схватил бумажник и снова взял трубку. Одной рукой он потянулся за свитером, другой набрал номер. Ждать пришлось долго, и Джонни вспомнил, что теперь раннее утро.
— Алло?
— Корин, прости, что так рано, но у меня чрезвычайные обстоятельства. Ты не могла бы забрать мальчиков и отвезти их в школу?
— Что случилось?
— Мне нужно в больницу Святого Сердца. Автомобильная авария. Я не хочу оставлять мальчиков одних, а отвезти их к тебе времени нет.
— Не волнуйся, — сказала она. — Буду у вас через пятнадцать минут.
— Спасибо, — поблагодарил Джонни. — Я твой должник. — Он выбежал в коридор и распахнул дверь спальни близнецов. — Одевайтесь, парни. Живее.
Оба мальчика сели в своих кроватях.
— Что? — переспросил Уильям.
— Мне нужно уйти. Корин заберет вас через пятнадцать минут.
— Но…
— Никаких «но». Вы едете домой к Томми. Возможно, Корин заедет за вами и после футбольной тренировки. Я не знаю, когда вернусь.
— Что случилось? — спросил Лукас, на его сонном лице появилось тревожное выражение. Они знали, что такое чрезвычайные ситуации, эти мальчики, и привычный порядок их успокаивал. Особенно Лукаса. Он весь в мать, заботливый и внимательный.