Две недели вместо обещанные трех дней пролетели словно на одном дыхании, Йен звонил один раз только для того, чтобы сказать, что Луциан стал отменным рыболовом, он каждый день ездит с его отцом на реку, а один раз даже запутался в сетях и чуть сам себя не удушил. Но все обошлось.

— Вот. Никто не звонит. Автоответчик почти пустой.

— Что значит «почти»?

— Марта звонила восемь раз, Алиса — три, — Йен едва заметно скрежетнул зубами, — зачем-то ты ей понадобился… Люси и еще четыре девушки, я не запомнил имен. Они все звонили по нескольку раз… Да! Маме твоей я сказал, что ты в Штатах. Я нашел ее вызов и позвонил сам, чтобы тебе деньги не тратить. У них все нормально. Твоя младшая сестра выходит замуж и уезжает во Фра…

— Я рад за нее. А…

— Я же говорю, больше никто не звонил. Пусто на автоответчике.

Филипп и сам понимал, что Йен прав: без Селин на автоответчике и в жизни действительно пусто, несмотря на три десятка звонков и кучу новостей…

Несколько раз они с Джессикой гуляли просто так, без всякого предлога и железного повода, чтобы остаться вдвоем после работы. В середине ноября в Нью-Йорке установилась тишайшая погода: солнечная, теплая, ласковая. Словно природа замерла в последнем реверансе перед началом настоящих холодов.

Филипп и Джессика бродили по огромному парку и как всегда говорили ни о чем. Джессика была первая женщина, с которой он мог говорить ни о чем. Так же как и обо всем. С ней вообще можно было все. Она была словно его второе я. Даже линии на ладонях у них были схожи. Впрочем, линии они рассматривали очень осторожно и, возможно, ошибались…

Дело в том, что между ними, с виду в общем-то взрослыми людьми, существовала одна детская причуда. Они не прикасались друг к другу совсем, даже случайно. И в этом была своеобразная, возбуждающая, загадочная игра. После первого вечера, когда Джессика пыталась взять его за руку в ресторане, Филипп ни разу не почувствовал на себе ее прикосновение хотя бы через одежду. Они в прямом смысле слова держались на расстоянии, а однажды, нечаянно задев Филиппа концом своего шарфа, который закидывала на плечо, Джессика очень долго извинялась и краснела…

Сегодня почему-то все было не так. Сегодня, уходя с работы, он подал ей пальто, смело разгладив его на плечах, и несколько секунд они стояли замерев: он — сзади, осторожно дыша в ее гладкие волосы, а она — впереди, блаженно закрыв глаза. Гардеробщик кашлянул и положил конец этому волнующему моменту.

Филипп и Джессика пошли к дверям, в которых оба тут же запутались, потому что попытались выйти через крутящееся стекло, отполированное до состояния полной невидимости. Или это они ничего не видели, по крайней мере Филипп — точно. Он ничего не видел из-за горячих, пульсирующих точек перед глазами, из-за волнующего стука в висках. В конце концов, оба поняли: между ними начинает происходить неизбежное.

А в парке Филипп небрежно, словно так и было надо, взял ее за руку и на некоторое время не мог слышать собственных слов: до того громко и гулко стучало в голове… А она улыбалась и как будто манила его за собой, забегая вперед и не отпуская его вытянутой руки. И в какой-то миг, когда они резко приблизились друг к другу, так что полы ее широкого пальто обняли и опутали ноги Филиппа, их лица стали совсем-совсем близко. И Филипп улыбнулся яркой вспышке: он снова обнимает Селин! Да! Это ее щуплые плечи, это ее светлые волосы оттенка серебристого дождя… Это ее глаза — серые и какие-то удивительно ясные и чистые… И Джессика не выдержала:

— Да, наверное, это сильно неприятно.

— Что? — машинально спросил он, глядя сквозь нее.

— Неприятно обнимать меня, когда мечтаешь о Селин.

Он замотал головой, словно просыпаясь:

— Нет-нет… Нет. Ну что ты!

Но она уже тоскливо отвернулась, сжимая кулаки в карманах:

— Пойдем отсюда.

— Почему?

— Потому, что мне тут слишком хорошо. Потому, что тут нет посторонних глаз. Потому, что мне… Неужели ты настолько слеп? Мне хорошо с тобой!

Филипп долго молчал. Удивительно, до какой степени перевернула его жизнь маленькая Селин, если он забыл, что в таких случаях нужно говорить женщинам. А ведь был большой знаток! С трудом собрав волю и остатки остроумия, он улыбнулся, разворачивая ее к себе за плечи:

— Вот что, Джессика. Я понимаю, что вина моя безмерна. — Он очаровательно улыбался и вдруг увидел: она начала прощать. — Но чтобы я мог как следует искупить ее перед тобой, позволь мне пригласить тебя на танец.

— На танец?

— Да. Видишь ли, я немного замерз, мне хочется потанцевать с хорошенькой девушкой, чтобы согреться…

— Где же ты возьмешь хорошенькую девушку? Ума не приложу! И где ты возьмешь музыку? — Джессика внимательно смотрела на него, пытаясь подыграть.

— Как! Ты не слышишь музыки? — Филипп осторожно развернул ее за плечи к себе.

Она потянулась к нему и закрыла глаза.

— Теперь слышу.

Ему казалось, что он танцует с Селин. Ему казалось, что он обнимает Селин. Ему казалось, что его губы целуют Селин… Филипп резко отстранился:

— Что ты делаешь?

— Целую тебя. Разве тебе неприятно?

— Приятно, но…

— Забудь ты про нее! Ты мне нравишься, Фил! — В глазах Джессики полыхало дикое пламя ревности. — Очень сильно нравишься! Ты что, слепой?

— Нет, не слепой, — обреченно ответил он.

— Ты — мой мужчина, я чувствую это.

— Как такое может быть?

— Не знаю, но когда ты остановил меня на улице и… Я поняла: вот оно!

— Джессика!

— Филипп! Милый мой. Господи, но у меня никогда не было такого. Я… Я уже не юная дурочка, кое-что понимаю.

— Не юная? Сколько же тебе? — Он спохватился. — Извини, это, конечно, такой вопрос…

— Чушь. Это нормальный вопрос. Мне двадцать девять.

— Двадцать девять? Тебе двадцать девять?

— А что такого?

— Ничего. Мне тоже двадцать девять.

— Вот видишь! Даже это у нас сходится!

Филипп пропустил мимо ушей последнюю реплику.

— А ей — восемнадцать. А выглядите вы одинаково.

Лицо Джессики почему-то перекосило.

— Жалко я тогда до тебя не доехала!

— Джессика! Что ты такое говоришь?

— Да, если бы этот пьяный идиот нас не перепутал, ты бы стал моим! — В ее голосе появились слезы.

— Джессика!

— И не знал бы свою дурацкую Селин, которая тебя бросила!

— Прошу тебя.

— Да! Бросила! Бросила!

— Джессика, успокойся.

— Черт бы побрал эту хитрую бестию!

Он резко убрал руки с ее спины и отступил назад. Голос его был тихим:

— Никто. Никогда. Не смеет при мне оскорблять Селин. Приятного вечера. — Он отвесил галантный поклон и ушел из парка.

А она молча плакала, глядя ему вслед.

6

Филипп едва дошел до конца аллеи, и тут ему стало стыдно. Между прочим, вечер на дворе. А Джессика — такая красивая и несчастная — осталась в парке одна. Он попробовал вернуться, но у пруда, где они «танцевали», ее уже не было. Он поискал в окрестностях, по тропинкам, среди ярко-красных кустов, но тоже безрезультатно. Позвать по имени ему почему-то не пришло в голову. Немного пометавшись под сумеречными деревьями, Филипп снова вышел на широкую аллею, ведущую к воротам, и уселся на скамью.

С каждой минутой стыд и раскаяние отступали, вместо них рождались другие мысли. Да, возможно он поступил некрасиво. Но с другой стороны — что он такого сделал? Джессика позволила себе недопустимое — оскорбить Селин. А этого он не простит никому.

Интересно, а почему он решил никому не прощать? Почему взял на себя роль ее ангела-хранителя и защитника от всех бед? А она-то сама его об этом просила?

Филипп схватился за голову и, поставив локти на колени, несколько минут сидел в такой «горестной» позе, размышляя над своей смелостью. Ведь по сути дела, он делает то же самое, что и Джессика. Он любит Селин и хочет преследовать ее всюду. Только у него ничего не получается, потому что Селин не так-то просто поймать. А у Джессики он как на ладони, да еще и зависим от нее.

— Какой бред! — в сердцах воскликнул он. — Я, взрослый человек, учредитель и владелец фирмы, завишу от какой-то секретарши! Послать к черту этих американцев!

— Вот именно! — раздалось с соседней лавочки. — Ведите себя строже со своими подчиненными.

Филипп повернул голову вправо и увидел чудесного старичка с белой бородой и клюшечкой, ни дать ни взять — сказочный джинн. Несколько минут Филипп смотрел на него и хлопал глазами. Ему захотелось честно спросить: «Вы — мой глюк?» Но старичок замотал головой, как будто прочитав его мысли:

— Я, молодой человек, случайно явился свидетелем той сцены, которая произошла на берегу.

— То есть?

— Я видел, как вы обидели девушку. А она, между прочим, плакала, глядя вам вслед.

— И… и, простите, что?

— И ничего. Вам должно быть стыдно.

— А мне и стыдно.

— Не за это.

— А за что?

— За то, что вы лукавите с ней. Вы думаете о другой.

Филипп слегка отодвинулся на дальний край скамьи. Теперь ему придется выслушивать докучливые нотации сумасшедшего.

— Может быть, вам… не надо принимать так близко к сердцу мои проблемы?

— Не надо лезть в чужую душу, если вы не уверены, что останетесь там надолго! Вот что не надо!

— Что-о?

— Вы имели неосторожность подать ей надежду этим приглашением на танец.

— Вы подслушивали!

— А на самом деле сделали это по своей донжуанской привычке! Вы хотели ее утешить, а вместо этого сделали ей еще больнее!

— Да что вы себе позволяете?!

— А вы вообще знаете, что такое танец?

— Нет. Надеюсь, вы…

— Что такое танец по своей сути? Вы это знаете?

— Не знаю!!!

— Это прелюдия любви.

— Что?

— Да-да. Прелюдия любви. Вам не хватает любви, молодой человек. И вы стараетесь заменить одно другим. Одну девушку другой. Это нечестно.

— Да вы с ума сошли!

— Да. И уже давно.

Филипп поморщился:

— Послушайте, вы мне надоели и рискуете попасть в полицию.

— Меня никто не тронет. Я — городской сумасшедший, и полицейские это знают. А вы — рискуете потерять свое счастье.

— Почему?

— Знаете поговорку про журавля в небе и воробья в руках?

— Синицу.

— Точно. Откуда знаете?

— От прабабки.

— Отлично. Вот мне показалось, что это — про вас.

Филипп немного помолчал, отдавая должное проницательности сумасшедших.

— И что же мне выбрать?

— Вы хотите получить совет от меня?

— Ну раз уж вы во все влезли…

— Я не дам вам совета.

— Почему это?

— А за следующим — вы снова прибежите ко мне?

— Так какого черта вы пудрите мне мозги?

— Просто так.

— Я не совсем вас понимаю.

— Это неудивительно. Я же сумасшедший. — Старичок встал с лавочки, смешно опираясь на палку. Сделав несколько шагов, он обернулся:

— Но я бы не гонялся за журавлями. Это опасно.

— Да?

— Высоко взлетев, можно упасть и разбиться. К тому же журавли никогда не становятся ручными. Впрочем… выбирать все равно вам.

После этого старичок прошаркал к центральным воротам и проворно влез в такси. А Филипп, словно оглушенный, сидел на скамье еще час или два.

В самом деле, что он может предложить Селин? Оседлую жизнь в доме обувного фабриканта, детей, хозяйство, субботний ужин с его родителями, а воскресный — с ее… И все?

Ей нужно небо, ей нужен целый мир, ей нужно взлетать и падать, а потом — снова взлетать. Иначе — она погибнет.

А Джессика? Да, она, похоже, сильно привязана к нему. Назвать это любовью он пока бы не рискнул, но привязанностью и страстью — вполне возможно. Ей нужен он сам, полностью и без остатка. Нужен таким, какой есть, и она готова принять его всяким. С субботними и воскресными обедами, с неизбежным хозяйством и детьми, с проблемами в бизнесе и ежевечерним пивом с приятелями…

Только одного она не потерпит в своем доме: его мечты о Селин.

В кармане разрывался мобильный.

— Мы сняли трех классных телок! — орал Сеймур, пытаясь перекричать музыку в каком-то баре. — Приезжай! Без тебя — никак.

— Я никуда не поеду.

— Ты что, заболел? Спорим, ты все равно сейчас сюда приедешь?

— Я же сказал — не приеду.

— Тут сидит твоя Джессика и грустит.

Филипп непроизвольно поперхнулся.

— И что? Кстати, почему — моя?

Сеймур захохотал:

— Потому, что весь холдинг знает, как ты каждый день поджидаешь ее после работы. Поэтому и домой не летишь!

— Никого я не поджидаю. Она сама…

— Нехорошо все валить на девушку, Фил. Давай — ноги в руки и дуй сюда.

— А где вы находитесь?

Сеймур снова рассмеялся:

— Вот видишь! А говорил «не поеду»! Я же умный, я знаю, чем тебя заманить.

— А ты не врешь?

— Нет. Она уже выпила два коктейля. Боюсь, пока ты приедешь, выпьет все четыре. Так что поторапливайся. Мы недалеко от парка.

— Как называется заведение?

— Кафе «Синица».

— В руках? — машинально переспросил Филипп.

— В каких руках? Нет, просто кафе «Синица».

— Великолепно! Отлично! Синица… Я сейчас буду.

Филипп с трудом открыл тяжелую дверь кафе, напоминавшую бронированный люк в космическом корабле, и тут же понял, почему она такая толстая. После тихой улицы, по которой было разрешено только пешеходное движение, после шелеста парка на него, словно цистерна ледяной воды, обрушились музыка и резкий свет софитов. Он поморщился. Лучше бы назвали «Павлин». Или «Жар-птица».

— О! Здорово, Фил! Ты все-таки пришел! — Сеймур выпрыгнул на него, как черт из табакерки. Интересно, как он вообще смог разглядеть, что кто-то вошел? — Смотри, кто забрел в наш уголок.

Филипп повернул голову и увидел Джессику, которая, судя по всему, уже освоилась в новой компании, состоящей из трех девиц студенческого вида и еще одного молодого мужчины. Неугомонный Сеймур продолжал кричать на ухо:

— Ты не поверишь! Сидим отдыхаем, а потом вижу ее, она ворвалась в этот кафешник, чуть не плакала… Ну я позвал к нам. Вы поссорились, что ли?

Филипп промолчал и, отодвинув Сеймура плечом, направился к столику. Джессика заметила его и удвоила усилия по обольщению приятеля Сеймура. Весь ее вид говорил: «У меня нет абсолютно никаких проблем!». Сеймур выразительно пожал плечами: мол, я не виноват и вообще не понимаю, что происходит.

Филипп сел напротив, принялся спокойно пить коктейль, удивляясь только одному: неужели она действительно сильно влюблена, если устраивает такой примитивный спектакль? Ведь любому постороннему человеку, даже вот этим трем студенткам (он покосился на ближайшую, которая уверенно держала его колено), сразу стало ясно, для кого девушка так старается.

Он усмехнулся. Человеку почти тридцать лет, а играть в любовь совсем не умеет. Какое-то тепличное растение, эта Джессика. Неужели ее никогда раньше не отвергали мальчики?.. А вот Селин сейчас так не сделала бы. Она, наверное… Филипп с силой зажмурил глаза. Селин так не сделала бы. Просто она никогда не окажется на месте Джессики. Потому что ой ни за что не уйдет от нее в парке. Он вообще не отпустит ее ни на минуту. Все дни и ночи. Всегда.

— Слушай, ты! Проснись! Эй, Филипп, что с тобой?

Он открыл глаза и увидел, что одна из девиц стоит перед ним. Он так и не запомнил имени и мысленно стал звать ее Студенткой. Она вытащила его на танцпол, извиваясь словно питон, прижималась и висла на шее. К тому же танец был быстрый, а весила она немало. На свое счастье Филипп владел начальными навыками балетного искусства и сейчас ему пришлось их вспомнить.

— Ну ты даешь! — взвизгнула Студентка ему на ухо, когда он в очередной раз закрутил ее за руку и успел поймать у самого пола. — Где ты этому всему научился?

— Еще в детстве. Я уже почти все забыл.

— А может, ты меня научишь? Ну как-нибудь встретимся и будем… танцевать?

— Может быть. Очень даже может быть.

Грудь ее была мягкой и упругой, спина податливо изгибалась, и, поймав Студентку в очередном па, Филипп почти коснулся губами ее губ. Доли секунды оба размышляли, стоит им целоваться или пока нет. Джессика, которую тем временем кружил Сеймур, больно задела его локтем.

— Извините!

Сеймур послал ему еще один безумный извиняющийся взгляд и снова пожал плечами. Филипп отступил от Студентки.

— Твоя девчонка? — с пониманием спросила та.

— Типа того.

— Ревнует?

— Наверное.

— Вы оба сидите как отмороженные. Только мне показалось, что это она грезит о тебе, а ты как будто перед ней провинился… Я не сильно вам все испортила?

— Нет, что ты.

— И мы можем как-нибудь заняться… мм… танцами?

— Разумеется.

Филипп, не вполне осознавая, что делает, поцеловал ее в щеку и, чуть задержавшись у лица, прошептал цифры своего телефона. Это был скорее привычный жест из прошлого. Ни к чему не обязывающий и ничего, впрочем, не скрывающий: да, ему понравилась девушка, и он хочет с ней разочек… встретиться. Не более того.

За их столиком повисло скорбное молчание. Все смотрели, как Филипп милуется со Студенткой. Даже Сеймур почему-то был мрачен. Может, он сам положил на нее глаз? Музыка стихла, диджей колдовал над пультом, по залу расползался ровный гул голосов.

— Послушайте, друзья, — наконец не выдержал Сеймур, — может, не стоит разбивать компанию и нарушать чужие планы?

Филипп почувствовал, что дело грозит закончиться скандалом. Или хуже того — дракой. Как-то незаметно рядом появилась Джессика, молча взяла его за руку и притянула к себе. В это время на сцену вышла шикарная девица и запела что-то очень — соблазнительное, медленное, низким, будоражащим воображение голосом. Как у Селин… Филиппу стало тошно. Он почти не заметил, как Джессика взяла его за руку и вывела на танцпол.

Ну почему? Ну почему так? Почему, когда эта красивая и замечательная девушка пытается быть ему ближе, перед глазами, словно бдительный часовой, все время встает Селин? Она как будто ревнует. Не видя его и в общем-то не испытывая привязанности, она все время мешает ему сблизиться с другими женщинами.

У Филиппа уже начались эротические кошмары, потому что раньше он имел частый и регулярный секс не реже одного раза в два дня (а чаще — несколько раз в сутки), а в последний раз он занимался любовью с Селин. И было это две недели назад. Организм настойчиво требовал самовыражения хоть с кем-нибудь. Но душа так же настойчиво не принимала суррогата.

В это время голос девицы заложил, красивый лирический поворот, а руки Джессики прошлись по его спине… Филипп почувствовал легкое шевеление в брюках. Джессика молчала. Она просто нежно прижималась к нему, положив голову на грудь. Филипп тоже ничего не говорил, осторожно обнимая ее за талию.

А песня была, прямо сказать, заводная. Нет, она не звала пуститься в пляс, но, следуя ее медленной, волнующей мелодии, в душе Филиппа поднималось мощное возбуждающее томление. Возбуждало оно не резко, но очень глубоко и основательно. И вообще он не мог понять, что происходит: сердце рвется ввысь, душе не хватает воздуха и места в груди… Ему хотелось, чтобы выросли крылья, взлететь и пробить головой высокий купол этого странного клуба. Как журавль в небе! Или… как синица?

— Джессика.

— Что, Филипп?

— Ты прости меня, дурака. Это пройдет. Надеюсь, что пройдет.

— Думаешь, мне стоит подождать?

— Думаю. Джессика, да, тебе нужно подождать. — Филипп нежно держал ее лицо обеими ладонями.

Песня закончилась, на сцене начинался долгожданный стриптиз, на них никто не обращал внимания.