Змий сидел на деревянной скамье в царственной позе. Вокруг его бедер было обмотано полотенце. Один конце волочился по полу.

— Не могу ее из головы выбросить! — заметил Змий, подставив кулак под голову. — И что я в ней нашел?

«Проверь его!», — появилась надпись, пока я жалась с веником в углу бани.

Вспомнилась мне бабушка одного моего хорошего знакомого с детской моральной травмой на всю жизнь! До двенадцати лет добрая бабушка сама его мыла.

— Иди сюда, дитятко малое! Вот тебе мыло щипучее, да веник кусучий! — прокашлялась я, сжимая в руках обычный веник. — Мой хорошо, а то пойдешь на горшок, станешь пристраиваться, а он и отвалится! Микроб его сгрызет, от грязи отпадет! Да не плачь ты, бабушка пришьет! Оторвет от елки бабушка иголку, обратно пришьет, до свадьбы заживет!

В бане царила тишина.

— Это верхнему, — прокашлялась я, чувствуя, что мне становится ну очень душно. — Мойся Змий- полоскун, по бабам потаскун!

Он прилег на скамью, пока я смотрела на внушительные «крылья» торса.

— Эх! — вздохнула я, зажмурившись и опустив на него обычный веник. Мне хотелось выть.

— Знала бы ты, как я хочу ее, — послышался голос Змия. — Мир сжечь готов, лишь бы ее заполучить! А может, и правда, сжечь? А? Ягиня? Сжечь, похитить, запереть в своих палатах…

— Взять силой захотел? — встали дыбом мои седые волосы.

— Осторожней, Яга со словами! С кем ты меня ровняешь? С Иваном Дураком, который ничего, кроме как косу девичью на руку намотать, не может! — вспыхнул Змий, резко поднявшись. — Чтобы силой девку брать, ума много не надо! Пусть девок обижают те, кто мужика обидеть не могут! Я весь мир обидеть могу. Так что мне с той девки? Что котенка обидеть. Я богатырей валил. А тут девка.

Змий посмотрел на меня, убирая красивое мокрое кольцо золотых волос со щеки.

— Во мне мощи — дубы вековечные вырывать да стены крушить, — продолжал он, глядя на меня, как на идиотку. — А я всю силу да мощь на девку обрушить должен? Девок, Ягиня, любить надо. Руки мужику зачем? Не затем, чтобы на женщин поднимать. Затем, чтобы женщин на них поднимать.

— Говорят, ты губишь их, — осторожно заметила я, вспомнив обрывки разговоров.

— Я гублю? — рассмеялся Змий. — Нет, карга. Губят их речи мои ласковые. Кудри мои золотые губят. Глаза мои змеиные — погибель девичья. Это все они, окаянные. А я здесь совершенно не при чем!

— Ты, — проскрипела я. — Своих маньяков прибери! Губителей не распускай! А то парить тебя неудобненько!

Мне очень хотелось засунуть ему веник и, не дожидаясь, пока система обнаружит новое устройство и установит драйвера, дать деру куда глаза глядят! Но я мужественно боролась с этим соблазном.

«Блины!!!», — появилось прямо перед глазами. Я поспешила в избу, выдыхая так, словно смерть сопела мне в ушко.

На скамье лежала чистая одежда, а передо мной снова появилось слово «блины». Я подошла к печке, заглянула в нее и вынула сковороду. Тесто стояло в кадушке. Я кое- как ляпнула его на сковородку, отправив в жаркую печь. Обычно, когда я собираюсь что-то печь или запекать, я смеюсь дьявольским смехом и чувствую себя Люцифером, поджаривающим грешников.

Конец ознакомительного фрагмента