Габриэль вернул ей паспорт. Марина положила трубку.

— Ну, тогда отдыхайте. Ваша комната на втором этаже. А мы на третьем. Если что-то понадобится, пожалуйста, не стесняйтесь, дайте знать.

— Доброй ночи, не беспокойтесь.

Она снова попыталась дозвониться до сестры, но номер Анны все еще был занят. Марина оперлась локтем о стойку. Можно подождать или пойти наверх, принять душ, согреться и повторить попытку позже.

Комната с каменными стенами оказалась маленькой и уютной, на кровати лежало толстое белое одеяло. Она пощупала радиатор отопления, который начал нагреваться. Сняла рюкзак с плеч и присела на кровать. Прошло более сорока восьми часов, как она покинула Афарскую пустыню. На пути из Аддис-Абебы во Франкфурт удалось поспать всего пару часов, а у Лауры — лишь пять часов. Она чувствовала себя измотанной.

Открыла рюкзак и достала косметичку. Вошла в ванную, включила душ, расплела косу и разделась. Горячая вода обильно скользила по телу, принося такое же наслаждение, как и струйка холодной воды, при помощи которой она пыталась убавить жар пустыни… Насколько же иным был здешний мир! Марина намылила волосы натуральным медовым мылом, которое купила на рынке в Аддис-Абебе, и осторожно распутала их. Выходя, завернулась в широкое мягкое полотенце и надела старую футболку Матиаса с эмблемой Свободного университета Берлина. Наконец, накрывшись одеялом, она решила, что завтра обязательно дозвонится сестре.

Извлекла из рюкзака черный фирменный блокнот «Молескин», погладила его и открыла на последней странице [Слева написано по-испански: «Я по тебе скучаю», а справа — эта же фраза по-немецки. На следующей строчке: «Пекарня», и напротив — то же слово по-немецки.].

Марина закрыла глаза, думая о Матиасе, но она не умела засыпать безмятежно, не размышляя о происходящем в ее жизни. И, сама того не желая, вспомнила последний месяц, проведенный с Анной. Перебирала по дням тот неожиданный и роковой поворот, прервавший их отношения четырнадцать лет назад… Марине было тридцать два года, Анне — тридцать четыре.

— …Тебе срочно звонят из Испании! — воскликнула медсестра-афроамериканка, распахнув дверь. Марина, присутствовавшая при очень сложных родах близнецов в больнице Пенсильвании, испугалась. Она посмотрела на доктора Шермана, который кивнул, отпуская ее. Мигом сорвала окровавленные латексные перчатки. Срочный звонок? Из Испании? Анна? Было четыре утра. Она бросила перчатки в мусорное ведро, захлопнула дверь и помчалась по коридору, лавируя между медсестрами и пациентами на носилках. На ресепшене схватила телефонную трубку.

— Да?!

— Марина, это Анна. Ты не поверишь, но я забеременела!!!

Марина была готова ее убить. Да, в тот момент она бы прикончила собственную сестру. Анна наивна, проста, эгоистична, и Марина, скрывая гнев, поздравила ее с известием, которого сестра ждала десять лет и которое, конечно, сделало ее безмерно счастливой. Единственное желание сестры в жизни: быть женой и исполнить мечту — стать матерью. Марина простила ей свой испуг, понимая страстное желание поделиться новостью.

— Я буду рожать в начале июня. И хочу, чтобы ты провела последний месяц моей беременности со мной. Не откажи, пожалуйста.

Марина не ответила. Более полутора лет она трудилась над докторской диссертацией на тему рака шейки матки у североамериканских женщин. Тяжкие полтора года, на протяжении которых, жертвуя часами сна, она совмещала профессию гинеколога в пенсильванской больнице с углубленной исследовательской работой, нацеленной на получение докторской степени. И вот 15 июня Марина должна защищать диссертацию перед ученым советом Университета имени Перельмана. Дата, назначенная год назад и не подлежащая переносу.

— Марина, что с тобой?.. Пойми, если бы мама или папа были живы, я бы тебя не упрашивала.

Эта фраза сестры надломила ей душу. Несмотря на разделявший их Атлантический океан, Марина четко представила свою сестренку, очень боязливую с детства. И чересчур опекаемую родителями.

— Анна, я же говорила тебе, что готовлю докторскую, чтобы стать профессором в университете… У меня устный экзамен пятнадцатого июня, а если его отложить, то мне придется ждать целый год, чтобы снова назначили дату… Так что вечерним рейсом пятнадцатого я вылечу в Испанию и буду рядом с тобой.

— А я уже рожу, Марина. Хочу, чтобы ты сопровождала меня при родах. Ты должна быть близко.

— Но с тобой же будет Армандо.

— А я хочу, чтобы была ты.

Марина пообещала дать ей ответ на следующий день. Той ночью Марина, в своей квартире в центре Филадельфии, прижавшись к груди научного руководителя, друга и любовника, доктора Шермана по имени Джереми, попросила у него совета. Потребовались огромные усилия, чтобы подготовить докторскую диссертацию, пятьсот пятьдесят три дня исследований в тиши библиотек и написания двухсот пятидесяти семи тысяч слов, излагающих трудоемкую диссертацию, пятьсот пятьдесят три дня подготовки к устной защите перед ученым советом! Университет имени Перельмана! Слишком много времени и чересчур большие усилия, чтобы отложить заветную цель еще на год.

— Докторская степень годом раньше или годом позже… какая разница? — рассуждал Джереми, поглаживая ее волосы. — Я уже и не вспомню дополнительных усилий, которые прилагал в бесконечные годы учебы. Однако, Марина, до сих пор помню моменты, наполненные счастьем, когда находился с моими близкими. Появление на свет племянницы — одно из таких важных событий в твоей жизни. — Джереми слегка помедлил, прежде чем закончил: — И Нестор хотел бы, чтобы ты ее сопровождала при родах его внучки.

В середине мая Марина вылетела из Нью-Йорка в Мадрид, а из Мадрида на Майорку. Анна и ее огромный восьмимесячный живот дожидались ее с распростертыми объятиями на выходе из аэропорта Пальмы. Анна набросилась на сестру, как всегда, с поцелуями и приторной лаской. А Марина, с ее нежной улыбкой и милыми ямочками на щеках, при свойственной застенчивости, обнимала сестру по-своему, сдержаннее, но любя не меньше.

Им предстояло провести наедине целых три недели. Армандо пребывал в Панаме в деловой поездке, и они могли вольготно расположиться во всем доме своего детства. Марину удивило, что ее шурин так поторопился с командировкой, и в то же время не могла этому не порадоваться.

Они сели в новенький BMW Анны и поехали к огромному каменному дому, в котором прожили всю жизнь и который бабушка Нерея оставила своему сыну Нестору, а он завещал дочерям. И который Марина, великодушно и без колебаний, когда Анна попросила, подарила ей, чтобы та могла счастливо жить с Армандо, поскольку собственная жизнь устроилась в Соединенных Штатах. Марина больше не считала особняк своим, но почему-то возвращение всегда наполняло ее ностальгией. Отворить ворота в сад, увидеть каменный фасад дома, лимонное дерево бабушки Нереи… По правде говоря, лишь внешний вид возвращал Марину в прошлое. А внутри, когда она переступала порог особняка, он казался ей совсем не похожим на тот, где когда-то жили две сестры. Его полностью отремонтировали: каменные стены покрыли бетоном и окрасили согласно вкусам, заданным испанской элитой; мраморный пол, декор в стиле рококо. Марина никогда не противилась этому, но одна перемена ее раздражала, точнее, огорчала. Кухня, на которой они с бабушкой Нереей месили тесто для хлеба, превратилась в кладовку, захламленную инструментами, химикатами для чистки лодки, шлангами, секаторами, шинами, пластиковыми стульями, и там стоял забытый всеми, покрытый толстым слоем пыли старый сундук отца.

Только в спальне бабушки Нереи сохранилось кое-что от дома ее детства. Там-то они и решили провести вместе три недели, ожидая появления ребенка, и спать в той же кровати, под которой прятались от отца, чтобы не получить прививку от оспы.

Чудесные недели! По утрам они открывали крышу машины и ехали на северное побережье острова, чтобы искупаться в спокойных водах пляжа Ассуссен, на песчаных отмелях Кан-Пикафорт, Сон-Баулó и Сес-Кастетес-де-Капельянс. Одним прекрасным утром изменили маршрут и поехали на восток. Купались обнаженными — втроем, включая не родившегося еще младенца, — в спокойных кристально чистых водах пляжа Эс-Перенгон-Петитс. Они перекусывали не по распорядку, слушали музыку, танцевали и повторяли то, что обещали друг другу каждый год: видеться гораздо чаще, хотя их и разделяет Атлантика.

Глядя в окно «Маленького Отеля Вальдемосы», Марина вспомнила ночь, когда у сестры начались роды: 1 июня она проснулась около пяти утра, умирая от жары. Открыла глаза и посмотрела на сестру, которая мирно спала, положив руки на живот. Она хорошо запомнила, как глядела на нее и чувствовала ее хрупкость и невероятную уязвимость. Анна — ее семья, единственное, что у нее есть, что еще осталось. Она была уверена, что приняла правильное решение: докторская степень может и подождать. Прежде чем заснуть, прикоснулась к животу сестры и поняла, что ребенок готовится выйти на свет божий. Помимо своей воли почувствовала приступ ярости к шурину, который казался безразличным к отцовству и считал, что достаточно звонить жене раз в неделю.

— Прислушивайся к советам моей матушки и звони ей каждый день, — не раз наставлял по телефону Армандо жену.

Но с тех пор как приехала Марина, Анна ни разу не позвонила свекрови. Однако свекровь делала это с религиозной настойчивостью, ежедневно в девять утра. С понедельника по воскресенье. Ее единственным развлечением стала забота о невестке.