«В конце концов, это загадочное наследство станет поводом для нашего воссоединения и твоего возвращения домой».

Последняя фраза вызвала у Марины раздражение. Майорка — не мой дом, сказала она себе, читая послание. Это место, где я родилась и провела часть своего детства. Где жили мои родители и где сейчас осталась только Анна. Нет, теперь это не мой дом. Ничто не связывает меня с островом.

Поскольку у Марины не было ничегошеньки из собственности, ей некуда было податься на Рождество. Не существовало места, где можно отмечать даты, которые обычно празднуют нормальные семьи. Да, деньги на покупку квартиры имелись, но отнюдь не желание владеть четырьмя стенами.

Ее психолог, перефразируя какого-то писателя, однажды изрекла: «Дом — это то место, где тебя ждут». Фраза напоминала о себе днями и ночами. Родители Марины умерли. Имелись дальние родственники, с которыми она почти не общалась. И, конечно, оставалась старшая сестра Анна. Она и некоторые обстоятельства, которые слишком долго их разлучали.

Ощущение привязанности к дому Марина утратила уже в подростковом возрасте.

Она отправилась в дальний путь в четырнадцать лет, и даже сейчас, в сорок пять, все еще была в дороге. Да и работа требовала путешествий. Однако зачем она так стремилась к кочевой жизни? Туда-сюда постоянно, не желая пустить корни. Где же твой дом, Марина? Кто тебя там ждет? Ее огорчала собственная неспособность найти ответ на простой вопрос. А на поиск честного ответа ушли годы. После длительных размышлений она сделала вывод: ее подлинный домашний очаг — весь мир, включая Матиаса. Вот ответ, который она дала сама себе. Он успокоил, да и подтверждался тем, что во всех местах на свете, куда бы их ни заносило, сколь малыми, отдаленными и затерянными ни были эти места, тамошние обитатели всегда ожидали их с распростертыми объятиями.

Хотя она и отыскала-таки сей твердый ответ, сермяжная правда заключалась в том, что отсутствие определенного физического места, вроде собственной Ита́ки [Греческий остров в Ионическом море, который считается родиной легендарного Одиссея. — Прим. перев.], которые имелись у ее друзей, коллег и, конечно, у Матиаса — квартира его родителей на Бергманштрассе, 11, в берлинском районе Кройцберг, — время от времени ее тяготило.

Разумеется, Марина могла выбрать и более привычную жизнь. Безопаснее и стабильнее. Могла остаться на окруженном морем клочке суши длиной сто километров и шириной семьдесят восемь. Вернись она на Майорку, вероятно, вышла бы замуж, как и сестра, за какого-нибудь парня из Королевского морского клуба города Пальмы, как и рассчитывала ее мать. Или, возможно, как хотел ее отец, стала бы работать по своей профессии в отделении акушерства и гинекологии университетской клиники Сон-Дурета в районе Поньенте, муниципалитет Пальмы.

Однако — нет. Теперь она находилась в семи тысячах восьмистах сорока трех километрах от того места, где родилась, в пустыне Данакиль, обнимая любимого мужчину.

И никак не могла заснуть. Повернулась к Матиасу и любовалась им, мирно спящим. Они такие разные; он — типичный европеец, высокий, крупный, настоящий немец. А она смуглая, с черными волосами, ниспадающими на спину, невысокая, крепенькая, истинная испанка. Она погладила его по щеке, заросшей перманентно неопрятной каштановой бородкой. Убрала назад волосы, падавшие ему на лицо, и ее пальцы нежно коснулись гладкой молодой кожи вокруг глаз. Повторяя движение, она вспомнила о своих пока еще робких морщинках, которые начали появляться вокруг глаз. Да, ему тридцать пять. А ей в августе исполнится сорок шесть. Мысль эта встревожила ее на несколько секунд. Но потом она изгнала ее из головы. Обняв его за талию, она почувствовала себя спокойной и счастливой, прижимаясь к прекрасному мужчине, который на десять лет моложе, но любит ее и восхищается ею. Марина закрыла глаза и уснула, наконец. А он инстинктивно прижал ее к своему телу. Вот ее очаг, вот ее дом.

Раздался резкий стук в дверь. Марина спала едва ли час. Она открыла глаза, села, крайне встревоженная. И снова услышала стук. Молча встала с кровати и подошла к двери спальни. Стук доносился снаружи дома. Она прошла через столовую и выглянула в окошко; слишком темно, ничего не разглядеть. Но тут снова постучали, теперь уже слабее.

Она распахнула дверь. На земле в полубессознательном состоянии лежала молодая беременная эфиопка.

— Матиас! — крикнула Марина.

Она присела на корточки рядом с девушкой, которой, как показалось, было не больше пятнадцати лет.

— Все будет хорошо, — сказала Марина по-английски.

Приложила кончики пальцев к запястью девушки.

Слегка нажала. Частота пульса слишком высокая.

Матиас выскочил из спальни и подхватил незнакомку на руки. Круглое пятно крови окрасило бесплодную землю там, где только что лежало тело. Они вбежали в смежный дом, и Матиас уложил эфиопку на носилки. Марина схватила стетоскоп с металлического столика, а Матиас разрезал темно-синюю вуаль, скрывавшую тело молодой женщины. Действовали быстро, молча. Каждый знал, что нужно делать в таких случаях. Эфиопка тоже молчала, закрыв глаза и позволив им выполнить все, что требуется.

Марина поднесла стетоскоп к животу беременной и убедилась, что сердцебиение плода пока что слышится: младенец жив. Она натянула резиновые перчатки, раздвинула ноги юной эфиопки и присела на небольшой деревянный табурет, чтобы осмотреть ее вагину. Как и у всех женщин племени афар, половые органы были изуродованы, а небольшое отверстие, оставленное при инфибуляции [Зашивание влагалища для обеспечения целомудрия женщины. — Прим. перев.], затрудняло выход плода.

Она ввела пальцы во влагалище и ощупала его. Шейка матки сглажена, растяжение — семь сантиметров. Положение плода неправильное. Роды начались, должно быть, более двенадцати часов назад, и плод уже перестал двигаться.

Можно прибегнуть к дезинфибуляции, разрезав шрамы и позволив вагинальным тканям расшириться, чтобы выполнить необходимую функцию, как если бы женщина не была изуродована. Марине надо было решиться, она это понимала. Плод находился слишком высоко, и эфиопка потеряла чересчур много крови.

— Кесарево сечение, мигом. Промедление недопустимо, — обратилась она к Матиасу.

Он взял девушку за руку, ощупал ее вены и подключил капельницу.

— Sëmëwot man nô? — спросил Матиас женщину на языке кучите о ее имени.

Та не ответила.

— Sëme Mathias nô [Я — Матиас.].

— Sëme Marina nô [Я — Марина.].

Молодая женщина закрыла глаза. Она казалась измученной.

— Только не дай ей уснуть, делай все возможное.

Матиас усадил роженицу, и Марина подошла сзади, чтобы сделать инъекцию новокаина. Она наклонила ей спину и надавила на последние позвонки. Ввела обезболивающее в ствол спинного мозга, и они вдвоем осторожно уложили беременную на операционный стол. Им пришлось выжидать двадцать долгих минут, пока подействовала анестезия. Непрерывно разговаривая с эфиопкой на смеси английского и кучите, чтобы она не отключилась, они расстелили несколько кусков ткани на операционном поле ее живота и намазали его йодом. Подготовили скальпель, препаровальные ножницы, кровоостанавливающие зажимы, иглы и шовную нить.

Капли пота непрерывно катились по лбу девушки. Жара достигала градусов тридцати пяти. Марина намочила кусок ткани и провела по лбу роженицы, затем приподняла ее голову и тоже увлажнила. Снова спросила имя и живет ли она в ближайшем городе, есть ли у нее муж… Но та не отвечала.

— Какое имя будет у ребенка? — задала вопрос Марина, жестикулируя, чтобы она поняла.

И снова нет ответа. Эфиопка силилась удержать испуганные подростковые глаза открытыми.

— Она теряет слишком много крови, — встревожился Матиас.

В те минуты, пока анестезия еще не подействовала, Марина держала свои ладони на голове молодой женщины, медленно поглаживая сорок угольно-черных блестящих косичек. Встала перед ней так, чтобы та могла хорошо ее видеть, и, изображая, будто заплетает обеими руками косу в воздухе, дала ей понять, что будущему ребенку нужно точно так же заплетать волосы. И юная эфиопка, поняв ласковые жесты белой женщины, с трудом изобразила губами слабую улыбку.

Скальпель вонзился ниже пупка. Углубляясь, Марина вскрыла подкожные ткани и сделала вертикальный разрез до края лобка. Ножницы. Особенно тщательно она рассекла фасцию [Соединительнотканная оболочка, покрывающая органы. — Прим. перев.]. Ввела свои пальцы и раздвинула ткани, достигнув мышц. Зажим. Точным разрезом разъединила брюшину. Проткнула стенку матки и добралась до мешка с околоплодными водами. Жидкость смешалась с кровью, которая поступала в избытке. Точным движением ввела руку внутрь матки и ощутила, что плацента находится рядом с шейкой матки. Марина коснулась тела плода и сдвинула его на место. Потянув за ножки, быстрым движением извлекла его из полости матки. Появился неподвижный плод. Матиас перерезал пуповину, но младенец никак не отреагировал на только что случившееся перекрытие материнского кислорода.

Марина положила его лицом вниз и несколько раз шлепнула по попке. Тишина. Она предприняла новые попытки. Взяла его за шейку, приподняла и снова наклонила. Неподвижность, молчание. Марина сняла перчатки, положила плод на стол и слегка запрокинула ему голову, а другой рукой приподняла подбородок. Добралась до сердца, положив средний и безымянный пальцы руки на грудину младенца, и мягко, ритмично и быстро нажала пять раз.