Разумеется, я не соскакиваю и не сжимаю. Судя по тому, как Себастьян стиснул руль велика, это признание его смущает. В душе у меня вспыхивает надежда. Так мы и выдаем себя — невольным смущением, реакцией, которую не скрыть. Отчасти поэтому страшно жить здесь, раскрыв свою сексуальность лишь самым близким. За порогом дома я могу выдать себя, скривившись от слова «педик», или слишком пристальным взглядом, или неадекватным ответом на дружеское объятие другого парня.

Ну, или переживаниями из-за того, что Себастьян решил ко мне заглянуть.

Наверное, это просто мое мнение; просто видение ситуации, окрыленное моими надеждами, но мне все равно хочется спрыгнуть с палубы и взять Себастьяна за руки — хватит уже держаться за велосипед!

Вместо этого я откалываю шутку:

— Значит, с тем, что я лентяй, ты согласен? Ладно-ладно!

Себастьян заметно расслабляется и отпускает руль велика.

— Ничего такого я сказать не хотел. Я только…

— Может, прекратишь умничать и поможешь мне?

Себастьян опускает велик на землю и, сняв куртку, на удивление легко забирается на прицеп, потом на корму катера.

— Ну вот, теперь ты понимаешь, в чем суть служения.

Я знаю пару хороших шуток про службы и служение, но вовремя прикусываю язык.

Себастьян подбоченивается и оглядывает катер.

— Ну, что нужно делать?

— Вытащить сиденья и содрать старую обивку. Ах да, еще отскоблить липкий слой. Что, уже сожалеешь о своем великодушии? — Я вручаю Себастьяну перчатки и позволяю себе поглазеть на него ровно три секунды. Он опрятен до безупречности, а еще много времени проводит на свежем воздухе: кожу позолотило солнце.

— Зачем ты даешь перчатки мне? — спрашивает Себастьян, отталкивая их.

— В гараже есть еще одна пара.

Себастьян согласно кивает, я спрыгиваю на землю и перевожу дыхание — медленно иду к гаражу и обратно. Если бы я слушал маму, то не упустил бы шанс расставить точки над i, объяснить, что, хоть Себастьян и знает мой секрет, у нас с ним ничего не выйдет.

«Скоро, — обещаю я себе. — Скоро я с ним поговорю. Наверное».

Мы вытаскиваем из катера второе кресло, скамью, а когда принимаемся за ковер, оба уже в поту, хотя температура вряд ли выше шестидесяти градусов [60 °F = 15,56 °C.] — для февраля это рекорд.

— Не пойми меня неправильно, — начинает Себастьян, — но почему твой отец вешает эту работу на тебя, вместо того… Я не знаю… — Он виновато косится на наш дом. — Вместо того чтобы кому-нибудь заплатить?

Вслед за Себастьяном я смотрю на наш дом. Находится он, пожалуй, в лучшем районе Прово. Здесь у всех красиво изогнутые подъездные аллеи и большие ровные лужайки. Здесь у всех достроенные подвалы, а над гаражами — комнаты для гостей. Да, мои родители хорошо зарабатывают, но транжирами их точно не назовешь.

— Моя мама считает каждый цент, а рассуждает примерно так: «Купить лодку я мужу позволила, но обслуживает ее пусть своими силами».

— Очень в духе моей мамы. — Себастьян крепко хватается за особо неподатливую часть обивки и дергает. В тесном кокпите раздается треск рвущегося материала. — По крайней мере в том, что касается пересчета центов, — уточняет он. — Ее девиз: «Носи, пока до дыр не порвется. Без новинки любой обойдется».

— Пожалуйста, не говори это моей маме! Она на футболке такой девиз напечатает.

Или на наклейке на бампер.

Наконец обивка отдирается — Себастьян выпрямляет спину и швыряет ее за борт. Бабах! — она приземляется на брезент, подняв облако пыли. Тыльной стороной ладони Себастьян вытирает пот со лба.

Силком отрывать взгляд от его торса — самое настоящее преступление.

Себастьян оценивающе смотрит на ободранный кокпит.

— Старый, не старый, а катерок что надо.

— Да уж. — Я встаю и вылезаю на подъездную аллею. Обоих родителей до сих пор нет дома, и пригласить Себастьяна войти суперзаманчиво.

— Выпьешь что-нибудь?

— Да, с удовольствием.

Через гараж Себастьян проходит за мной в дом. На кухне я открываю холодильник, наслаждаясь охлажденным воздухом, хлынувшим мне в лицо, и смотрю, что у нас есть. Папа сейчас в больнице, мама с Хейли уехали по магазинам.

Это радует, но тет-а-тет с Себастьяном ощущается с особой остротой.

— У нас есть лимонад, кола, кола-лайт, «Витаминвотер», кокосовая вода…

— Кокосовая вода?

— Мама любит пить ее после тренировок. По мне, так на вкус она как водянистый крем для загара.

Себастьян встает у меня за спиной, чтобы заглянуть в холодильник, и я забываю, как дышать.

— А на этикетке об этом не пишут… Странно, правда? — Он смеется, и я чувствую, как вибрирует его грудь.

Боже, я в полном раздрае…

— Давай «Витаминвотер», — просит Себастьян, откашлявшись.

Я достаю две бутылки, одну протягиваю Себастьяну, другую, едва он отворачивается, прижимаю себе ко лбу.

— Твой папа — доктор? — спрашивает Себастьян, обводя взглядом кухню. Вот он откручивает крышку и подносит бутылку к губам, чтобы как следует напиться. Мое сердце бьется в такт каждому глотку…

…один

…два

…три.

Себастьян делает вдох, и лишь теперь осмеливаюсь вдохнуть я.

— Да, в клинике Университета долины Юты. — Я снова поворачиваюсь к холодильнику, надеясь, что голос у меня не надламывается. — Перекусить не хочешь?

— Да, пожалуй. — Себастьян подходит ко мне. — Руки можно вымыть?

— Да, да, правильно!

Бок о бок мы стоим у раковины, намыливаем руки и споласкиваем под краном. Мы стукаемся локтями, а когда тянусь за полотенцем, я задеваю Себастьяна бедром. Случайно задеваю, а мысли за долю секунду перелетают от бедер к тазовым костям Себастьяна и к тому, что между ними. Извращенец я полный!

Сообразив, что торчать у раковины и глазеть Себастьяну на бедра нельзя, я передаю полотенце ему и возвращаюсь к холодильнику.

— Бутерброды будешь?

— Да, спасибо!

Я достаю из холодильника мясную нарезку, сыр и так далее, а из посудомойки — тарелки и несколько ножей. Себастьян уселся на кухонный табурет. Через разделочный стол я придвигаю к нему упакованный хлеб.

— Ну, как дела с проектом? — Он разворачивает полиэтиленовую упаковку и выкладывает хлеб на тарелки.

— С проектом?

Смеясь, Себастьян наклоняется вперед, чтобы заглянуть мне в глаза.

— С литературным проектом. С романом для семинара, который ты посещаешь.

— Да, точно… — Мясная нарезка тоже упакована, я должен ее вскрыть, поэтому выигрываю еще как минимум десять секунд. Мне их не хватает. — Все отлично.

Себастьян удивленно вскидывает брови.

— Отлично?

«В последнее время я пишу только о тебе, но тут полный порядок. В неловкое положение я тебя не поставлю».

— Ага. — Я пожимаю плечами, под тяжестью его внимания ни на что четче и внятнее не способный. — Думаю, получается замечательно.

Себастьян отрывает листок салата и аккуратно кладет себе на хлеб.

— Дашь мне еще почитать?

— Обязательно! — вру я.

— Сейчас?

— Нет! — слишком резко отвечаю я. — Не сегодня!

— Можешь приехать ко мне после уроков на следующей неделе, и мы посмотрим, что получается.

«Витаминвотер» застывает во рту. Сглатываю я с огромным трудом.

— Ты серьезно?

— Конечно. Как насчет пятницы?

Он дает мне неделю на вычитку написанного.

— Хорошо.

— Принесешь мне первые несколько глав. — В глазах у Себастьяна вспыхивает огонек.

На редактуру у меня чуть больше пяти дней. Нужно как минимум изменить имена. Возможно, еще перейти от дневниковой формы к более художественной.

Господи, дай мне сил!

Несколько минут мы едим молча — передаем друг другу пакет чипсов, запиваем их кофеиносодержащей — вот безобразие! — колой. Потом Себастьян встает и подходит взглянуть на фотку, прикрепленную к холодильнику.

— Классная фотка! — хвалит он, наклоняясь, чтобы лучше рассмотреть. — Где снимали? Здание просто нереальное.

На фотке я летом после десятого класса, стою перед высокой, сложного архитектурного стиля, церковью.

— Это храм Святого Семейства, он в Барселоне.

Себастьян смотрит на меня круглыми от удивления глазами.

— Ты был в Барселоне?

— Папа участвовал в крупной научной конференции и взял нас с собой. Классно получилось! — Я встаю за спиной у Себастьяна, тянусь ему через плечо, показываю и объясняю: — Все фасады храма совершенно разные. Я у фасада Страстей, самого простого по стилю. Вот в этих башнях, — я показываю на веретенообразные колокольни, тянущиеся к облакам, — можно подняться на самый верх.

— У тебя здесь такое лицо! — Себастьян смеется. — Ты будто знаешь какой-то неизвестный фотографу секрет.

Себастьян так близко, что я вижу крошечную родинку на крыле его носа. Когда он хлопает глазами, я вижу, что его ресницы едва не касаются щек. Так и подмывает рассказать, что во время той поездки я целовался с парнем. Он был у меня вторым. Звали его Дакс, он приехал в Барселону с родителями. Для докторов и членов их семей устроили ужин, а мы с Даксом улизнули от всех и целовались, пока губы не онемели.

Так что, да, я знал секрет, неизвестный фотографу. Хотя несколько месяцев спустя я рассказал родителям про Дакса.

Хочется кивнуть Себастьяну, мол, прав ты, прав, потом объяснить, в чем секрет, и посмотреть на его реакцию. Но вместо этого я вру: