— За что? — наконец спрашивает она.

— За свою невнимательность и рассеянность.

— У нас сложный семестр, — говорит Осси, откидывается на спинку кровати и тянет за нитку, выбившуюся из нижней кромки моих джинсов. — В последнее время и меня лучшей из подруг не назовешь, так что прости.

— О чем это ты? — Я удивленно поднимаю на нее глаза.

— Я знаю, что вы с Себастьяном скорешились, вот и приревновала.

О-па! В голове у меня раздается сигнал тревоги.

Осень сглатывает — получается громко и неловко — и дрожащим голосом поясняет:

— Раньше ты со мной общался, а теперь все больше с ним. Когда разговариваете, вы никого не видите и не слышите. Вот мне и кажется, Себастьян что-то у меня отнимает. — Осси смотрит на меня. — Я чушь порю, да?

По-моему, в груди у меня не сердце, а отбойный молоток.

— Вовсе нет.

Осень краснеет, намекая, что разговор у нас не только о дружбе. Если бы хотела застолбить место лучшей подруги, Осси дерзила бы и кидала понты, а не заливалась краской. Здесь что-то еще. Даже не зная, как далеко зашло у нас с Себастьяном, Осень ощущает, насколько все серьезно. Она догадывается, но подобрать догадке название пока не может.

— Я ревную, — повторяет Осень и, отчаянно храбрясь, вскидывает голову. — По многим причинам, и в некоторых пытаюсь разобраться.

Ощущение такое, что меня сильно пнули в грудь.

— Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?

Щеки у Осени вспыхивают ярким румянцем.

— Ну да.

— И что ты одна из самых близких мне людей, знаешь?

Осень поднимает на меня тусклые, безжизненные глаза.

— Да, знаю.

Вообще-то Осень всегда знала, кто она такая и чего хочет. Она мечтает стать писательницей. Она белая гетеросексуальная красавица. Она понимает, как осуществить свои мечты, и никто никогда не скажет, что это плохо, что так нельзя. Я способен к естественным наукам, но не уверен, что хочу пойти по отцовским стопам в медицину. Чем еще смогу заниматься, я не знаю. Я просто молодой бисексуальный еврей, влюбленный в мормона. В отличие от Осени, у меня четких целей нет.

— Иди сюда! — прошу я.

Осень забирается ко мне на колени, и я обнимаю ее. Не отпущу, пока сама не захочет. От Осси пахнет ее любимым шампунем «Аведа», волосы мягкие, и я в сотый раз недоумеваю, почему меня не тянет к ней физически. Вместо желания бесконечная нежность. Теперь понятно, что имел в виду папа. Легко говорить, что я не растеряю своих друзей, только слов мало: о дружбе надо заботиться. На следующий год мы с Осенью наверняка окажемся в разных колледжах, так что сейчас самое время укрепить отношения. Потерять Осень будет мучительно больно.

В ответном матче «Кавс» [«Кавс» («Кливленд Кавальерс») — профессиональный баскетбольный клуб из Кливленда (Огайо).] встречаются с «Уорриорс» [«Уорриорс» («Голден Стейт Уорриорс») — профессиональный баскетбольный клуб из Сан-Франциско (Калифорния).], и папа следит за игрой, устроившись на диване. Сила его презрения к Леброну Джеймсу [Леброн Джеймс — профессиональный баскетболист, играющий на позиции легкого и тяжелого форварда.] моему уму непостижима, но преданность любимому клубу — это, да, святое.

— Сегодня я виделся с Осенью.

Папа кивает и что-то бурчит. Ясно, меня он не слушает.

— Мы с ней поженились.

— Да?

— Чтобы так прилипать к телику, нужны пиво и пивное брюхо.

Он снова кивает и бурчит.

— Я влип по-крупному. Дашь пятьсот баксов?

Вот теперь папа ко мне поворачивается.

— Что?! — в ужасе спрашивает он.

— Ничего, просто проверяю.

Папа растерянно моргает, потом матч прерывают на рекламу, и он вздыхает с облегчением.

— О чем ты говорил?

— О том, что сегодня виделся с Осенью.

— У нее все хорошо?

Я киваю.

— Похоже, она встречается с Эриком.

— С Эриком Кушингом?

Я снова киваю.

На это папа реагирует именно так, как я ожидал.

— Разве не ты ей нравишься?

Вот как на такое ответить, чтобы прозвучало не по-мудацки?

— Думаю, да, немного нравлюсь.

— Ты сказал ей про Себастьяна?

— Ты серьезно? Нет.

Матч начинается снова, отвлекать папу не хочется, но тревога похожа на муравьев — если не дать выход, она источит мне душу, как деревянную балку.

— Пап, что случилось, когда ты сказал буббе, что встречаешься с мамой?

Бросив последний, полный безысходности взгляд на телеэкран, папа с пульта отключает звук, ставит одну ногу на диван и поворачивается ко мне.

— Дело очень давнее, Танн.

— Мне просто хочется послушать снова.

В детстве я уже слышал об этом, но порой дети упускают подробности, и в памяти остается не то, что нужно. Рассказ о романе моих родителей — именно такой случай. Из того, что они говорили нам с Хейли в первый раз, мне запомнилась романтика, а правда о том, как сложно было папе, его родным, да и маме тоже, затерялась за более впечатляющим «жили долго и счастливо».

Мне было тринадцать, Хейли — десять, и родители выдали нам сокращенный вариант: буббе хотела, чтобы папа женился на дочери ее лучшей подруги — на девушке, которая росла в Венгрии, а сюда приехала учиться в колледже. Мол, подбирать детям пару для родителей считалось совершенно нормальным. Мама с папой опустили отдельные моменты, которые я со временем выяснил у кузенов, кузин и тетушек. Например, что участие родных зачастую оказывается оправданным. Страсть вспыхивает и гаснет, а брак — это навсегда. В итоге найти человека с теми же корнями и ценностями, что у тебя, куда важнее, чем партнера для жаркого секса, который через пару месяцев надоест.

Родители познакомились в Стэнфорде, и мама, по ее выражению, «сразу все поняла». Папа чувствам сопротивлялся, но в конце концов тоже понял.

— Вашу маму я встретил в первый день занятий в медицинской школе, — рассказывает папа. — Она работала в модной закусочной за пределами кампуса, и я забрел туда голодный и выжатый как лимон. В Стэнфорд я приехал за день до начала учебы, и жизнь вдали от дома оказалась совсем не такой, как я ожидал. Цены высокие, забот полон рот, нагрузка с самого начала невероятная. Твоя мама сделала потрясающий сэндвич с курицей, протянула мне и предложила вместе поужинать.

Эту часть я уже слышал. Обожаю ее, потому что обычно папа отпускает шуточки про замануху в адрес маминых кулинарных подвигов. На этот раз шуток нет.

— Я думал, что кажусь подавленным, вот девушка и проявляет дружеское участие. Мне и в голову не приходило, что она хочет со мной встречаться. — Папа смеется. — Но, увидев ее за ужином, я мигом разгадал ее намерения. — Папа понижает голос. Ясно, мне предлагается не облегченный вариант истории, а полноценный, какой взрослый мужчина может рассказать взрослому сыну.

Мама — красавица и красотой блистала всегда. Уверенность делает ее почти неотразимой, а уж вкупе с острым умом… Шансов устоять у папы не было. Ему только исполнился двадцать один год — немного для стэнфордского студента-медика, — и в тот же вечер, за ужином, он сказал себе, что не помешало бы узнать эту девушку получше. Несколько подружек у него уже было, но так, ничего серьезного. Он четко понимал, что рано или поздно вернется домой и женится на девушке из своего круга.

Мама с папой встречались тайком, папа жил у нее на квартире, но первые два года твердил, что женится на еврейке. В ответ на такие заявления мама прятала обиду и говорила: «Ладно, Пол».

Когда буббе и папина сестра Бэка на три недели приезжали в гости, папа с мамой не встречались. Он не сказал им о ней, и за все время, пока они были в Стэнфорде, мама ни разу его не видела. Папа словно исчез — не навещал ее и не звонил. После их отъезда мама объявила, что все кончено. Папа не спорил. Он пожелал ей удачи и позволил уйти.

Папа о той разлуке прежде не говорил, а мама в шутку называет ее Черным Годом. Шутка или нет, но, когда я просматриваю их фотографии той поры, каждый раз становится не по себе. У моих родителей Любовь с большой буквы. Папа считает маму умницей, красавицей, он души в ней не чает. Мама считает папу самым гениальным и замечательным мужчиной на свете. Разлука наверняка заставила родителей оценить их отношения, но не сомневаюсь, что чувства были крепки и до ссоры. На фото, сделанных в Черный Год, они оба опустошенные и надломленные. У папы под глазами темные, как ночь, круги, а стройная от природы мама — сущий скелет. И вот сейчас папа признается, что не мог спать. Почти год он спал по два часа в сутки. Вообще-то заниматься ночи напролет для студентов-медиков в порядке вещей, но папа организованный и целеустремленный, поэтому с учебой справлялся без труда. Спать он не мог из-за любви к маме. В Черный Год он чувствовал себя вдовцом.

Он явился к маме на квартиру и умолял дать ему еще один шанс.

Этого я не знал. Мне же рассказывали, что родители однажды столкнулись в кампусе и с того дня папа не мыслил жизни без мамы.

— Зачем ты говорил нам, что столкнулся с мамой в кампусе?

— Потому что именно так я сказал буббе, — тихо отвечает папа. — Она долго переживала, что я женился на Дженне. Узнай она, что я разыскал Дженну и умолял вернуться ко мне… Такое буббе посчитала бы сущим предательством.

От папиных слов у меня сердце кровью обливается. Каждая встреча с Себастьяном кажется мне сущим предательством по отношению к маме. Просто до сих пор я не мог подобрать этому точное определение.

— Дженна велела мне сесть и целый час отчитывала, — вспоминает папа. — Она говорила, как унизительно ощущать себя бессильной. Она говорила, что будет любить меня вечно, но не доверяет мне. — Папа смеется. — Потом она отправила меня домой, сказав, что я должен как-то себя проявить.