— И что ты сделал?

— Позвонил буббе и объявил, что люблю девушку по имени Дженна Питерсон. Потом купил кольцо, вернулся на квартиру к твоей маме и попросил выйти за меня.

По всей видимости, мама спросила: «Когда?» — а папа ответил: «Когда пожелаешь». В итоге следующим утром они поженились в здании суда — еще один эпизод, о котором я раньше не слышал. Я видел бесчисленные фото их официальной свадьбы: подписание ктубы [Ктуба — брачный договор в иудаизме.], как мама под плотной фатой ждет, когда ее поведут к хупе [Хупа — полог, под которым стоят жених и невеста во время иудейского бракосочетания.]; как папа разбивает стакан под хупой; как друзья и почетные гости произносят «Шева брахот» — семь свадебных благословений; как папу с мамой катают на широких деревянных стульях, а друзья пляшут вокруг них. Свадебные фотографии родителей висят у нас в коридоре второго этажа.

Я понятия не имел, что формально их брак был зарегистрирован за год до торжества.

— Буббе знает, что вы поженились раньше?

— Нет.

— Ты чувствовал себя виноватым?

— Ни на секунду, — с улыбкой отвечает папа. — Твоя мама — мое солнце. Мне тепло только рядом с ней.

— Не представляю, каково тебе было. — Я смотрю себе на руки. — Не знаю, как мне жить без Себастьяна, не уверен, что смогу. — Нужно, нужно задать вопрос, ответа на который я боюсь заранее. — Ты сказал маме, что застал нас с Себастьяном?

— Сказал.

— Она разозлилась?

— Она не удивлена и согласна с тем, что я наговорил тебе. — Папа придвигается ближе и целует меня в лоб. — Рядом со мной Дженна поняла, что бессильной не была никогда, даже если думала, что я ей пренебрегаю. Вот и ты не беспомощен. Но нужно четко определить, что ты потерпишь, а что нет. — Папа прижимает палец мне к подбородку, заставляя поднять голову. — Хочешь сохранить свою тайну? Сейчас, может, и хочешь. Но это твоя жизнь. Жить тебе и только тебе по силам сделать ее такой, какой хочется.

Глава тринадцатая

Себастьян пишет мне каждый вечер перед тем, как лечь спать, и каждое утро, сразу как проснется. Иногда просто «Привет!», иногда больше, но ненамного. Например, в среду после ужина с родными он написал коротко: «Рад, что мы договорились».

Получается, мы однозначно в отношениях.

Еще получается, отношения наши однозначно секрет.

В итоге… мы с ним чуток бездомные. У меня встречаться нельзя. У него — нельзя однозначно. Можно у меня в машине, но это и подозрительно, и опасно. Примерно как в аквариуме: иллюзия уединения есть, а стенки прозрачные.

Поэтому начиная с субботы, когда папа нас засек, мы как минимум дважды в неделю устраиваем походы. Во-первых, так мы скрываемся от любопытных глаз, ведь в это время года к горным вершинам не поднимаются, во-вторых, это шанс (по крайней мере, для меня) потратить излишек энергии, которая во мне скапливается. Порой мы жутко мерзнем, но оно того стоит.

Вот что мы сделали за две недели после того, как Себастьян, целуя, назвал меня бойфрендом.

• Отметили первую, потом вторую неделю вместе банальнейшим из способов — пироженками и самодельными открытками.

• Украдкой переглядывались на каждом семинаре.

• Как можно незаметнее обменивались записками — в основном вместе с распечатками «готовых глав», которые я давал Себастьяну на проверку, а он возвращал. (Примечание: роман о Себастьяне так и хлещет из меня, но писать-то нужно другое. Как подумаю об этом, захлестывает паника. Все-все, идем дальше.)

• Зачитывали записки до дыр.

• От души креативили с эмодзи.

Вот что мы не сделали за две недели после того, как Себастьян, целуя, назвал меня бойфрендом.

• Ни разу не поцеловались.

Знаю, нам обоим трудно сближаться, не сближаясь полностью, но пока все остальное так классно, что я не спущусь с седьмого неба только потому, что нам негде потискаться.

Осень берет распечатки с заданием, разносит по классу, потом бросает стопку мне на парту, вырывая меня из ступора. Себастьян у первых парт, склонился над ноутом вместе с Клайвом и Дейвом-Буррито. Хоть Клайв встречается с Камилль Харт, а Дейв-Буррито — с доброй половиной одиннадцатиклассниц, я чувствую укол ревности.

Словно почувствовав мой обжигающий взгляд, Себастьян поднимает голову и мигом отворачивается, заливаясь краской.

— Как по-твоему?.. — начинает Осень, но тут же качает головой. — А-а, неважно.

— «Как по-моему» что?

— Как по-твоему, ты нравишься Себастьяну? — шепотом спрашивает Осень, наклонившись ко мне.

От такого вопроса сердце екает, и я заставляю себя сосредоточиться на экране ноута, набирая одно и то же слово:

Четверг

Четверг

Четверг

В четверг, то есть через три дня, мы снова пойдем в поход.

— А я почем знаю? — вместо ответа спрашиваю я. Небрежно так. Безразлично.

Может, мне впрямь пригласить Сашу на выпускной?

Фуджита обходит класс, проверяя, как у кого дела с числом слов, развитием образов, сюжетными линиями и ритмом текста. К сегодняшнему дню — десятому марта — мы должны были написать двадцать тысяч слов и выбрать рецензента среди участников семинара. У меня более сорока тысяч слов, но все об одном — такое сдавать нельзя.

Осень работать со мной не пожелала, удивив всех, кроме меня, поэтому рецензента у меня нет, и пока получается, готовые главы я никому не покажу. Увы мне, увы. Фуджита только на вид хипповатый хлопотун-писатель, а сам держит руку на пульсе.

— Таннер! — зовет Фуджита, подкравшись ко мне сзади так неслышно, что я подскакиваю и захлопываю ноут. Засмеявшись, он наклоняется ко мне и громко шепчет: — Ну, парень, в каком жанре твой роман?

Будь моя воля, я наваял бы подростковый роман с переходом в порно, только этому не бывать. См. также: тайные отношения; бездомная любовь.

См. также: срочно взяться за новый роман.

— Это современная проза, — отвечаю я и, на случай если Фуджита заметил столбик «четвергов», добавляю: — Сегодня у меня небольшой творческий кризис.

— У каждого из нас бывают дни, когда креатив рекой льется, но бывают и кризисные, — громко, для всего класса говорит Фуджита, потом снова наклоняется ко мне. — Но по большом счету дело идет?

— Да, как ни странно.

Ну, это как сказать…

— Вот и хорошо. — Фуджита садится на корточки и заглядывает мне в глаза. — Так, похоже, у всех остальных рецензенты есть. Раз у тебя дело идет, но сегодня творческий кризис, пусть твою работу посмотрит Себастьян. — У меня аж пульс сбивается. — Вы ведь сюжетные наброски уже обсуждали? По-моему, это оптимальный вариант, раз участников семинара у нас нечетное число. — Фуджита хлопает меня по колену. — Согласен?

— Согласен, — с улыбкой отвечаю я.

— В чем тут дело?

Мы с Фуджитой поднимаем головы: рядом, оказывается, стоит Себастьян.

— Я просто сказал Таннеру, что его критиком будешь ты.

На губах у Себастьяна его фирменная уверенная улыбка, но взгляд мечется ко мне.

— Здорово! — Идеальные темные брови изгибаются. — Значит, ты покажешь мне готовые главы.

— У меня не так много написано. — Я изгибаю брови в ответ.

Осень откашливается.

— Ничего страшного, — беззаботно заявляет Себастьян. — Я помогу довести до ума то, что есть.

Фуджита хлопает нас обоих по спинам.

— Отлично! За работу!

На парту мне ложится папка.

— Здесь замечания по результатам нашей последней встречи, — говорит Себастьян.

— Супер! Спасибо тебе, — благодарю я с нарочитой небрежностью, хотя сердце бешено колотится, а голос дрожит. Едва Себастьян отходит, я чувствую пристальный взгляд Осени.

— В чем дело, Осси? — спрашиваю я, не поворачиваясь к ней.

Она подается ко мне и шепчет:

— У вас с Себастьяном весь разговор получился с сексуальным подтекстом.

— Неужели?

Осень делает паузу, но настолько эффектно, что пауза эта живым, дышащим существом вклинивается между нами.

Наконец я встречаю взгляд Осени и, прежде чем отвести, гадаю, прочла ли она в нем правду. Баннер вешать не нужно — уверен, в глазах у меня большими буквами написано:

СЕБАСТЬЯН + ТАННЕР = БОЙФРЕНДЫ.

— Таннер! — снова зовет Осень медленно и потрясенно, словно прочла финал детектива Агаты Кристи.

Я поворачиваюсь к ней лицом. Грудь жжет и щиплет, кожа под рубашкой горит огнем.

— Знаешь, я решил пригласить Сашу на выпускной.

...

Т!

Как прошли твои выходные? Получилось выбраться в Солт-Лейк-Сити с родителями и Хейли?

У нас был полный дурдом. По-моему, в дверь звонили не переставая. В субботу в церкви проходили занятия для малышей, и мы с Лиззи помогали их проводить. Построить двадцать шестилеток в ряд — все равно что диких кошек дрессировать! Еще подозреваю, что после своего занятия сестра Купер угостила их конфетами и к нашему они вконец озверели.

В субботу я вернулся домой поздно, поднялся к себе в комнату и часа два думал о тебе, прежде чем смог заснуть. То есть я думал о тебе, потом молился, потом снова думал о тебе. И то и другое действует здорово — чем больше я молюсь, тем тверже верю: наши с тобой отношения — это хорошо и правильно. Вот только мне очень одиноко… в конце тяжелого дня мне хотелось бы видеть тебя, говорить с тобой обо всем, что произошло, а не писать письма. Нет, хорошо, что у нас, по крайней мере, письма есть.

А еще у нас есть четверг! Жду не дождусь его, это безумие, да? Боюсь, тебе придется держать меня под контролем. Хочу целовать тебя, целовать, целовать…

Когда ты покажешь мне свой новый роман? Таннер, пишешь ты здорово! Мне не терпится увидеть, что ты придумал на этот раз.

Сейчас я собираюсь в универ, потом приду к вам на семинар и передам тебе свое письмо. Как дочитаешь его, пожалуйста, подумай, что я мечтал целовать тебя, когда писал это предложение (да и все предыдущие тоже).

Твой С.

Я перечитываю письмо раз семнадцать, потом засовываю в самый глубокий карман рюкзака — так оно доедет до моей комнаты, где я переложу его в обувную коробку на верхней полке шкафа. (Сейчас подумалось, что, если я сегодня умру, именно в обувной коробке на верхней полке шкафа родители станут искать объяснение случившемуся со мной; нужно найти тайник понадежнее.)