Эти пустые мысли отвлекают меня от тревоги о том, что делать с горячим желанием Себастьяна прочесть мой новый роман.

Поймите меня правильно: я буквально кайфую от готовых глав. Но посмотрим правде в глаза: то, что получается на данный момент, сдавать нельзя. До сих пор эта правда действовала как отталкивающая сила магнита — мои мысли легко от нее отлеплялись. Снова и снова я твердил себе: я покажу Фуджите, что задание выполнено, — отправлю ему страницы, на которых Себастьяна еще нет, попрошу соблюдать конфиденциальность и поставить оценку по этому отрывку. Фуджита не вредный, думаю, на такое он согласится. Или можно признаться Себастьяну, что роман мой о нас, и уговорить, чтобы он взялся оценивать несколько работ, в том числе и мою, якобы из желания немного разгрузить Фуджиту.

Но вдруг Фуджита заартачится? Вдруг не поставит проходной балл по первым двадцати страницам? Я же пишу, как одержимый. После говно-редактуры первых четырех глав для Себастьяна я не внес ни одной правки, даже имена оставил. В текущем варианте все написано черным по белому, выставлено на обозрение, и менять ничего не хочется. Литературный Семинар. Епископ Бразер. Наши походы на гору Y. Мои родители, Хейли, наши друзья. Не желаю прятаться, хоть и понимаю, что Себастьяну это нужно.

Четверг. Три пополудни. Себастьян ждет меня в начале тропы. До заката лишь три часа, но, надеюсь, сегодня мы сможем погулять подольше, что не уйдем отсюда сразу, как стемнеет. У Себастьяна завтра утренних лекций нет, а мне недостаток сна нипочем.

— Привет! — Себастьян встряхивает головой, убирая челку с глаз. У меня аж мурашки по коже — хочется прижать его к дереву и запустить руки ему в волосы.

— Привет!

Боже, мы полные идиоты, лыбимся, словно только что завоевали золотую медаль размером с Айдахо. В глазах у Себастьяна пляшут бесенята. Обожаю его таким! Интересно, кто-нибудь еще видит его озорным и лукавым? Хочется верить, что сейчас в глазах у него правда — чистая, без капли притворства.

— Воду принес? — спрашивает Себастьян.

— Большую флягу. — Я поворачиваюсь, демонстрируя походную флягу «Камелбак».

— Отлично. Сегодня устроим восхождение. Ты готов?

— За тобой я готов идти куда угодно.

Улыбаясь от уха до уха, Себастьян разворачивается и идет по тропе вверх, в густой, мокрый от дождя кустарник. Пока мы поднимаемся, ветер крепчает, и мы не растрачиваемся на пустую болтовню. Я вспоминаю, как папа брал меня с собой на конференцию в Новый Орлеан и привел на фуршет, где подавали морепродукты. Папа казался сверхсосредоточенным. «Фуражом живот не набивай!» — велел он тогда, имея в виду хлебные палочки, канапе и симпатичные, но безвкусные кексики, и направился прямиком к крабовым ножкам, ракам и жареному тунцу.

Пустой лепет на сильном ветру сейчас будет фуражными хлебными палочками. Если уж разговаривать, то прижимаясь к Себастьяну всем телом.

Большинство взбирающихся на эту гору останавливается у огромной крашеной буквы Y, а мы, добравшись до нее минут за тридцать, продолжаем подъем. Город остается далеко внизу, и мы по сузившейся тропе идем дальше на юг, потом сворачиваем на восток в Слайд-каньон. Здесь идти сложнее, и мы внимательно смотрим под ноги, чтобы не залезть в крапиву или в колючки. Наконец добираемся до сосновой рощицы. В ней мы спрячемся не от солнца — на горе холодает, сейчас нет и тридцати градусов [30 °F = —1,11 °C.], но куртки у нас теплые, — а от чужих глаз.

Себастьян сбавляет шаг, потом усаживается под деревьями лицом к горе Каскад и пику Шингл-Милл. Я без сил падаю рядом: мы без остановки шли в гору больше часа. Вопросы о том, задержимся ли мы здесь до вечера, снимаются. Так далеко мы не забредали даже в выходные, не говоря уже о буднях, обратный путь займет еще час как минимум. Солнце спустилось к самому горизонту, окрасив небо синевой дивной сочности.

Пальцы Себастьяна переплетаются с моими, он откидывается назад и прижимает наши ладони к груди. Тепло его тела я чувствую даже через пуховик.

— Боже… Вот так марш-бросок!

Я сижу, опершись на одну руку, и разглядываю каньон. Горы густо-зеленые с островками белого снега. Острые пики и отвесные склоны усеяны деревьями. Ничего похожего на долину внизу: она-то усеяна бургерными «Тиджиай-Фрайдис» и круглосуточными мини-маркетами.

— Танн!

Я поворачиваюсь к Себастьяну. До нестерпимого хочется прильнуть к нему и целовать-целовать-целовать часами, но очень здорово и просто сидеть здесь, держась за руки

со

своим

бойфрендом.

— Что?

Себастьян подносит мою руку к губам и целует пальцы.

— Дашь мне прочитать?

Догадываюсь я моментально. То есть врасплох он меня не застал, но все-таки.

— Не сейчас. Просто я… Я еще не закончил.

Себастьян садится.

— Это понятно. Ты только приступил, да?

От вранья на душе становится мерзко.

— Если честно, заново начинать сложновато, — говорю я. — Хочу написать что-то принципиально другое. Правда, хочу. Но вот я усаживаюсь за ноут и пишу… о нас.

— Это тоже понятно. — Пару секунд Себастьян молчит. — В том письме я говорил серьезно. То, что я читал у тебя, по-настоящему здорово.

— Спасибо.

— Если хочешь, я мог бы отредактировать. Сделать образы менее узнаваемыми.

Уверен, справится он блестяще, только забот ему и так хватает.

— Да не беспокойся ты об этом!

Себастьян неуверенно сжимает мне ладонь.

— Как не беспокоиться? Первый вариант Фуджите сдавать нельзя. А если не сдашь ничего, завалишь семинар.

— Знаю. — От чувства вины я покрываюсь гусиной кожей. Что хуже: попросить у него помощи сейчас или попробовать начать заново?

— Мне тоже нравится думать о нас, — признается Себастьян. — Думаю, что и редактировать твой роман понравится.

— Я мог бы частями отправить тебе готовые главы, но использовать университетскую почту не хочется.

Завести отдельный аккаунт Себастьяну в голову явно не приходило.

— Да, да, точно.

— Заведи себе новый аккаунт на Gmail, и я пришлю тебе главы туда.

Себастьян начинает кивать сразу, потом, полностью оценив мое предложение, кивает интенсивнее. Ясно, о чем он думает: мы сможем переписываться постоянно.

Он такой милый, очень жаль разрушать ему иллюзии.

— Будь осторожен, когда работаешь на домашнем компе, — советую я. — Моя мама разработала софт «Разведка предкам». Я лучше многих других знаю, как легко родителям отследить каждый твой шаг.

— Мои папа с мамой скорее ламеры, — смеется Себастьян, — но я учту.

— Ты не представляешь, насколько это легко! — восклицаю я. Не пойму, которое из чувств сильнее: гордость или желание извиниться перед всеми подростками, пострадавшими от первого изобретения моей мамы. — Именно так родители выяснили, что я… что мне нравятся парни. Они поставили софт к нам в облако и видели все мои интернет-запросы, хоть я и чистил историю.

Себастьян бледнеет.

— Родители решили со мной поговорить, тогда я и признался, что предыдущим летом целовался с мальчиком.

Этот случай я упоминал и раньше, но все без утайки еще не рассказывал.

Себастьян ерзает, поворачиваясь ко мне лицом.

— И как они отреагировали?

— Мама не удивилась. — Я подбираю камень и швыряю его вниз со скалы. — Папе пришлось труднее, но он не хотел создавать проблем. Думаю, в своих чувствах он разбирается постепенно. При первом нашем разговоре он спросил, не кажется ли мне, что это временно. Я ответил, что, может, и так. — Я пожимаю плечами. — Я честно не знал. Опыта-то не было. Знал только, что фотки голых парней и голых девушек вызывают у меня примерно одинаковые чувства.

Себастьян заливается густым румянцем. Кажется, я еще не видел, чтобы он так краснел. Он что, обнаженку ни разу не просматривал? Я его смутил? Ничего себе!

— Ты уже занимался сексом? — Вопрос у него звучит немного невнятно.

— С девушками несколько раз было, — признаюсь я. — А парней я только целовал.

Себастьян кивает, словно мой ответ что-то прояснил.

— Ну а ты когда узнал? — спрашиваю я.

Себастьян хмурит лоб.

— О чем? О том, что ты бисексуал?

— Нет! — Я начинаю смеяться, но осекаюсь, чтобы не сойти за насмешника. — О том, что ты гей.

Теперь на лице у него полное замешательство.

— Это не так.

— Что «не так»?

— Ну… это.

Пульс сбивается — точно камешек в колесе застрял, — сердечный ритм нарушен. На мгновение в груди вспыхивает боль.

— Ты не гей?

— Ну, то есть… — Себастьян теряется и пробует начать снова: — Парни мне нравятся, и сейчас я с тобой, но я не гей. Это определенный выбор, и я его не делаю.

Вот что тут скажешь? Ощущение такое, будто я тону.

Я выпускаю его руку.

— Как ты не гей и не натурал… а просто ты, — Себастьян подается вперед, чтоб заглянуть мне в глаза, — так и я не гей и не натурал, а просто я.

Хочу его до боли! Поэтому, когда Себастьян меня целует, посасывая нижнюю губу, я абстрагируюсь от всего остального. Пусть его поцелуй прояснит и убедит, что важен не ярлык — важно это.

Увы, не получается. И пока мы целуемся, и позже, когда встаем и пускаемся в обратный путь, я по-прежнему чувствую себя тонущим. Себастьян хочет прочесть готовые главы романа, написанного о любви к нему. Но как мне ему довериться, если совсем недавно он без обиняков заявил, что не говорит на языке моего сердца?