— Ага, баскетбол. Слушайте, в эти выходные я открываю сезон в бассейне. Приглашаю вас обоих! Будут ребята из школы, друзья моего брата и… — Мэнни осекается, глядя то на Себастьяна, то на меня. Судя по выражению его лица, видок у нас еще тот. Мэнни поворачивается ко мне. — Таннер, это не те кретины с озера. Все ребята адекватные, так что не загружайся.

Себастьян медленно наклоняет голову набок и спрашивает:

— О чем это ты?

У меня аж дыхание перехватывает.

У Мэнни глаза вылезают из орбит. Пожалуй, хуже могло получиться, только ляпни он: «Вы, ребята, сладкая парочка».

— Да просто… — Мэнни смотрит на меня в надежде на помощь. — Извини… Просто неделю назад я вас в горах видел и подумал…

Себастьян мертвенно бледнеет.

— Мэнни… — начинаю я, но он отмахивается.

— Не-е, ребят, я понял. Как хотите! Короче, приглашаю вас обоих. Вместе или по отдельности — решайте сами.

Мэнни — парень уживчивый, неконфликтный, ему все равно, чем два человека занимаются наедине. Надеюсь, Себастьяна это успокоит… Нет, он застыл как статуя. Разок оглянувшись, Мэнни уходит, и Себастьян обрушивается на меня:

— Что ты ему наговорил?!

Я поднимаю руки в знак капитуляции.

— Сбавь обороты, ладно? Я не говорил ему ничего. Мэнни только что сказал, что видел нас в горах.

Боже… Который из походов засек Мэнни? Мы же много раз восхождения устраивали, постепенно расслабились и целовались на склонах, как за закрытыми дверями. А Мэнни что-то видел… В тот момент он мог быть не один… От таких мыслей в животе у меня начинается революция.

Себастьян отворачивается. Его профиль — воплощение подавленного гнева. Пожалуй, сейчас я впервые по-настоящему чувствую, что мы пара. По горькой иронии происходит это в пустеющем школьном коридоре. Поблизости только несколько копуш, которым невдомек, что у нас роман, что мы целовались, что я видел Себастьяна во власти экстаза, что я держал его за руку, когда он плакал. Что я видел его отзывчивость и раздувался от гордости, ведь этот парень мой. Ни в одной из тех ситуаций наша связь не ощущалась так остро, как сейчас, когда мы на грани крупной ссоры.

— Что случилось у озера?

— Чьи-то приятели включили мудаков. Мэнни подошел к нам с Осенью и сказал…

— Осень тоже в курсе? — спрашивает Себастьян неожиданно высоким голосом.

Мимо проходит девушка — Себастьян мгновенно берет себя в руки, прячет гнев под своей фирменной маской и выдает доброжелательное: «Привет, Стелла!»

Девушка удаляется, и я через ближайшую дверь увожу его на парковку. Здесь ни души: ни учителей, ни учеников, даже прохожих на тротуаре не видно, тем не менее Себастьян держит приличную дистанцию. «По-мормонски приличную дистанцию», — мысленно стебусь я.

— Мэнни однозначно нас видел. В тот день у озера один мудак обозвал другого педиком. Мы с Осенью собрались уезжать, а Мэнни подошел к нам и извинился за мудаков. Получилось неловко, так же, как и там. — Я показываю на школьный коридор. — Осень потом часа два донимала меня расспросами.

— Таннер, это просто ужас! — Себастьян свирепо на меня смотрит, потом отводит взгляд и медленно выдыхает. Точь-в-точь огнедышащий дракон!

— Слушай, Мэнни видел нас. Не одного меня, а нас. Я радужным флагом не размахиваю и о бисексуальности своей на каждом углу не кричу. Осень, моя лучшая подруга, узнала о ней неделю назад. И про тебя я ей не говорил. Я сказал, что ты мне нравишься, а не про то, что мои чувства взаимны.

— Я подумал… После субботнего вечера… — Себастьян качает головой. — Я подумал, что ты мог что-то рассказать Эрику или Мэнни.

— С какой радости? — Следующую фразу говорить явно не стоит: она по-детски мелочная, но язык мой ЦУ игнорирует. — Только если бы захотелось поделиться с кем-то эмоциями от важного для меня события.

Себастьян вскидывает голову.

— О чем это ты?

— Только о том, что ты мог бы и вчера объявиться, и не игнорить меня сегодня, когда увидел на семинаре.

Себастьян раздраженно кривится.

— Таннер, вчера я был занят.

О-па, а это как пощечина! Раскрытой ладонью, до красного следа на щеке.

— Церковные дела заели?

Разумеется, Себастьян в долгу не остается.

— Представь себе, по воскресеньям мы занимаемся церковными делами. Попроси свою мать тебя просветить. Если она помнит.

Раз…

Два…

Три…

Четыре…

Пять…

Я отсчитываю секунды, напоминая себе, что Себастьян боится, что он сбит с толку. Если бы я взглянул на нашу перепалку со стороны, то наверняка сказал бы себе: «Это не твой гемор, а Себастьянов. Не встревай». Только разве этот гемор меня не касается? Хотя бы чуть-чуть? Разве мы не вместе его лечим?

Себастьян отвернулся, вцепился себе в волосы и мерит шагами угол парковки. Еще секунда, и он сбежит. А ведь он, скорее всего, об этом и мечтает. Дело не в том, что он не хочет конкретно этой разборки, а в том, что разборок он не хочет вообще. Он хочет отношений без привязок, свободных, как облако, — сегодня они есть, а завтра могут запросто раствориться в тумане.

— Ты вообще собираешься признаться родителям, что ты гей? — спрашиваю я.

Себастьян ничуть не удивлен, что я быстро перевел стрелки. Ни испуга, ни замешательства не чувствуется. Он мрачнеет пуще прежнего и отступает еще дальше от меня.

— Мне нужно со многим определиться, прежде чем заводить такой разговор с родителями.

Я не свожу с него глаз.

— Себастьян, ты гей или нет?

Ну конечно, он гей.

Да ведь?

Он смотрит на меня как на чужака.

— Не знаю, как на это ответить.

— Варианта всего два.

— Я знаю, каким хочу быть.

— Каким ты хочешь быть? — переспрашиваю я в полном шоке. Что еще за хрень?

— Хочу быть как Христос — добрым и великодушным.

— Разве я об этом спросил? Ты уже такой! А еще ты чудесный, верный, заботливый. Поэтому я и люблю тебя. Все эти качества уже при тебе. Гомосексуальность их не отменяет.

Ну вот я и высказался… Не о гомосексуальности. О любви. Я четко вижу, как Себастьян улавливает и как усваивает смысл моих слов.

Он чуть слышно произносит мое имя и отводит взгляд.

Я только что признался ему в любви, а он даже не смотрит на меня.

— Себастьян, ты меня слышал? Я тебя люблю. Это хоть как-то отложилось?

— Отложилось, — кивает он.

На щеках у Себастьяна вспыхивает румянец. Вспыхивает и не гаснет. Я знаю, что это от счастья, — по оттенку розового вижу. Я знаю, какого цвета его эмоции, прикольно, да?

С одной стороны ему нравится мое признание, с другой — нет.

— Для тебя это перебор?

— Да, пожалуй, — отвечает Себастьян. — Просто как-то все сразу… И дело не в твоем вопросе… — Он украдкой оглядывается и понижает голос: — О том, гей я или нет. Для меня это перебор, потому что книга выходит, потому что скоро ехать на миссию, и еще миллион разных «потому что».

— То есть сейчас мое признание слушать несподручно?

— Нет, Таннер! — Себастьян морщится. — Я просто не уверен, что смогу ответить взаимностью на чувство, которое ты хочешь подарить мне.

— Дело не в желании подарить любовь! — Мне аж смешно становится. — Я просто люблю, и все.

Себастьян смотрит на меня как на ненормального.

Как будто он мне не верит.

— Я люблю тебя, потому что ты — это ты, а не за румянец, не за цвет глаз, не твои чудесные прикосновения, — говорю я, и Себастьян снова краснеет. — То, что я люблю в тебе, не исчезнет, когда ты отправишься в промотур и когда отправишься на миссию, не исчезнет. Я буду ждать тебя, буду вспоминать все самое любимое. Буду работать над собой, чтобы стать хорошим человеком, другом, сыном. Буду думать, как стать тебе хорошим бойфрендом. А ты на своей миссии будешь горевать о том, что оказался геем.

Чувствую, Себастьян в ярости. Сперва мне хочется забрать свои слова обратно, но это желание быстро улетучивается: я сказал то, что думаю.

— Не буду я горевать… — начинает Себастьян, но резко отворачивается. От злости у него начинает дергаться челюсть.

— Так это предел? — спрашиваю я. — Другие чувства ты мне подарить не готов?

Себастьян качает головой, но говорит:

— Ты хочешь, чтобы я стал чем-то мне совершенно чуждым.

Чем-то… Не кем-то, а чем-то.

— Я хочу, чтобы ты принял себя таким, как есть. И знаю, что из нас двоих на чувства способен не один я.

Спрятав лицо за маской абсолютного спокойствия, Себастьян прицеливается и стреляет.

— Думаю, нам нужно расстаться. — Он делает паузу и оценивает результат, а у меня внутри все леденеет и раскалывается. — Так больше нельзя.

Остаток дня с трудом поддается объяснению.

Я ушел сразу, как Себастьян вынес мне приговор, и даже сейчас не могу вспомнить, чем занимался. Может, к озеру съездил. Я кружил, кружил, кружил по городу.

К наступлению темноты сотовый мигает миллионами сообщений от Осени. Себастьян не прислал ни одного. Я разворачиваю «камри» и аккуратно останавливаюсь у обочины возле ее дома.

Никогда прежде я не замечал, что в комнате Осси свечи с ароматом ванили, а голубоватый свет лампы успокаивает. Никогда прежде не замечал, что Осси обнимает в несколько приемов. Сперва обовьет меня руками, потом легонько прижмет к себе, потом сильнее. Кажется, и моральная поддержка разная по интенсивности, от «Эй, в чем дело?» до «Таннер, поговори со мной!» и «Господи, ну что же такое случилось?!».