Ребенком я видел фильм, пожалуй слишком сложный для моего тогдашнего возраста, но одна сцена врезалась в память так, что порой врывается мне в мысли и доводит до дрожи. В ней женщина с ребенком переходит через дорогу. Малыш бросается вперед и попадает под машину. Что дальше, я не помню, но несчастная кричит, потом пятится, чтобы «отмотать пленку назад». От боли и отчаяния рассудок на миг мутнеет, и ей кажется, что впрямь получится вернуть все на круги своя.

Не хочу сравнивать разрыв с бойфрендом и гибель ребенка — я не настолько мелодраматичен, — но чувство беспомощности, абсолютной безысходности просто оглушительно. Порой от него на пустом месте тошнота накатывает. Случившееся я исправить не в силах. Я не в силах вернуть Себастьяна.

Родителям я сказал, что у нас ничего не вышло. Как бы они меня ни подбадривали, как бы мы с Осенью ни старались вернуть наши отношения в прежнее комфортное русло, черная туча преследует меня всюду. Я плохо ем. Я много сплю. Я плевать хотел на свой идиотский роман.

Через три недели после нашего расставания и за восемь дней до срока сдачи семинарской работы я возвращаюсь домой и вижу: на ступеньках нашего крыльца сидит Себастьян.

Неловко признавать, но я тотчас начинаю плакать.

Нет, я не бьюсь в истерике, рухнув на тротуар, но горло сжимается, а глаза щиплет. Может, плачу я от страха, что он вернулся бередить мне раны — подарит мне надежду, а потом снова бросит, по-миссионерски легко.

Себастьян встает, вытирая ладони о спортивные брюки. Ясно, он пришел сюда прямо с тренировки.

— Я решил прогулять футбол, — говорит он вместо приветствия. Голос дрожит: так сильно Себастьян нервничает.

— Правда? — Голос дрожит и у меня.

— Ага. — На губах у Себастьяна кривоватая улыбка, неуверенная, даже вопросительная. Так мы улыбаемся? Это круто?

Догадка похожа на гром среди ясного неба: я увидел его настоящую улыбку. Я его отдушина.

Себастьяну не досталось ни Осени, ни Пола и Дженны Скотт, ни Мэнни, ни даже Хейли, которая ненавидит меня, но принимает таким, как есть.

Я прекращаю сопротивляться и улыбаюсь в ответ. Себастьян превратился в злостного прогульщика! Боже, как я рад его видеть! Как я соскучился! Садист-кукловод внутри меня дергает за нитки, заставляет обнять Себастьяна за плечи и уткнуться ему в шею.

Черной тучей над головой у меня висит вопрос.

— Что ты тут делаешь?

Сдавленно кашлянув, Себастьян переводит взгляд на улицу. Глаза у него красные, припухшие, и мне кажется, на этот раз он плакал.

— Настроение отвратительное. Я не знал, куда еще пойти. — Он смеется, плотно зажмурившись. — Глупо звучит, да?

Он пришел ко мне.

— Нет, не глупо. — На дрожащих ногах я подхожу ближе — теперь при желании я мог бы его коснуться, — чтобы посмотреть внимательнее и убедиться, что Себастьян в порядке. — Что случилось?

Себастьян опускает взгляд и смотрит нам на ноги. Он в моих любимых шиповках для зала — черных адидасах с оранжевыми полосками, я в изношенных вансах. Пока Себастьян обдумывает ответ, я представляю, как наши ноги движутся в танце, как наша обувь стоит рядом в передней.

Мысли у меня — тварюшки неверные, от «Ой, на крыльце сидит Себастьян!» мигом переключаются на «Поженившись, жили долго и счастливо».

— Я с родителями говорил, — выдает Себастьян, и планета Земля со скрипом останавливается.

— Что?!

— Нет, я не открылся им, но намекнул, — тихо продолжает Себастьян, а у меня колени подгибаются уже оттого, что он поднял эту тему.

Я жестом зову Себастьяна на задний двор — там спокойнее, — сворачиваю за угол, и он следует за мной.

Мы идем вдоль гаража мимо увитой плющом решетки, и Себастьян берет меня за руку. Не знаю, как описать то, что при этом творится у меня в груди. Его прикосновение заставляет кровь бурлить, до костей пробирает.

— Ты ведь не против? — спрашивает Себастьян.

Я смотрю нам на ладони, по размеру почти одинаковые.

— Вот даже не знаю.

В мысли врывается голос Осени: «Осторожнее, Таннер!» К голосу я прислушиваюсь, но руку Себастьяна не выпускаю.

Мы выбираем местечко под любимой маминой ивой и садимся на траву, еще влажную от полива спринклерами, только ни одного из нас это не беспокоит. Я вытягиваю ноги, Себастьян тоже, прижимаясь ко мне бедром.

— Что сначала? — спрашивает он, глядя нам на ноги. — Мой рассказ или мои извинения?

Извинения?

— Прости, я пока не догоняю.

— А ты вообще как? Справился?

У меня вырывается сухой смешок.

— С нашим разрывом? Нет. Ничего подобного.

— И я тоже нет.

Я отсчитываю удары наших сердец. Один, два, три, четыре. Над головой кричит птица, листья шелестят на ветру. Эта ива всегда напоминала мне мистера Снаффлпагуса из «Улицы Сезам» — нескладная, неприметная, радушная.

— Я сказал, что нам нужно расстаться, не потому что охладел к тебе, — начинает Себастьян.

— Знаю, но, по-моему, от этого только хуже.

Себастьян поворачивается и прижимает ладони мне к шее, заставляя посмотреть ему в глаза.

— Прости.

Ладони у него такие теплые и дрожат. Я закусываю губу, чтобы не потерять самоконтроль. Себастьян неловко придвигается ко мне и смотрит в глаза, даже когда его губы касаются моих. Я, кажется, даже не отвечаю на поцелуй — просто сижу на траве, разинув рот от изумления.

— Я тоже тебя люблю. — В этот раз он целует крепче. В этот раз на поцелуй я отвечаю.

Я отстраняюсь, наверное, потому что слегка ослабить самоконтроль надо, складываюсь пополам и закрываю лицо руками. Да, все происходит точно так, как мне много раз мечталось, но я весь в шрамах, и вряд ли они затянутся под пристальным взглядом Себастьяна. Мне нужно минут тридцать, чтобы решить, как реагировать на услышанное. Чтобы не сразу кувыркаться с ним на лужайке, а вести себя чуть сдержаннее.

— Я пока не догоняю, дай мне минутку, чтобы полностью ориентироваться, ладно? — прошу я. — Расскажи, что случилось.

Себастьян кивает, щеки у него горят.

— Ладно. Помнишь, мои родители обсуждали парня по имени Бретт? Ну, мы с тобой еще их подслушали? — спрашивает Себастьян.

Тот парень женился на своем бойфренде, а мать Себастьяна беспокоилась о его родителях.

— Ага, помню.

— Короче, они с мужем перебрались из Калифорнии в Солт-Лейк-Сити. Похоже, в местном приходе из-за этого разыгралась целая драма. — Себастьян переворачивает наши ладони и указательным пальцем обводит мне жилки. — Так можно?

— Да, наверное, — смеюсь я, потому что ответ мой — звуковой эквивалент виляния хвостом, а мне по барабану, стеснения ни капли.

— В общем, Бретт вернулся в Юту, и мои родители обсуждали это за ужином. Бабушка с дедушкой тоже присутствовали. — Себастьян смеется и внимательно смотрит на меня. — Момент я, конечно, выбрал неудачный, просто… возможность открылась сама собой.

— Ясно, открылась возможность открыться.

Он снова смеется.

— Так вот, за ужином они обсуждали Бретта и Джоши, а я отложил приборы и спросил, что случилось бы, окажись геем один из нас.

— Взял и спросил?

— Ага. — Себастьян кивает, кивает и кивает, словно самому не верится. — За последние недели я весь извелся. Больше не верится, что мои проблемы раз — и исчезнут. Я все если бы да кабы перебрал. Типа если ты уедешь, перестану ли я западать на парней? Смогу ли в один прекрасный день жениться на девушке, например на Мэнди? Если честно, то нет. Мне с тобой хорошо. Отчасти потому, что ты это ты, отчасти потому, что ты…

— Парень! — Я тычу себе в грудь.

— Да. — Себастьян улыбается по-настоящему. Он делает паузу, и я догадываюсь, что услышу дальше. Солнце, будто специально выбрав момент, проглядывает сквозь густые ветви. — Я чисто-конкретный гей.

Я ликующе смеюсь, порывисто обнимаю его шею и валю на траву. Себастьян хохочет, позволяя зацеловывать ему лицо и шею.

— Не сочти за распальцовку, но я страшно горд слышать такое от тебя.

— Я тренировался, — признается Себастьян. — Произносил эти слова в подушку. Шептал, когда ехал на велике. Повторял каждый день после нашего расставания. Мерзкими они больше не кажутся.

— Потому что ничего мерзкого в них нет. — Я отрываюсь от Себастьяна и вспоминаю, что не дослушал его историю до конца. — Так ты задал родителям гипотетический…

— Мама резко притихла, — рассказывает Себастьян. Наши улыбки гаснут, потому что веселой потасовке конец. — Бабушка с дедом переглянулись: ну вот, мол, приехали. Бабушка начала резать свой стейк малюсенькими кусочками. Лиззи встала и увела Аарона с Фейт в другую комнату. — В глазах у Себастьяна боль. — Лиззи, самый близкий мне человек, решила уберечь младших от такого разговора. Кажется, никто особо не удивился.

Теперь я понимаю, как разбиваются сердца. С губ у меня слетает какая-то сочувственная невнятица.

— «Себастьян, ты о поведении или о сиюминутной страсти?» — наконец спросил папа. А ведь он никогда не зовет меня полным именем. — Себастьян нервно сглатывает. — Я ответил, что о любом из вариантов или об обоих сразу. На это папа сказал, что на священнодействие продолжения рода имеют право лишь законные супруги, а все прочее подрывает основы нашей веры.