Похоже, Себастьян тотчас догадывается, в чем дело, потому что он резко вдыхает через нос, словно охая.

Я киваю и выдаю медленное, полное раскаяния «ага».

Себастьян кивает в ответ и поворачивается к телевизору.

— Осси в порядке, я в порядке. Мы уже поговорили о том вечере. Ситуация стремная, но мы справимся. Просто я… не хотел скрывать это от тебя.

— На всякий случай уточню: вы с ней занимались сексом?

Я отвечаю не сразу: слишком сильно давят стыд и чувство вины.

— Да.

У Себастьяна снова начинается тик.

— Но ведь… быть с ней ты не хочешь?

— Себастьян, если бы я хотел быть с Осенью, я был бы с Осенью. Она моя лучшая подруга, я поехал к ней, потому что был убит горем. Понимаю, звучит по-идиотски, но от утешения мы по чумовой спирали докатились до секса.

По-моему, смех у Себастьяна вырывается невольно, но он снова смотрит на меня.

— Не скажу, что я рад это слышать.

— Знаю…

Себастьян рассеянно трет себе грудь кулаком. Я беру его за руку и целую костяшки пальцев.

— Знаю, что сам напортачил, — тихо говорит он. — И вряд ли имею право реагировать так, как хочу.

— Имеешь. Я все понимаю. В обратной ситуации я с ума сходил бы.

— Но ты не мог бы мне указывать после того, как бросил меня.

Видимо, спокойствие Себастьяна берет верх над эмоциями. Не знаю, рад я этому или раздосадован, что не увидел хоть вспышку ревности.

— Пожалуй, нет.

— Но если мы будем вместе, ты останешься моим? — спрашивает Себастьян. — Даже если я уеду?

Отстранившись, я на секунду вглядываюсь в него.

— Я думал, вам запрещено поддерживать отношения во время отъезда.

Себастьян опускает голову.

— Мне придется решить, каких правил я придерживаюсь, каких — нет.

— Но рассказывать правду о себе ты не намерен?

Себастьян утыкается мне в шею и умилительно рычит.

— Пока не знаю, — глухо отвечает он. — Я люблю нашу церковь по многим причинам. Разговаривать с Богом для меня как естественная потребность, как нечто заложенное с рождения. Не представляю, что я буду делать, если расстанусь с СПД. Это же как в чистом поле четыре стены искать! Без церкви из моей жизни исчезнут ориентиры.

Стоит ли ему уходить из СПД, раз дилемма такая сложная?

— Может, в приходах других городов порядки не такие строгие? — говорю я. — В Лос-Анджелесе, например.

Себастьян смеется и прикусывает мне ключицу.

На время в гостиной становится тихо.

Одним ухом я прислушиваюсь к звукам на лестнице — не застучат ли на ступеньках шаги, — другим жадно ловлю звуки, которые рядом со мной издает Себастьян.

Глава двадцатая

Мудрый совет: никогда не засыпайте на диване в позе «ложки», особенно если вы тот, кого обнимают со спины. Во-первых, упадете, во-вторых, проснетесь с судорогами в шее. Еще, если проснетесь в гордом одиночестве на полу и перехватите взгляд отца, который гневно взирает на ваш голый торс, облепленный попкорном из перевернутой чаши, ждите наказания.

— Себастьян у нас ночевал?

— Э-э-э… — Папин вопрос заставляет меня сесть и осмотреться. Не глядя в зеркало, я понимаю, что волосы у меня стоят дыбом. Острое зернышко попкорна прилипло ко мне в опасной близости от соска, и я его стряхиваю. — Вот даже не знаю. По-моему, его нет.

— Как и рубашки на тебе?

— Папа…

— Таннер!

Сложновато воспринимать папину строгость всерьез, когда на нем пижамные штаны с Коржиком [Коржик, он же Бисквитное Чудище, Бисквитный Монстр — персонаж телешоу «Улица Сезам».], которые Хейли подарила ему на Крисмуку [Крисмука (Chrismukkah) — название, образованное из названий двух зимних праздников — христианского рождества (Christmas) и иудейской хануки (Hanukka).] два года назад.

— Ты опаздываешь, — говорит папа и отворачивается, но я перехватываю его улыбку. — Иди одевайся и съешь что-нибудь.

Я хватаю миску с сухим завтраком и бегом к себе в комнату. Нужно многое записать.

Себастьян не отвечает на эмодзи-послание — курица + попкорн + пляж, которое я отправляю до уроков, и не приходит на послеобеденный семинар. Вернувшись домой, я отправляю ему имейл на личный аккаунт.

Привет, это я. Ты на связи? Все ок? Сегодня вечером я дома, хочешь — заходи. Танн.

Себастьян не отвечает.

Мерзко сосет под ложечкой. Я пытаюсь не обращать на это внимания, но аппетит пропадает. Папа с мамой встревоженно переглядываются, когда я лишь бурчу в ответ на вопрос, общались ли мы сегодня с Себастьяном. Хейли вызывается мыть посуду после ужина.

На следующий день я отправляю Себастьяну наше стандартное послание о «боевой готовности» — эмодзи — заснеженную горную вершину. Реакции нет.

Во время ланча я звоню ему и сразу попадаю на голосовую почту. С этого момента мои сообщения отображаются зелеными облаками, будто Себастьян отключил аймесседж.

Сегодня ничего.

И сегодня ничего.

Через четыре дня после его неожиданного прихода я получаю имейл.

...

Таннер!

Прости, если я запутал тебя словами о своих чувствах или о своей ориентации. Надеюсь, ты не сильно пострадал от этого недоразумения.

Удачи в Лос-Анджелесе!

С наилучшими пожеланиями,

Себастьян Бразер

Что тут сказать, что думать? Разумеется, имейл я читаю раз десять, потому как первые девять не верю, что понял правильно.

Я открываю папку, в которой храню все его письма. Глубоко потрясенный ледяной формальностью имейла, я перечитываю отдельные фразы из них.

«Странно, что я хочу быть с тобой каждую секунду?»

«Иногда так трудно не любоваться тобой на семинаре. Любой, кто перехватит мой взгляд хоть на миг, меня раскроет».

«Шея до сих пор пылает от твоего поцелуя».

Но нет, все это недоразумение.

Я отправляю официальное согласие Калифорнийскому университету в Лос-Анджелесе и дрожащей рукой подписываю уведомление: факт зачисления зависит от моих оценок за текущий семестр. Переехать я планирую седьмого августа. Двадцать четвертого в университете пробный день. Я пишу об этом Себастьяну, а он опять не отвечает.

Сегодня я подсчитал, что за последние шесть дней отправил Себастьяну двадцать эмодзи-посланий. Безумие, да? А ведь это пустяки по сравнению с тем, сколько настоящих писем я начинал писать, но стирал. И Осси, и родители готовы выслушать меня в любую минуту. Я ходил на ланч с Мэнни: мы оба отмалчивались, но в тишине все прошло неплохо. Даже Хейли со мной очень мила.

Но мне нужно поговорить с ним.

Завтра мне сдавать роман. Что делать, ума не приложу. Себастьян появляется во второй главе. Фуджита предупредил: чтобы получить проходной балл, я должен показать ему сто страниц. Он знает, что у меня больше. Если прочтет первые сто страниц, он как раз дойдет до места, где Себастьян признаётся, что ему нравятся парни. И до нашего поцелуя дойдет.

Самое смешное, что любого, кто наблюдал за мной на семинаре дольше двух минут, никакими изменениями не собьешь. Можно перенести действие в альтернативную вселенную на планету СкайТрон-1, переименовать Себастьяна в Стива, себя в Баки [Стив Роджерс и Баки Барнс — персонажи комиксов о Капитане Америка.], наделить нас обоих суперсилой, но все равно будет очевидно, о чем мой роман. Рядом с ним я не могу справиться с чувствами и признаюсь в этом на каждой странице, независимо от сеттинга.

Если получу за семинар двойку — именно ее поставит Фуджита, если не увидит больше двадцати страниц, — меня аттестуют, но баллов отличника лишат. Думаю, Лос-Анджелес меня все равно примет. То есть так думаю я.

Знаю, финал у романа дерьмовый, едва причесанный, но другого нет. Я идиот, раз взялся за роман о написании романа и серьезно рассчитывал на хеппи-энд. Такие вот у меня установки — хеппи-энды и легкая жизнь. Что же, горькую правду лучше усвоить сейчас, чем потом, когда окажусь вдали от дома в менее дружественной обстановке.

Да я везунок, жизни не нюхавший!

Я жду у кабинета Фуджиты. По-моему, сейчас у него Джули, и она плачет, наверное, за свой роман боится. А у меня ноль эмоций. Нет, не совсем так. Мне полегчало оттого, что оба опасения — снова потерять Себастьяна и разбираться с Фуджитой — больше не омрачают мне горизонт. По крайней мере от меня больше ничего не зависит.

Моя очередь. Я захожу в кабинет. Фуджита смотрит на мой ноутбук.

— Ты не распечатал работу?

— Нет.

Фуджита смотрит на меня в полном недоумении.

— Мне нечего сдавать.

— Чушь собачья!

М-м-м, такие слова из уст учителя вставляют не по-детски.

— Это правда. — Я переминаюсь с ноги на ногу: под пристальным взглядом Фуджиты мне очень неуютно. — То есть я написал кое-что, но сдать не могу. Даже сто страниц не могу.

— Почему?

Я и объяснить не могу, поэтому смотрю ему через плечо, на захламленный письменный стол.

— И что прикажешь мне делать? — тихо спрашивает Фуджита.

— Двойку поставьте.

— Садись! — велит он. — Даю тебе пять минут, чтобы все обдумать. Ты с ума сошел?

Да, сошел. Разве есть другие варианты?

Поэтому я открываю ноутбук на коленях и пишу слова

слова

слова

слова…