* * *
С весом на кармане не погуляешь. А когда припрет так, что до дома идти нет никакой возможности, то рад будешь притулиться где угодно. В парадной на Товарищеском в этот раз не вышло. Из квартиры на первом этаже вышел чувак с таксой, окинул подозрительным взглядом входящего Сережу, но прошел мимо — ему некогда, собака нещадно тянула поводок. В пролете между вторым и первым этажом никого не было. Возле мусоропровода закуток, где можно на время затаиться. Но тут стала спускаться девочка с ранцем. Увидев Сережу, она остановилась как вкопанная. В лифте ей, по-видимому, ездить не разрешали, а тут дядька враскорячку уселся в пролете. Девочка развернулась и пошла вверх по лестнице. И Сережа свалил от греха подальше. В остальных домах двери с домофонами. Пришлось идти на Дыбенко.
Ослабевшими ногами Сережа шел к гаражам — у Веруни там потайная хатка. Он спрятался между двух железных стен, присел на дырявую прожженную сидушку кресла, а через минуту глаза его закатились. Он завалился набок и притих.
Его нашли собаки. Зашумели, запрыгали, взбивая лапами жухлые листья, но, обнюхав Серегу и почуяв неладное, угомонились. Только обежали разок-другой вокруг гаражей, полаяли для порядка и уселись вокруг него, как тюлени на лежбище. Некоторые, повыше рангом, заботливо прижимались к нему боками, так что ноябрьская морось не разъедала его изнутри. А умная Герда побежала искать Веруню.
...Осень — весна 1998–1999 года, Волгоград
6
— Гарик, брат, помоги, выручи, прошу тебя. Сколько сможешь. Меня суки ростовские прижали. Ты меня знаешь, я верну через месяц. Все верну. Мы сейчас тему с финскими красками раскручиваем. Помоги, брателла! Помоги!.. Сука ты!
Отец бросил трубку с такой силой, что на аппарате появилась трещина. Но через секунду начал судорожно листать замусоленную телефонную книжку. Пальцы не слушались и пролистывали по две-три страницы. Наконец он нашел нужный номер и принялся с силой накручивать диск.
— Самвел! Слушай сюда! Ты мне двадцать тонн торчишь. Слушай сюда, я говорю! Мне позарез нужны бабки! Срочно! Да меня не волнует! Меня на счетчик посадили. Если я до среды не верну Кудрину сто штук, мне кранты! Да некуда мне бежать! Они меня везде найдут. Я их знаю. Это не люди, это звери. Они за пятихатку уроют. Не надо меня успокаивать! Ты мне деньги верни! Не знаю откуда! Магазин продай! Дом продай! Жену продай! Верни, падла, мои бабки!
Кира стояла в прихожей, не решаясь пройти в комнату. Последние дни с отцом творилось что-то странное. Он осунулся и как будто даже постарел. Практически не спал, не ел, а только сидел сгорбившись на продавленном диване, дрожащими пальцами закуривал сигарету, не докурив, тушил и тут же закуривал следующую. И непрерывно кому-то звонил.
— Девушка, передайте, пожалуйста, на пейджер 227356 сообщение: «Перезвони мне срочно, Георгий». Спасибо.
Раздался телефонный звонок, и отец молниеносно снял трубку.
— Да. Я. Да, Анна Васильевна. Я заплачу. Еще неделю подождите. Да знаю я, что все сроки прошли. Но я же всегда платил. Поймите, сейчас исключительная ситуация. Я все понимаю. Я вам обещаю! Клянусь! Деньги будут в среду. Анна Васильевна, нам некуда съезжать, у меня дочка — студентка. Ладно я, но куда я дочь дену! У вас ведь тоже есть дети. Ну вы же видите, что творится в бизнесе. Дефолт. Кризис. До среды! До среды! До среды! Клянусь!
Кира вошла в комнату и присела на диван рядом с отцом. Она положила руку ему на плечи, и какое-то время они сидели молча. Отец не выпускал из рук телефонный аппарат, словно это была дорогая и ценная вещь.
— Слушай, тут такое дело, — произнес он севшим безжизненным голосом, глядя прямо перед собой, — мне придется свалить. Куда, пока не знаю. Тебе придется съехать с квартиры. Езжай к матери. Она, конечно, не обрадуется. У нее там сейчас большая, но чистая любовь в самом разгаре. Но деваться некуда.
Отец отложил телефон на журнальный столик, налил из стоящего рядом графинчика водки в стакан, выпил залпом и задержал дыхание на несколько секунд.
— В конце концов, — выдохнул он и потянулся за сигаретой, — это моя хата и куплена на мои деньги. Придется ей потесниться. Меня будут искать. Тебя, возможно, прижмут. Говори, ничего не знаю. Был — и нету. Исчез. Поняла?
Отец полез в карман, вытащил пачку денег и протянул Кире.
— Вот тебе на первое время. Меня они уже не спасут.
7
К матери идти не хотелось, но деваться некуда. Снимать квартиру самостоятельно Кира не потянула бы. Она подрабатывала в детском саду, давала частные уроки, но это ничтожно мало. Работать полный день, учась на дневном отделении филфака, она не могла. Бросить институт ей в голову не приходило. Все что угодно, только не это. Придется идти к матери. Придется…
А вчера приходили они.
Когда Кира провернула ключ три раза, откуда ни возьмись выскочили два чувака в черных кожаных куртках, ввалились в квартиру, пробежались по комнатам, перетрясли одежду в прихожей и в шкафу, покопались в корзине с грязным бельем, а затем, не снимая ботинок, прошагали в гостиную и уселись в кресла. Кира, не говоря ни слова, прошла в комнату и села на диван напротив них. Несколько секунд они смотрели на Киру, а Кира — на них. Бритые, широкие, одинаковые. Двое из ларца. Один потянулся к журнальному столику, на котором стояла вазочка с соленым арахисом, зачерпнул горсть и принялся энергично закидывать орехи себе в рот. Второй вытащил огромный телефон с антенной и начал усердно нажимать на кнопки.
— Его здесь нет, — доложил он в трубку, — шмоток тоже нет. Были мы у Самвела. Я те говорю, нет его! Съебался, сука! Я те отвечаю! В Краснодаре его видели. А с этой че делать? Понял. Да понял я. Короче, — обратился он к Кире, пряча трубку во внутренний карман куртки, — слушай сюда, папаша твой нам хуеву тучу бабла торчит. Сечешь?
Кира молчала.
— Молчишь? Ну-ну… молчи…
— Она по-русски-то говорит? — поинтересовался первый.
— А хрен его знает. Папаша вроде говорил, — сказал второй и, глядя Кире в глаза, стал произносить четко по слогам, так чтобы Кира поняла: — Мы теперь за вашей хатой следить будем. Если связь у тебя с батей есть, передай: бабло не вернет — ему жопа. — При слове «жопа» чувак провел ребром ладони по шее и добавил: — Хана, кранты, кирдык, поняла?
Он привстал с кресла и перегнулся через журнальный столик так, что лицо его оказалось возле лица Киры, и сказал ей почти на ухо:
— Гитлер капут. Поняла?
Когда эти двое ушли, Кира еще долго сидела на диване. При них она сдерживалась — старалась не выдавать своего волнения. Даже сама удивилась, как ей это удалось. А теперь ее затрясло не на шутку. Она дотянулась до графинчика, налила немного водки в папин стакан. Выпила и закурила. Дрожь в руках стала потихоньку отпускать. Придется идти к матери…
8
Волгоград — город длиной восемьдесят километров — тянулся вдоль Волги как кишка. Чтобы добраться из одного района в другой, надо сменить несколько видов транспорта. Зимой обледенелые троллейбусы обдувал пронизывающий степной ветер, а летом к раскаленным кожаным сиденьям прилипали потные ноги. Волгоградские женщины в сарафанах и летних платьях, держась за верхние поручни, пугали небритыми подмышками. От мужчин всех возрастов несло потом и перегаром вне зависимости от сезона.
Лучшее время года в Волгограде — весна. Но она была недолгой — две-три недели. В мае резко наваливалась жара. Как полная неопрятная баба. Не продохнуть.
Кира ехала в трамвае, уткнувшись носом в стекло. За окном мелькали волгоградские буераки и колдобины. Трава после испепеляющего лета пожухла, а листья на деревьях изнывали под толщей степной пыли. Осеннее солнце приятно припекало. Был на редкость безветренный день.
Отец не звонил. Где он и что он — неизвестно. И спросить не у кого. Деньги есть, но скоро они кончатся.
Рядом с ней сидел старичок с бутылкой молока в авоське. А у окна напротив дремал молодой человек. Парень как парень — ничего примечательного. И только хорошенько приглядевшись, Кира поняла, что он не в себе. Время от времени паренек с трудом разлеплял глаза, безумно озирался и вопрошал у людей, сидящих рядом:
— Это «Монолит»? Мне до «Монолита».
В руках у него была бутылочка кока-колы, из которой он безуспешно пытался отхлебнуть. Просыпался, оглядывался, спрашивал про остановку и, пока подносил бутылку ко рту, засыпал снова, так и не успев глотнуть. Уголки губ у него были опущены в неестественной трагической гримасе. Лицо напоминало безжизненную маску.
— «Монолит»? Мне до «Монолита».
— Слышь, а куда ты спешишь, если дома налито? — попытался пошутить мужичок справа.
Две девочки-школьницы, похихикав, отвернулись. Но людям вокруг было не до смеха. Некоторые смотрели на парня с жалостью. Другие брезгливо отворачивались, как если бы он был покрыт струпьями.
Где-то она уже видела такие же опущенные уголки губ и застывшее лицо. Где же? Вспомнила! Месяц назад у препода иностранной литературы умер сын. Вот такой же парень двадцати лет. Учился в параллельной группе. Назанимал кучу денег — в итоге был должен всему потоку. Даже у нее занял пару сотен. Поначалу Кира не понимала, что с ним творится. Вел он себя странно. Приходил на лекции, вот так же, как этот с кока-колой, клевал носом с этим же самым печальным выражением лица. И только после его смерти Димон Щадин, который знал про всех все, во время перекура шепнул Кире на ухо, что пацан, оказывается, умер от передоза. Был в больничке на чистке, а после не рассчитал дозу. Так со многими бывает. Почистятся, а потом по старой схеме вмазываются. А надо аккуратно. Короче, в подъезде его нашли. Рядом на полу лежали перчатки женские и сумочка. По ходу, бабца с ним была, но, обосравшись, что чувак кони двинул, свалила.
* * *
Паренек спал с приоткрытым ртом, держа бутылку кока-колы наготове.
— Гляди-кась, как устал, — сказал Кире сидевший рядом старичок и кивнул в сторону паренька.
Дед смотрел на него с умилением. И, подобрав сползавшую с колен авоську, добавил:
— Я это… когда после войны в ночную работал, вот так же на ходу засыпал.
* * *
Мать жила на четырнадцатом этаже, а в доме стабильно не работал лифт. «Что они с ним делают?» — недоумевала Кира. Лестница наверх имела отдельный вход и никак не совмещалась с лифтом и квартирами. Поднявшись на нужный этаж, требовалось пройти по длинному коридору. На лестнице могло происходить все что угодно. Там можно было есть, пить, создавать пары и заниматься любовью. Отдельная ветка, развивающаяся параллельно с основной жизнью. Пространственно-временной туннель.
Конец ознакомительного фрагмента
