— Я тебя тоже.

Тут и надо было остановиться. Каждый раз, когда я вспоминаю что последовало за этим, мои щеки заливаются багровым румянцем.

— По-настоящему. И хочу быть с тобой.

Мари заморгала своими густыми ресницами — у уголков глаз тушь немного размазана, так как утром того дня она при мне терла глаза от недосыпа. Я ненавидела студенческие вечеринки, но всегда заставляла себя идти на эти шумные, бессмысленные дискотеки и пьянки первокурсников, лишь бы побыть с ней. Ее глаза цвета чистого неба тогда с удивлением смотрели на меня. Мари заправила прядь своих аккуратно уложенных волос за ухо и тихо хихикнула. Но мой взгляд продолжал быть серьезным. Она же поправила свой белый вязаный кардиган, словно ее только что окатило холодом, хотя мы находились в душном коридоре вуза.

— Мне приятно… — замялась она. И вот тогда холод прошелся по мне. — …но надо подумать.

Потом она (случайно! на эмоциях!) ляпнула об этом Марте из параллельной группы. И понеслось…

* * *

— Ты что наделала?! — Громкий крик вытянул меня из мрачного мира грез и больно ударил по ушам. Я резко открыла глаза и села на кровати, оглядываясь в поисках пожара или разрухи. Других причин так голосить ранним утром я не находила.

Мама, даже не переодевшись после ночной смены, ворвалась в мою комнату в своем хирургическом костюме. Раньше тот облегал ее фигуру, но теперь слегка свисал. Последние три недели были ужасной пыткой для меня, и я настолько зациклилась на своих проблемах, что только сейчас заметила, как она похудела. Мама раздвинула шторы, и заспанные глаза неприятно защипало от солнечных лучей. Прикрыв руками отекшее лицо, я завалилась обратно в кровать и накрылась махровым пледом, как в детстве, желая спрятаться в домик.

— Чего ты так кричишь? — тихо прошипела я.

— А ты как думаешь? Стою, заканчиваю планерку, и тут мне звонит Ирина Ивановна и говорит, что ты написала заявление об отчислении! Что ты творишь?

Я вытянула руку из-под пледа, пытаясь нащупать бутылку с водой, которую вчера оставил Даня. Но, отыскав, осознала, что не в силах даже привстать, чтобы глотнуть хоть немного, и это заставило руку обмякнуть. Я снова спрятала ее под плед. Точно вампир от жгучего солнца.

— Ты вообще понимаешь, что ты наделала? Сколько денег мы потратили на твое обучение, сколько сил!

Я не отвечала. Конечно же я знала. Два последних школьных года только и делала, что пыталась не сойти с ума в перерывах между репетиторами и подработкой. Курс успокоительного, прядь седых волос и заработанная язва желудка никогда не дадут об этом забыть.

— Ты же всю жизнь к этому шла! Ты могла хотя бы со мной это обсудить!

Как и в день моего признания, я не могла ничего ответить. Слова колючим комом застряли в горле, и мне казалось, что я закуталась не в плед, а в сгусток апатии. Столько переживаний, слез, таблеток. В один миг я перестала чувствовать себя живым человеком.

И что бы ты сделала, мама? Вернула бы время вспять? Сказала бы мне, что не стоит признаваться Мари? Отговорила бы толпу мудаков писать мне в общем чате, дергать за волосы, кричать пошлые мерзости в спину? Ты бы не смогла.

— Ну, расскажи мне. — Она тяжело вздохнула. — Что случилось?

Я почувствовала, как она села рядом.

— Евушка. Я ни за что в жизни не поверю, что ты написала заявление из-за пустяка. Я же помню, какой ты восторженной приходила с курсов. Как рассказывала, что Даня не зря светил тут своим худым торсом, чтобы ты получила пять по анатомии грудной клетки.

Я тоже хорошо помнила эти вечера. Кто же знал…

— Как ты там говорила: «Подожди, я стану врачом и буду ценить труд медицинских сестер. Не то, что врачи-мудаки в твоем отделении»?

— Мам, пожалуйста, — пролепетала я. — Я пока не готова об этом говорить. Иди отдохни. — Я старалась звучать сдержанно, как бы подтверждая, что не выпрыгну из окна восьмого этажа, пока она будет спать.

Мама положила ладонь на мое плечо, укрытое пледом, и ласково провела по спине.

— Прости меня, что так отреагировала. Но мне очень нужно знать, что с тобой происходит. Ты же не начала наркоманить?

Я слегка хихикнула, от чего неприятно заболело горло.

— Ну, мам…

— Я посплю немного, и мы поговорим, ладно? — Тишина повисла в воздухе, и она продолжила: — Я не слышу.

— Обещаю, — ответила я. Мама знала, что я сдержу слово. — А ты будешь хорошо кушать, ладно?

— Обещаю.

Я не видела ее лица, но по голосу понимала, что она улыбается.

* * *

Когда мама уснула, находиться в квартире стало невозможно. От музыки в плейлисте уже тошнило, учитывая, что все песни в нем были о неразделенной любви, которые приелись довольно быстро. Но невыносимая тишина в наушниках, пока я лежала на кровати, крепко обнимая подушку, также раздражала. Что делать дальше, я не знала. Дверь моей комнаты была приоткрыта, и нарастающий шум работающей стиральной машинки сводил с ума.

«Баста, — подумала я. — Сдаюсь!» — И лениво потянулась за джинсами на тумбе. Следом за ними на пол упала толстовка, словно желая привлечь внимание к своей персоне. За окном осенний дождь выстукивал барабанную дробь, и я не стала противиться.

С той же апатией я принялась расчесывать розовые концы своих светлых волос. Цвет вымывался, а подкрашивать их умела только Мари. Она часто ночевала у меня из-за ночных смен мамы, и в один из таких вечеров решила отточить этот навык на мне. Непослушные волосы, которые Мари так любила расчесывать и которые так ненавидела расчесывать я, приобрели приемлемый вид, и когда я смотрела на свое отражение в зеркале, то постепенно осознавала: все хорошее в моей жизни было связано с ней.

А теперь жизнь без нее напоминала чистый лист.

Спустя пару месяцев учебы даже наша дружба с Даней стала ограничиваться короткими встречами. Я успевала только иногда забегать в кофейню у метро, где он работал. Теперь-то можно было не спешить на учебу и даже засесть там до… Да хоть до самого закрытия. Лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Я не готова была ничего решать, мне хотелось просто продолжать плакать.

Собрав волосы в небрежный пучок, я как в тумане, поплелась в «Кофеманию» к Дане. Воздушная, мечтающая о романтическом Париже, Мари часто называла это место сараем из-за присущего ему стиля шале — сельских домиков в швейцарских Альпах (их архитектуру она до ужаса терпеть не могла). Такой стиль подразумевал то, что все стены будут иметь невероятно красивую деревянную отделку, а одна из них — встроенный камин. Правда, в «Кофемании» его перестали зажигать на второй день после открытия, но свою изюминку в интерьер он определенно вносил. Мари, сидя на неудобном диване, от которого болел, как она говорила, ее «красивый зад» (а я, на минуточку, ни разу не спорю с этим!), не переставала повторять, что за пару чашек кофе обставила бы здесь все намного лучше. Больше всего ее раздражало сочетание барной стойки, дивана и обычных столиков в одном помещении. «Ну, правда, колхоз», — возмущалась она всякий раз, когда кто-нибудь чужой занимал место рядом. Ведь уже заранее понимала: нам будут мешать.

Мне, наоборот, всегда тут очень нравилось. Поэтому, натянув светлые рукава толстовки на ладони и обхватив теплый стакан, я наслаждалась уютной атмосферой, сидя за стойкой возле Дани. Было непривычно наблюдать за тем, как он работает, а посетители снуют без остановки. Кто-то едва передвигался после бессонной ночи, кто-то нервно стучал по витрине в ожидании своего напитка и лихорадочно смотрел на часы. В то время как я наверняка выглядела так, словно моя жизнь стоит на паузе.

— Как твоя голова, оладушек? — спросил Даня, отдав стакан очень-спешащей-и-опаздывающей женщине. Та окинула его недовольным взглядом и стремительно покинула заведение, хлопнув дверью.

— Пуста, как твоя душа, — усмехнулась я, подумав, что боль была такой, точно мой череп проткнули копьем. Но Дане я об этом не сказала. Станет издеваться, что я слабачка. Я выпила всего ничего, а похмелье словно осушила целый бар.

— Зато там много места для тебя. — Даня тепло улыбнулся, и мне стало стыдно. Мы обменивались привычными для друзей колкостями, но иногда он проявлял заботу и беспокойство, и мне становилось… ну, как сейчас. Вроде неловко, а вроде — так ему и надо.

— Чем займемся сегодня? Сдуем пыль с твоего икс-бокса? — спросил он, развязывая свой черный фартук. Под ним была белая футболка с надписью «Star Wars», которая скрывала спортивное телосложение. Даня демонстративно запустил длинные тонкие пальцы в свои светлые волосы и взял с витрины два сэндвича. После глянул на меня своими темно-карими глазами и кивнул головой, тем самым приглашая перекусить у камина.

— Да, можно. Хотя я хотела поискать работу. Скоро вносить первый платеж за обучение. Я потеряла свое бюджетное место после перевода на заочку.

Даня уже направлялся в сторону камина, но, услышав мои слова, обернулся и протянул мне ладонь. Я спрыгнула с высокого стула, взяла его за руку и послушно поплелась за ним. Мысли о поиске работы и денег на учебу нависли надо мной грозной тучей.

— Оплата по месяцам или за полгода?